Необратимость

ГЛАВА 6

Возможно, была Сара…

Эти слова врезаются в мой мозг и все расплывается, я больше ничего не слышу из того, что говорит девушка. Она должна радоваться, что между ней и насилием, кипящим в моих жилах, есть стена. Это еще одно подтверждение фразы, которую я слишком часто слышал в детстве — яблоко от яблони недалеко падает.

В конце концов, я — дьявольское отродье. Мне не позволяли забывать об этом.

Мои заплывшие глаза поднимаются к маленькой красной лампочке в углу потолка. Она мигает, насмехаясь надо мной и напоминая, что у меня есть аудитория, словно я занимательная букашка в банке с крышкой.

Она была здесь.

А теперь ее нет.

С этой мыслью контроль, за который я изо всех сил держался своими окровавленными кулаками, ускользает, и я взрываюсь.

— Вы, гребаные ублюдки, мать вашу! Да пошли вы! ИДИТЕ НА ХУЙ! — Я бью цепью по плитке, по кровати, по стене, мой голос ревет у меня в ушах, разносясь по комнате. Даже когда мои голосовые связки готовы сдаться, а все мое сломанное тело протестует, я не останавливаюсь.

Эта ярость направлена не только на моего похитителя, она адресована каждому, кто пренебрег моими инстинктами.

Она касается и меня.

— Сукин сын. Ты, гребаный… — Я уже почти не слышу себя, мои чувства заглушает стук сердца. Моя голова. Мой гнев.

Если бы я мог извергать огонь, я бы сжег это проклятое место дотла, стоя в его центре, и одному богу известно, что от меня осталось бы после этого. Может, я бы превратился в кучку пепла и рассыпался в прах. Может, мне бы чертовски повезло.

Я кричу до тех пор, пока мне не становится сложно дышать. Пока мои конечности не становятся такими же полезными, как холодная лапша рамен, отягощенная железными цепями, а грудь не сжимается под тяжестью неудачи.

После долгих лет борьбы за справедливость я вынужден сидеть в камере и выкрикивать бессмысленные угрозы, пока безумный бизнесмен играет с бесчисленным количеством жизней. Потому что все шестьсот семьдесят дней, что я отслеживал эти исчезновения, моя интуиция подсказывала мне, что все они связаны между собой.

Оказывается, я был прав.

— Черт! — Повернувшись к стене, я снова и снова бью по ней ладонями. Они горят так, будто я разорил пчелиный улей, а от напряжения в плече у меня перед глазами все расплывается, но это ничто по сравнению с тем, что пришлось пережить ей.

Если бы я мог спасти ее, я бы с радостью поменялся с ней местами. Возьмите каждую частичку боли и страха и умножьте их на сотню. Утопите меня в них навечно. Я заслужил это.

Я рожден для этого.

Но Сара…

Я почти уверен, что она была ангелом, посланным на эту землю, чтобы уравновесить тьму, из которой я был создан. Она вторглась в мой холодный мир, привнеся в него свет, сострадание и музыку. Достаточно, чтобы заполнить пустоту, существующую внутри меня, — или, по крайней мере, залатать ее настолько, чтобы я впервые смог дышать. Если бы она не вмешалась, я бы покончил с собой много лет назад.

А потом ее забрали, и это моя вина.

Опираясь руками о стену, я перевожу дыхание и замечаю, в каком состоянии она находится — на ней сколы и вмятины, некогда белая краска поцарапана и потеряла свой цвет. Сколько людей царапали эту стену, бились о нее и бормотали свои последние признания?

Повернувшись спиной, я сползаю вниз, пока не падаю на пол, позволяя тяжелой цепи звякнуть о плитку. Руки трясутся от желания закурить. Я откидываю голову назад.

Если быть честным с самим собой, то на самом деле мне хочется чего-то покрепче.

Казалось бы, безопасно признаться в этом сейчас, когда я заперт здесь и не могу получить доступ к своему любимому яду. Но это все равно похоже на кощунство.

