Дрянной декан (СИ)

20. Наваждение

Два — в погоне за одной:

Это случай пресмешной.

Чем нелепей приключенье,

Тем мне больше развлеченья.

("Сон в летнюю ночь", У. Шекспир)

Казалось бы, все вернулось к тому, с чего и началось.

Исходные данные были теми же, что и месяц назад, в теплом, пахнущем страстью и желанием жить октябре. Вот только я изменилась. Сам мир изменился и ощущался иначе. Будто кто-то большой и всемогущий — там, наверху, где его нельзя было почувствовать или увидеть — повернул тумблер, и все полюса разом изменили полярность. Предметы, улицы, дома и машины — все оставалось таким же, и при этом стало другим.

Я шла от метро к университету и не могла насмотреться на этот новый, удивительный мир. Все казалось чуднЫм и необыкновенно прекрасным. Холодный напористый ветер несся навстречу, сдувая все старое и отжившее. Срывая защитные оболочки, оголяя самое трепетное и потайное. Каждый встречный прохожий был добрым другом — может, не в этой, но в одной из параллельных реальностей точно.

Меня повсюду преследовали флэшбеки сна. Некошенные с лета лужайки на подходе к Ливеру преобразились. То, что еще недавно выглядело лохматым, жухлым и неухоженным, превратилось в настоящее чудо природы: сухие травы изгибались и переплетались, застыв мимолетным слепком с вечности. На их верхушках слабо покачивались коричневые соцветия в виде зонтиков, корзинок и колосков. Все это великолепие щедро полил недавный дождь: с каждой травинки, каждого закрученного листка свисали серебристые капельки воды. Рядом на тротуаре разлились лужи, и осенние травы отражались в них кверх ногами.

Я остановилась и некоторое время не могла сделать ни шага. Возврата к прошлому не было. Октябрь прошел, наступил ноябрь — и еще никогда самый промозглый осенний месяц не казался мне настолько красивым.

Рома встретил меня на крыльце университета.

— Моя Марго! — заспанный, помятый, но все еще неотразимый Верстовский крепко прижал меня к себе, потом потянулся к губам.

Я почувствовала крепкий запах перегара и отвернула лицо.

— Ты пил ночью? Оборвал мне весь телефон…

— Прости, — парень отстранился и слегка покачнулся. Ему пришлось опереться рукой об одну из колонн, подпирающих высокий свод: некогда белая штукатурка безвозвратно потемнела от сырости и дождей. — Я… мне было плохо, Рита. Да и сейчас немногим лучше. Но ты вернула мне надежду.

Юный Верстовский стабильно посещает занятия, ударяется в пьянство и творчество, не в силах пережить расставание со мной — кто вообще мог подумать, что такое возможно? Я бы прыгала от счастья, шепни мне кто на ушко такой сценарий. Разве не это лучшее подтверждение чувств?..

Мне бы очень хотелось чувствовать радость и облегчение. Но сейчас надо мной довлела апатия и равнодушие. Я и сама чувствовала себя не лучшим образом, во многом потому, что всю ночь видела сны с участием его отца… Меня кольнуло стыдом, но я решила пока отбросить этическую составляющую. Потому что мои необъяснимые чувства к декану — мимолетная слабость. Временное помрачение рассудка, от которого стоит избавиться как можно скорее.

Наваждение, что рассеется при свете дня.

— У меня есть условия, Рома, — я заметила, что на нас начали обращать внимание, и утянула его внутрь здания.

— Конечно, Марго. Я на все готов.

— Во-первых, ты начинаешь нормально посещать занятия. Хватит быть раздолбаем!

Верстовский вздохнул.

— Хорошо. Я ведь и сам понимаю, что так жить нельзя. Нужно становиться серьезнее.

— Во-вторых… — задумалась, а что же "во-вторых". Можно было бы заставить его проводить меньше времени на репетициях, или вообще потребовать выгнать из группы Ярославу…

Но по факту мне было все равно, где, с кем и сколько Рома проводит времени.

