Дрянной декан (СИ)

Глава от лица Вениамина

Марго села в машину, запорхнув на обычно пустующее место рядом с водительским, и ангелы запели в небесах…

Шучу.

Никто не запел, кроме моего сердца, уставшего от чрезмерных эмоциональных нагрузок. Да и пение его получилось жалобным и надрывным, больше напоминающим просьбу о пощаде, чем торжествующий клич. И тут же оборвалось, сменившись недовольным бурчанием внутреннего голоса, требовавшим прекратить строить из себя старого романтичного остолопа и вести себя соответствующе возрасту и положению.

Но гармонии в окружающем мире определенно стало больше. Как и красоты. «Тянуться к прекрасному» — в теории звучит отлично, а вот на практике такая тяга порой оборачивается сплошными проблемами.

Красовская сняла капюшон, и в полумраке салона будто посветлело. Перламутровое сияние, почудившееся мне, шло от ее блондинистых волос, ныне растрепанных: они наэлектризовались от синтетической ткани и окружили белокурую голову тончайшим кружевом-ореолом.

Видно, она так спешила, что даже не расчесалась — оплошность, которую не могла себе позволить ни одна девушка, кроме Риты. Она же никогда не стремилась казаться лучше, чем есть на самом деле. И всегда била прямо в цель.

А ведь я поначалу думал, что студентка и вовсе не придет — оставил отпечаток прошлый приезд сюда, когда увидеть ее было равносильно спасению души, а Красовская так и не появилась.

Зато сейчас прибежала чуть ли не быстрее, чем я успел спрятать телефон в карман брюк. Правда, не без трюкачества: что означало ее дефиле по направлению от машины, призывным покачивающимся шагом, так толком и не понял. Зато удивился. Но перманентное «офигевание», как любят выражаться молодые, стало моим постоянным спутником после знакомства с Марго.

Может, у них окна выходят на эту сторону, и Марина Васильевна развлекается слежкой за дочуркой? Что ж, ее можно понять. Будь у меня такая дочь, я бы с нее тоже глаз не спускал. А то ведь вляпается в неприятности. Свяжется с каким-нибудь недоразвитым идиотом или, еще хуже, обеспеченным «папиком» раза в два старше нее…

Да, умел я себе поднять настроение перед важным разговором.

— И что это было? — спросил, чтобы хоть как-то завязать беседу.

— Конспирация.

Значит, и правда боялась лишней огласки. Все еще надеялась утаить нестандартного «жениха» от широкой общественности. В целом, ее можно понять: для окружения сорокалетнего мужчины компания двадцатилетней девушки — гордость и украшение, а вот если рассматривать с обратной стороны… Как молодые называют взрослых мужчин, прицепившихся к юным прелестницам? «Старой обузой»? «Денежным мешком»?

Эпитетов было много, и все они не в мою пользу. Но мнение окружающих — последнее, что волновало меня в этой ситуации. Я для себя уже все решил. Ради таких чувств, что охватывали рядом с Красовской, можно и рискнуть социальным статусом. Лишь бы было, ради чего рисковать — и вымученное согласие с ее стороны к этому не относилось.

Только собственные воля и желание, подкрепленные уверенными действиями. То, что я отчаялся когда-либо получить.

И в осуществление чего теперь так сложно было поверить.

— Снова будешь играть с моими чувствами?

— Нет. По крайней мере, пока вы сами не попросите… — изрекла она чуть дрожащим, и оттого еще более сексуальным голоском, и водрузила узкую ладошку мне на бедро.

Не будет она, как же! Уже играет, а я ведь еще даже не просил… по крайней мере, вербально.

Молчание затянулось в который раз за вечер. Стоит признать, сегодня я не слишком убедительный собеседник. Нужно было что-то сказать ей, как-то отреагировать на столь смелый шаг (который поразил меня до глубины души), но нужные слова никак не находились. И даже ехидные насмешки, которыми мы спасались в самые неловкие моменты нашего общения, застряли в горле.

А я ведь только-только смирился, что мои фантазии о Красовской в роли роковой соблазнительницы, подстегнутые нашей единственной совместной ночью, так и останутся фантазиями. Но когда на тебя внезапно обрушивается исполнившаяся мечта, устоять на ногах оказывается непросто.

