Дрянной декан (СИ)

7. На ковер!

Мне этого и враг ваш не сказал бы,

И слух мой не насилуйте и вы,

Чтоб он поверил вашему извету

На самого себя.

(“Гамлет”, У. Шекспир)

Ничего страшного не случилось. Ну, кроме того, что я в очередной раз попала в дурацкое положение, и снова — в присутствии Ромкиного отца.

Пора бы уже привыкнуть, но как-то не получалось. Мало того, что первая ночь с Романом опять накрылась медным тазом, так еще и застали чуть ли не за самым непотребным делом…

Ужас, а если бы декан заявился чуть позже — когда мы бы уже вовсю предавались страсти на его столе, например?..

Я чувствовала себя неважно весь тот час, что ехала до дома. К стыду добавилась легкая паника — заметив мое нестабильное душевное состояние, водитель такси… нет, не приставал в открытую, но активно набивался в утешители. И Ромка так и не позвонил и не спросил, нормально ли я доехала, что совсем никуда не годилось. И на следующий день опять прогулял все занятия. Всю ночь стоял в углу за дурное поведение и потому проспал?..

— Разве может одному и тому же человеку так стабильно и капитально не везти? — пожаловалась я Юле после занятий. — Мистика какая-то… Может, я и правда не с тем Григорием связалась?

— Эгрегором, — подруга, не вполне оправившаяся от шока после моего рассказа о вчерашнем вечере, оживилась. — Думаю, дело именно в этом. Хочешь, я почитаю, что можно сделать в этом случае? Может, обряд какой провести?

— К черту обряды, Юль. Но Ромка… Как он мог? Он ведь пообещал мне больше не пропускать!

— Это то, что тебя больше всего волнует сейчас? Декан факультета и по совместительству отец бойфренда видел тебя практически голой, а ты переживаешь из-за того, что Ромка не пришел на занятия?

Я внутренне поморщилась.

— Я была не голой, а в лифчике, и лифчик был достаточно закрытым. И вообще, что в этом такого? С тем же успехом я бы могла предстать перед ним в купальнике… Визуально разницы никакой! — я придумала сей довод еще ночью. Сначала он показался притянутым за уши, но чем больше я размышляла о нем, тем более разумным он представлялся.

— Даже не знаю… — Юля вертела в руках листок бумаги, в пятый раз сворачивая-разворачивая многострадальный "самолетик". — Все равно это как-то…

— Декан даже глазом не повел, уж поверь! — разозлилась я, доставая из рюкзака бутерброд. — Ты представляешь, сколько Верстовскому лет? В его возрасте не до обнаженки! О вечности думать надо!

— Да вроде не так много ему… А правда, сколько? — девушка перестала издеваться над бумагой, скомкав ее и запустив в урну. Она задумчиво (и, как мне показалось, даже мечтательно) уставилась в потолок. — Тридцать восемь? Сорок?.. Сорок три?

— Не знаю и знать не хочу! — отрезала я. — И тебе думать об этом не советую. Попахивает извращением…

— Извращением? — рядом с нами материализовался Стасян, верный друг прогуливающего Ромы. — Что ты вчера натворила, Красовская? Почему Верстовский не пришел?

“Черная полоса” продолжалась. Только этого балбеса не хватало для полного счастья! И так настроение ни к черту, так еще самый раздражающий персонаж Ливера вдруг решил одарить меня своим вниманием. Хорошо, Рома ничего ему не рассказал. Постыдился или просто не успел?..

— Не твоего ума дело, — я царственно выпрямилась и откусила от бутерброда, хотя руки так и чесались отыграться на Стасе за мои неудачи. — Почему что-то обязательно должно было случиться?

— Ну, иначе его отец не вызывал бы тебя сейчас к себе…

Приготовленный мамой сандвич перестал казаться хоть сколько-нибудь вкусным. Кусок хлеба встал поперек горла, и если бы не своевременное вмешательство Юльки, отдубасившей меня по спине, лежала бы я, задохнувшись, поперек коридора.

— Меня вызывают в деканат? — утерев набежавшие на глаза слезы, переспросила я.

— Нет, конкретно к Вениамину Эдуардовичу.

Я приуныла. В деканате мне бывать приходилось: тамошние тетушки — очень милые и понимающие. А вот чтобы у самого декана… Бог как-то миловал до сих пор.

— Не пойду, — слабым голосом заявила я.

— Значит, совесть и правда нечистая! — обрадовался друг моего парня.