Если быть совсем уж честной, я дала ему еще один шанс лишь для того, чтобы обезопасить себя от посягательств декана. Которых вроде как больше и не было, но… С сегодняшнего я чувствовала себя непривычно беззащитной перед старшим Верстовским. Потому что главный аргумент против нашего романа — моя антипатия к нему — растворилась в темных водах реки с застывшими в ней звездами.

— Ладно, проехали, — решила я. — Пошли на занятия.

День предстоял легкий и ненапряжный. Нас всех ждала маленькая передышка в виду отсутствия в расписании "зарубежной литературы". Когда мы входили в аудиторию, младший Верстовский обнимал меня за талию и весело улыбался, всячески демонстрируя счастливое воссоединение. Юля, увидев нас, сперва удивилась, потом разозлилась, ну а в завершении даже приободрилась: ее надежда получить профит от наших с Ромой отношений загорелась с новой силой.

После того, как пары подошли к концу, мы втроем (я, Юля и Ромка) уселись на подоконнике в большом коридоре. Верстовский гладил меня по спине и то и дело пытался поцеловать, но я игриво отворачивала лицо, подставляя ему то левую, то правую щеку. Делая вид, что простила его не до конца. Внезапно Гарденина вытянулась в струнку и чуть было не подпрыгнула, сидя на попе.

— Здравствуйте, Вениамин Эдуардович! — прокричала она на весь коридор.

Мимо нас шел декан. Услышав приветствие, он обернулся и смерил нас всех уничижительным взглядом, от которого могла застыть даже самая горячая и лихая кровь. Не остановившись и ничего не ответив, он пошел себе дальше, влекомый, видимо, какими-то неотложными и важными делами, которыми обычно занимаются деканы — промежутках между тем, как мучить студентов и приставать к студенткам…

— Что с ним, Ром? — подругу его невнимание задело до глубины души.

— Не знаю, — проворчал Верстовский, недовольно глядя вслед отцу — Он какой-то странный в последнее время. Мне кажется, что у него кто-то появился…

— В смысле?! — вскинулась Юля, да и я вслед за ней.

— Ну, женщина. Сто лет его таким не видел.

— С чего ты решил? — у Гардениной задергался глаз. Я же попросту потеряла дар речи. Неужели все настолько очевидно?..

— А ты не видела, каким он стал? — огрызнулся на подругу парень. — Молодится, будто ему двадцать лет. Подстригся в барбершопе, накупил кучу брендовых вещей. Того и гляди, сядет за Харлей!

От волнения стало трудно дышать. Ромка явно злился на отца — можно подумать, ему одному можно было стричься в барбершопе. Или все из-за мотоцикла, который, того и гляди, уедет прямо из-под носа младшего Верстовского?

— Думаю, тебе показалось, — примирительно сказала я и погладила бойфренда по руке, успокаивая то ли его, то ли саму себя. — Да даже если и так… Вряд ли это что-то серьезное. Так, мимолетное увлечение, коими полнится жизнь. Ты же сам говорил, что декан все еще помнит твою мать…

— В том-то и дело, — горько ответил Роман. — Папа не знает, что такое "легкие связи". Если ему кто-то понравится, то это на долгие годы!

Мы с Юлей дружно пришли в ужас, но по несколько разным причинам. Схожесть этих причин заключалась в указанном Ромкой промежутке времени, а различие — в персонаже, на котором концентрировалось внимание моногамного декана.

— И ты знаешь, кто бы это мог быть? — невинно спросила Гарденина, явно приготовясь точить ножи.

— Точно не уверен. Но он вроде переписывался с одной дамой.

— ДАМОЙ?! — безмерно удивилась я.

— Да. Какой-то училкой из провинции. У них, вроде, схожее направление научных работ.

Мы остались сидеть, как громом пораженные. Наконец Гарденина произнесла:

— Это просто хрень какая-то!

— И не говори, — согласился Ромка. — Мне не нужна мачеха… Рит, можно я схожу ненадолго к парням из "Любовников"? Только туда и обратно. Обещаю.

— Валяй, — бессильно махнула рукой я. — Можешь не возвращаться.