Словно я плюю на ее безымянную могилу… где бы она ни находилась.

Я с шипением выдыхаю сквозь зубы. Я так долго был пуст внутри, что потеря этой искры надежды ранит сильнее, чем пустая реальность, с которой я смирился давным-давно.

На самом деле я знал, что она мертва. Я не какой-нибудь витающий в облаках родственник, питающий иллюзорную надежду, что мой любимый человек будет найден живым и невредимым спустя годы. Работа детектива рано подавляет наивный оптимизм, а я с самого начала не был склонен его испытывать. Речь всегда шла о том, чтобы найти виновного и восстановить справедливость.

До того момента, пока девушка по ту сторону стены не назвала мне свое имя.

Тук, тук, тук.

— Ник?

И вот она снова.

Стоя перед этой чертовой камерой наблюдения, я осознаю, что за каждым срывом, разговором и вспышкой эмоций наблюдает социопат, который, не колеблясь, использует это против меня. Мне нужно держать под уздой вспышки гнева, пока я не привлек к себе слишком много внимания и не раскрыл свое прикрытие. Это единственное, что у меня есть на данный момент, как бы смешно это ни было. Ник Форд — это лицо, за которым я могу спрятаться, пока нахожусь здесь.

Пока я разрабатываю план.

— На этих камерах есть звук? — спрашиваю я, понимая, что это глупый вопрос. Она не может знать. Не могу представить, чтобы ее похитителям было дело до того, что она просит воды или молит о пощаде.

Она колеблется.

— Я так не думаю… Первые несколько дней я кричала в камеру, пока не пришел Роджер и не сказал мне, чтобы я не тратила силы. Никакого звука. Он сказал, что, когда они захотят услышать, как я кричу, я узнаю об этом.

— Лучше предполагать, что он лжет.

— У него недостаточно мозгов, чтобы врать.

Ну, в этом она может быть права.

И я полагаю, что если эти ублюдки такие высокомерные, как я думаю, то им не нужен звук.

— Расскажи мне еще что-нибудь, Беверли. — Мой голос срывается на хрип.

— Эверли, — поправляет она.

— Конечно. — Держу пари, она слышит это всю жизнь. Не моя вина, что ее мать дала ей одно из тех креативных имен, которые кричат о том, что она пыталась проявить оригинальность.

Она вздыхает достаточно громко, чтобы я услышал это через стену. Возможно, это плод моего воображения, но я могу себе ее представить. Крошечное создание, увенчанное дикими вьющимися кудрями, которых хватит на четверых. Как львиная грива, переходящая границы модной нелепости.

Ладно, хорошо, есть причина, по которой она привлекает внимание. Эта женщина, несомненно, сногсшибательная. Не то чтобы это имело значение здесь. Я уверен, что ее красоте пришел конец, как и ее прежней жизни.

Именно это и стало решающим доводом, не так ли? То, что заставило меня сомневаться и перевернуло все мои предположения с ног на голову. Эверли Кросс, девушка, которую похитили на целых два месяца раньше Сары и которая, по логике вещей, должна быть давно мертва, все еще жива.

Что должно вселять в меня надежду.

И все же…

— Эй. — Два удара отдаются эхом в моей больной голове. — Ник?

Я не могу избавиться от мысли, что, если бы она была жива, я бы это чувствовал. Мои инстинкты лучше, чем у большинства; хотелось бы думать, что что-то в глубине души подсказало бы мне, что есть основания надеяться. Но даже сейчас, с этими новыми доказательствами, с этим открытым полем возможностей, я чувствую…

Пустоту.

— Что ты хотел узнать?

О. Ну да.

— Верно. Давай представим, что ты гений и смогла выбраться отсюда спустя два года. Как бы ты это сделала?

Молчание.

Затем, наконец, тихий голос, полный раздражения.

— Я не уверена, что оскорбление единственного человека в твоей команде — лучший способ найти выход отсюда. Которого, кстати, нет. Множество людей пытались.