А, черт бы их всех побрал — Стасяна, декана, генетику, которая наградила их с Романом одинаковыми голосами… Мало того, что засыпаю и просыпаюсь с мыслями о ночном телефонном разговоре, так еще и днем никакого спасу!

— Думаешь, это из-за лифчика? — встревоженно спросила Юля, тоже забыв о перекусе. Стас к тому времени убрался восвояси, вдоволь напившись моим шоком, но так и не разведав причины того, почему я впала в немилость у сурового препода.

— Или из-за такси? — выдвинула спасительное предположение я. — Дорого, наверно, обошлось… Может, и правда не ходить, а?..

— Иди обязательно! — подруга замахала руками. — Иначе он решит, что ты не только распутная, но еще и безответственная…

— Ладно. Не поминай лихом. Наверно, не донесла какой-то документ, когда переводилась, только и всего.

Прозвенел звонок на пару, и коридоры Ливера быстро опустели. Стало довольно тихо. Будущие писатели, поэты, рецензенты, переводчики и прочие деятели пера скучковались в аудиториях, из-под закрытых дверей которых прорывался неясный ропот. Я направилась в сторону деканата, превозмогая волнение и нехороший стыд. Старая лестница встретила меня поскрипыванием ступеней и приятной прохладой широких лакированных перил, а в наземной галерее, соединяющей главный корпус с административной башней, брезжило теплое осеннее солнце — последний отчаянный привет, посылаемый уходящим летом. Золотые лучи заблудились в замкнутом помещении, отражаясь от стеклянных стен, и раз за разом ударяясь о них, нагрели воздух неотапливаемого коридора почти до курортной температуры.

Я помялась около нужной двери, потом зачем-то приблизила к ней ухо. Тихо. Господи, хоть бы у него были посетители, тогда я смогла бы с уважительной причиной избежать нежелательного разговора… Что-то подсказывало — ждать приятной беседы не стоило. Наконец я постучала в дверь и осторожно заглянула внутрь.

— Здравствуйте, Вениамин Эдуардович. Можно?

— Здравствуй, Красовская. Заходи.

Я неловко протиснулась в кабинет и замерла около входа, не решаясь пройти дальше и предаваясь созерцанию внутреннего убранства. А у него довольно уютно — не так, как дома, конечно, но что-то общее в интерьере явно имелось. По обеим стенам стояли высокие книжные шкафы из тёмного дерева. За стеклом угадывались очертания толстых переплетов и диковинных статуэток. Тоже из путешествий привез, небось.

Декан сидел за столом, перебирая документы в синей папке. Не поднимая головы, читал содержимое, иногда хмурился. О моем присутствии он вроде как и забыл, не спеша отрываться от своих важных дел.

— Если вы заняты, давайте…

— Нет, я почти освободился. Садись, — он кивком указал на стул для посетителей.

За стул, спасибо, конечно, но легче от этого не стало. Скорее наоборот — пришлось приблизиться к отцу Ромки, чего делать вовсе не хотелось, и сесть с противоположной стороны от стола. Я все также терялась в догадках относительно причины сего свидания. Не станет же он упоминать о вчерашнем?.. При мысли о моем позоре спину покрыл липкий холодный пот, а щеки, кажется, залил румянец.

Стараясь не поворачивать головы, я метнула в сторону Верстовского осторожный взгляд. Да не, он слишком хорошо воспитан для подобных разговоров. Аристократ двадцать первого века, блин. Тишина становилась невыносимой.

— Если вы вызвали меня из-за такси, то я готова хоть сейчас вернуть необходимую сумму. Только скажите, сколько я вам должна…

Верстовский замер, покачал головой и потер рукой лоб.

— Думаешь, две тысячи рублей способны покрыть моральный ущерб, который нанесло твое появление в моей жизни?

Я помолчала. Моральный ущерб ему нанесла, значит? Осквернила редчайшие венецианские маски миазмами секса и порока? Ишь ты, каков индюк. Я, может, тоже пострадала, но не кричу об этом на каждом углу.

— Простите, нам с Ромой не следовало брать ваши ценные реликвии. И заходить в чужой кабинет.

— Как ты смотришь на то, чтобы перевестись в другой вуз, Красовская?

Я застыла. Только хлопнула глазами — разок, другой.

— ЧТО?

— Ты могла бы подать документы в Северный Гуманитарный Университет. Я позабочусь, чтобы все было сделано в кратчайшие сроки: тебе не придется терять время и отставать от учебной программы.