— Будет самонадеянно утверждать, будто я понимаю, как к тебе подступиться, Красовская, — начал немного издалека, стараясь дышать глубоко и не замечать лежащей на бедре девичьей руки, которая в любой момент могла двинуться выше и совсем отбить у меня способность четко излагать мысли. — Все мои прошлые попытки сблизиться не увенчались успехом. Я давно не ухаживал за юными девушками. И не очень представляю, чем мог бы заинтересовать одну из них.

Истинная правда.

Я не считал себя сердцеедом и даже не рассматривал возможность новых серьезных отношений после смерти Елены. А то, что мной периодически очаровывались жены друзей и работницы университета, списывал на побочный фактор нелёгкой ноши вдовства, сопутствующий мне по жизни.

Много ли нужно, чтобы очаровать пятидесятилетнюю Любовь Ефремовну или Веронику Павловну? Достаточно быть неженатым, сохранить подтянутый вид, не слыть пьяницей, игроком и иметь какую-никакую работу.

А вот чтобы понравиться юной девушке… Хотя, к чему пустые рассуждения, Рите я никогда не нравился, и ее поведение до моего отъезда прекрасно это подтверждало. А поцелуи и ласки говорили лишь об одном — о нестерпимом желании избавиться от противного мужика любыми средствами, начиная от оскорблений и заканчивая сексом.

А вот поведение Красовской после приезда… Было шокирующим, радующим и пугающим одновременно. И тайну внезапной смены любовного курса только предстояло разгадать. Но я все равно склонялся к мнению, что внезапное увлечение Марго моей персоной — не более чем юношеская дурь, случайно залетевшая в ее прелестную, не лишенную таланта к писательства, голову.

— Кстати, а что будет с Аделаидой Степановной?.. — внезапно спросила Марго, как только мы пришли к некоторому консенсусу по поводу нашего будущего свидания.

И заставила испытать легкое чувство вины.

Я нравился Аде.

А она нравилась мне — настолько, насколько может нравиться приятная, адекватная, интеллигентная знакомая. С ней моя последующая жизнь и надвигающаяся, чего уж скрывать, старость, была бы тихой и погожей, будто робкое тепло, нагрянувшее в последние августовские дни. Такой же размеренной, предсказуемой, расслабленной. Именно о такой жизни мечтает нормальный зрелый мужчина после многочасового рабочего дня, повторяющегося пять дней в неделю энное количество лет подряд.

Поэтому то, что я приехал сейчас к Красовской, а не к Аделаиде, было безумием чистой воды. С Ритой моя жизнь никогда не будет спокойной и сможет напоминать разве что весеннее, бушующее в штормовой ярости море. Так как именно эта девушка упертым молодым таранчиком взламывала мой многолетний, крепкий, будто февральский лёд, покой. Сама того не осознавая, настойчиво прорубала дорогу к чему-то дикому, ненасытному и алогичному, все еще таящемуся где-то в глубине души.

Лучшим решением было бы не поддаваться на ее усиленные провокации и вести себя как взрослый человек. Cохранить дистанцию, которую нам следовало придерживаться с самого начала.

А не нестись через пол-Москвы в попытке узнать, почему после жаркой сцены в моем кабинете эта сумасбродная чертовка вдруг пропала, будто потеряв к происходящему всякий интерес… Но я уже смирился — найти разумное объяснение своим поступкам не получится. Потому как то, что я вытворял по отношению к этой девушке с самого начала нашего общения, невозможно оправдать ничем, даже кризисом среднего возраста. Пенял на ее молодость и безрассудство, а как вел себя при этом сам?..

Я взял шаловливую руку студентки, прижал к своей груди. Может, этот жест сможет хотя бы частично рассказать Красовской об оглушающей какофонии мыслей и эмоций, что не смолкали с самого первого ее звонка… К тому же, мы так редко держались за руки. Почти никогда не обнимали ладони друг друга без продолжения.

— Тогда до встречи, — Марго сделала чопорное лицо и неспеша взялась за ручку двери.

Мне даже показалось, будто она ждала поцелуя на прощание. Но я не стал ее целовать, дабы не нарушить шаткого взаимопонимания, установившегося между нами.

И не обманывать себя лишними надеждами, которые проснулись от зимней спячки и не давали мне который день покоя.