Мои губы непроизвольно дергаются.

— О, теперь у нас есть команда. Я не знал.

— Да. — Она произносит это нарочито жизнерадостно. — Мне нравится называть ее «Не умирай здесь», и, могу предположить, как последний оставшийся в живых участник, ты, возможно, захочешь, чтобы я была на твоей стороне.

Я сдерживаю смех. У нее есть характер. Возможно, это помогло ей выжить.

— Прости. — Ее тон немного смягчается, убирая ветер из ее парусов.

— О, не останавливайся. Я уже большой мальчик, я справлюсь.

— И все же.

Может, пора сменить тактику?

Постарайся не конфликтовать все время, — напоминаю я себе голосом Таннера.

— Ладно, принято. Расскажи мне, как тебя похитили.

Конечно, я знаю больше, чем говорю. Исчезновение Эверли Кросс — лишь одна из многих деталей, которые в конечном итоге привели меня сюда, и, в отличие от большинства жертв, у меня было множество фотографий, запечатлевших ее действия за несколько часов до этого. После того как похитили Сару, я тщательно изучил их все, пытаясь найти хоть что-нибудь, что могло бы связать все воедино.

В конце концов, это оказалось неважным. Все были убеждены, что я ошибаюсь. Даже несмотря на то, что я закрывал дела, которые никто не мог раскрыть, этого было недостаточно. Как только жертвой оказался близкий мне человек, все, что я говорил, стало подвергаться сомнению из-за возможной эмоциональной предвзятости. Мои инстинкты превратились в выдаваемое желаемого за действительное и придумывание несуществующих связей.

Что ж, все до единого могут отправляться в ад. После того как я ликвидирую эту группу, одного за другим, я с радостью присоединюсь к ублюдкам и заставлю их страдать вечно.

Но это занятие для следующего дня.

— Мы с мужем только что вернулись домой с вечеринки. — Эверли пересказывает подробности, о которых я просил. — Кто-то вломился в наш дом.

— И, очевидно, похитил тебя.

— Ну, я точно не была добровольцем. Так что да, меня похитили.

Я бы улыбнулся, если бы не был так занят изучением металлического манжета, соединяющего мою лодыжку с тяжелой цепью. Полицейская модель, с двойной храповой системой замка.

— Продолжай. — Замок несложно открыть, если знать, как, но мне нужен какой-то инструмент. Полагаю, я вряд ли найду случайную шпильку, валяющуюся на полу. Черт, сейчас я готов на все — даже кусок клейкой ленты подошел бы в крайнем случае, но, к сожалению, мои похитители, похоже, не идиоты. — Тебе не казалось, что за тобой следят в тот день или в любой другой?

— Да.

Интересно. Я не помню, чтобы это было подтверждено документально.

— Правда? Расскажи мне поподробнее. — Я перехожу от манжеты к цепи. Я уже много раз дергал за нее, но теперь изучаю каждое место соединения на прочность.

— Ну, я работала моделью, и реклама, в которой я снималась, стала вирусной. Так что технически миллионы людей смотрели…

Цепь со звоном падает на пол. Я не могу понять, язвит она или строит из себя дурочку.

— Я имел в виду, расскажи мне что-нибудь важное. Например, может быть тебя кто-то преследовал. Что-то конкретное.

— Хорошо, но твой вопрос был не очень конкретным.

— Туше. — Из-за придурка, который притащил меня сюда, и необходимости общаться с Беверли без буквы Б, мне приходится говорить слишком много. Это выматывает. Я прижимаю два пальца к межбровному пространству и пытаюсь помассировать, чтобы боль стала более терпимой. — Боже, у меня это плохо получается.

— Честно говоря, людей похищают не каждый день. Это кого угодно может вывести из равновесия.

Из моего горла вырывается звук, похожий на усмешку.

— Я прекрасно справляюсь с давлением, но терпение — не моя сильная сторона.