В кабинете повисла тишина, прерываемая лишь монотонным тиканьем часов. Внутри корпуса из лакированного дерева равномерно двигался золотой маятник. Туда-сюда, сюда-туда…

— Но я и так только что перевелась! Двух месяцев не прошло!

— Это хорошо, — кивнул Верстовский. — Значит, не успела так уж сильно к нам привязаться.

— Перевестись? Но почему?!

— Практика показала, что тебе не подходит учёба в нашем вузе, — мужчина закрыл папку с документами и воззрился на меня с холодным неодобрением.

От такой наглости я и вовсе онемела. Просто сидела и возмущённо смотрела на отца Ромки. Это что же за такая "практика"? Возможно, наше знакомство началось не очень…. традиционно… но выгонять меня из вуза — подлость чистой воды!

— Отчего же он мне не подходит? — голос немного дрожал. — По балам я прохожу, даже с запасом. Это ведь их вы только что изучали?

— Да, балы хорошие, — не стал отрицать декан. — И каким способом ты их заработала?..

Последнее он сказал между делом: вроде как для себя, но при этом так, что я услышала и справедливо оскорбилась. Что за намеки?!

— Мне нравится у вас в институте. И я УЖЕ успела к нему привязаться.

— Подумай, Красовская, — декан откинулся на спинку кресла и лениво посмотрел на меня из-под полуприкрытых век. — Ты на четвертом курсе. Не успеешь оглянуться — уже и ГОСы подоспели… К чему тебе лишние сложности с получением диплома?

О-о-о, приехали. Уже не намеки, а прямо-таки угрозы… И тут меня взяла злость.

— Не собираюсь я никуда переводиться. Для этого нет оснований!

— Нет, говоришь?.. — его сдержанность дала трещину, и в голосе явно проступило раздражение. — А как же твой непростительный телефонный звонок?

Сердце трусливо пропустило удар, но внешне я осталась спокойна и непреклонна.

— Не понимаю, о чем речь, — повернулась к нему в профиль, рассматривая книжный шкаф.

— Хватит строить из себя недотрогу, Красовская! — рявкнул он. — Мы оба знаем, что это была ты!

Интуиция подсказала — сейчас лучше не спорить. От декана так и фонило раздражением. Еще немного, и пассивная агрессия перейдёт в активную.

— Ах, вы о ТОМ телефонном разговоре… — я распустила хвост и небрежно махнула рукой, убирая прядь с лица. — Сущая ерунда. Ничего особенного.

Кажется, тут онемел уже сам Верстовский.

— То есть, для тебя это норма?!

— Я просто перепутала голоса, — терпело, как маленькому ребёнку, разъяснила я, не забыв подкрепить объяснения снисходительным взглядом. — И потому имела место та досадная… неприятность. Не думала, что вы примете ее так близко к сердцу!

— То есть, ты звонила не мне? — голос декана еле заметно дрогнул.

— Чего?! — я выпрямилась от удивления. — Само собой, не вам!

Вениамин Эдуардович стойко перенес удар.

— И ты даже не хочешь извиниться?

— Зачем? — каюсь, тут меня уже немного понесло. И да, хорошо было бы промолчать, вот только сделать это ну никак не получается. — Мне показалось, вам понравилось…

Верстовского надо было видеть. Он будто бы съел жабу. Я тоже замерла, с любопытством наблюдая за его лицом и ожидая, чем завершится его набухающее гневом и негодованием молчание.

— Мне понравилось, — выдавил он. — Так понравилось, что без последствий я это точно не оставлю. Ни стыда, ни совести у тебя нет, Красовская!

Я встала и без предупреждения направилась к двери. Конструктивностью в нашем диалоге уже и не пахло, а вот упреков, обвинений и запугивания было предостаточно.

— Я тебя еще не отпускал!

— Вы вызвали меня не как декан, а как частное лицо, значит, я могу уйти, когда сама пожелаю.

— Неужели ты совсем не боишься, что весь университет окажется в курсе твоей распутности? — спросил он вкрадчиво и в то же время изумленно.

— Нет. Потому что тогда он узнает кое-что и о вас. — Я выдержала драматическую паузу и обернулась.

— О чем же? — Вениамин сузил глаза.

— О трусиках в стиле танцовщиц девятнадцатого века. Тех, о которых вы так страстно мечтаете…

Верстовский ничего не ответил. Я не стала дожидаться реакции на свое шокирующее заявление и выскочила из кабинета, после чего обессилено привалилась к двери.

Кажется, я только что развязала войну.