— Нет, я мигом. Подожди меня в холле, окей?

Верстовский убежал, и мы с Юлькой остались вдвоем.

— Я ВЫЦАРАПАЮ ЕЙ ГЛАЗА! — угрожающе прошипела она, перестав сдерживаться. — Вырву все волосы, намотаю их на ее же кулак и засуну в жопу!

— Боже! — я отшатнулась от нее на другой край подоконника, держась за сердце. С изумлением наблюдая, как "чистое и невинное", по словам декана, создание превращается в рассерженную, сгорающую от ненависти фурию. — Юля, а тебе разве не надо идти на занятие по театральному мастерству?

Гарденина с этой недели записалась в актерский кружок, желая в конце года сразить всех зрителей на весеннем спектакле.

— Точно… — опомнилась она и, быстро чмокнув меня на прощание, убежала в другой корпус.

Я немного посидела, приходя в себя, а потом написала сообщение декану, предлагая ему прямо сейчас встретиться в холле. Нам явно стоило кое-что обсудить.

Отец Ромки ответил согласием, подвинув свои важные декановские дела ради встречи со мной.

Когда я через десять минут спустилась вниз, Верстовский уже ждал меня, стоя около окна и глядя на дождь, печально поливающий стекла с внешней стороны. Я медленно приблизилась, пользуясь возможностью рассмотреть его ненароком. Будто впервые замечая, какой же он ВЫСОКИЙ — не просто рослый в плане роста, а именно что сильный, статный, выдающийся. Значительно превосходящий по всем параметрам меня. И какие у него широкие, спокойно расправленные плечи, а талия и бедра узкие наоборот. И что одевается он вполне себе нормально. И вообще прекрасно выглядит для своих нескольких десятков лет.

Я тихо подошла к нему, прямо как в моем сне, и остановилась, пытаясь унять гулко колотящееся сердце и набраться смелости заговорить первой.

— Что-то хотели, Красовская? — не поворачиваясь, спросил отец Ромки, чем напугал меня до полусмерти.

— Мы с Ромой снова вместе, — выпалила я, прикрываясь от обаяния декана, как щитом, отношениями с его сыном. Чтобы раз и навсегда расставить все точки над "и": между нами ничего не будет. Никогда.

Потому что в ином случае Юлька намотает мои волосы на кулак и засунет его мне в жопу…

Декан остался бесстрастен. Лишь слегка приподнял брови, глядя на меня сверху вниз с нечитаемой эмоцией в глазах, которую я приняла за недоверчивую усмешку.

— Очень рад за вас, Маргарита.

— И мы, скорее всего, поженимся, — упрямо добавила я, потому что он, похоже, понял не до конца.

Верстовский многообещающе прищурился, а его губ коснулась лукавая улыбка.

— Я буду лучшим свекром на свете.

— И родим детей! — я повысила голос, продолжая спорить, сама не зная с чем.

— Ничего не имею против. Дети — это прекрасно.

— И…

— Про "умрем в один день" можете не говорить, — декан поморщился и снова улыбнулся, на этот раз печально. — Я до этого момента, скорее всего, не доживу.

И мне самой стало пронзительно грустно. В груди защемило от острой боли, а следующий вдох дался большим трудом. Я стояла и беспомощно смотрела на него, не зная, что тут еще сказать… В этот момент к нам подошел Ромка. Он взял меня за руку и деликатно привлек к себе.

— Мы помирились, пап, — сказал он в свою очередь, и мне стало еще больше жаль декана, который на короткое время потерял самообладание, глянув на нас с неприкрытой тоской.

Я вздрогнула от его взгляда: меня чуть было рефлекторно не отшвырнуло от Романа. Порыв отпрянуть был так силен, что мне пришлось вцепиться в ничего не понимающего парня, чтобы остаться на месте и сохранять невозмутимый вид.

— Раз так, пришел наш через знакомиться с родителями Марго, — сказал старший Верстовский, чем снова выбил почву у меня из-под ног. — Приглашайте в гости, Красовская.