— А-а. Тогда нет, ничего такого не было. Время от времени я получала странные сообщения в социальных сетях, но ничего, что могло бы показаться особенно угрожающим. Обычно этим занимался кто-то еще и сообщал нам, если считал, что ситуация требует нашего внимания.

Конечно, департамент просмотрел все электронные письма, сообщения и контакты в поисках зацепок, и все они были проверены. Но меня интересует, знает ли она что-то такое, чего не знали мы.

Прислонившись спиной к стене, я нахожусь достаточно близко, чтобы расслышать хруст в паузах. Она там перекусывает? Что у нее там за условия?

Когда она снова начинает говорить, слова звучат немного приглушенно.

— Наверное, неплохо иметь в качестве соседа человека, способного справляться с давлением.

— Ты что-то жуешь?

— Прости. — Ее голос теперь звучит дальше, сопровождаемый звуками перекладываемых предметов. — У меня остались морковные палочки.

Морковные палочки. Не черствый хлеб и каша, которые ожидаешь увидеть, оказавшись в плену. Надо будет попозже расспросить о ее жизни здесь. Моя обстановка скудная, но, возможно, у нее другие условия.

— Что ты знаешь о тех, кто вломился в твой дом? Ты когда-нибудь видела их здесь?

— Трудно сказать. — Ее голос звучит ближе, как будто она устроилась прямо за мной. — Они были в черной одежде и масках, и все произошло очень быстро. Но у того, кто меня схватил, были рыжие волосы.

— Дай угадаю — большой парень, но чуть меньше, чем людоед в коридоре. Как если бы у викинга и тролля родился ребенок?

— Тогда я его толком не рассмотрела, но есть один парень, который бывает здесь и подходит под это описание.

— Долбаный Дольф. — Этот ублюдок был связан с этим с самого начала. — Черт, как ты следишь за днями? Я уже запутался.

— Как бы банально это ни звучало, я отмечаю их на стене. Уверена, что пропустила несколько.

— Чем отмечаешь? — Если бы у меня была ручка, я мог бы проявить изобретательность и использовать пружину, чтобы снять наручник.

— Губной помадой.

— Зачем тебе губная… — Я резко замолкаю. Меня опять занесло не туда. — Неважно. Что случилось после того, как тебя утащил тролль-викинг?

— Я очнулась здесь.

— Ну, это ничем не поможет.

Она фыркает, но это больше похоже на смех, чем на раздражение.

— Меня, как и тебя, накачали наркотиками — как и всех, кто попадает сюда. Они не хотят портить товар, если могут этого избежать. Похоже, что тебе все-таки досталось.

— Не знаю, о чем ты говоришь. Я никогда не чувствовал себя лучше. — В самый неподходящий момент я вытягиваю ноги перед собой, в результате чего наручник трется об открытую рану на лодыжке, что ощущается очень неприятно. От непроизвольного вздрагивания, пронзающего болью грудную клетку, перехватывает дыхание. Я скрежещу зубами. — Черт побери.

Она избавляет меня от слов «я же тебе говорила». На самом деле она молчит несколько минут, пока я дышу через нос как можно спокойнее, прислонившись головой к стене. Мои веки такие тяжелые, что я перестаю пытаться держать их открытыми.

— Почти никто не помнит о моем исчезновении. Это было так давно…

Мой подбородок падает на грудь, и, когда я резко просыпаюсь, в голове снова начинает пульсировать. Я заставляю себя открыть глаза. Мне нужно сделать так много всего прямо сейчас. Мне нужно оценить, смогу ли я обнаружить слепые зоны для камеры, осмотреть раковину и унитаз на предмет деталей, которые я мог бы демонтировать и использовать. Придумать конкретный план.

После того как я всю свою взрослую жизнь страдал бессонницей, есть какая-то ирония в том, что мое тело решает отключиться именно здесь.

— Как будто мир движется дальше, — бормочет она, ее голос затихает по мере того, как я удаляюсь. — Но для меня… время остановилось, когда я вошла в эту комнату.