Дрянной декан (СИ)

37.1. Юля

Мне снилось, что ужасная змея

Мне грызла сердце. Было тяжко, душно,

А ты смотрел с улыбкой равнодушно.

("Сон в летнюю ночь», У. Шекспир)

Догнать Гарденину не получилось — она сбежала по лестнице с такой скоростью, будто за ней гнались все демоны ада разом.

— Юля! — крикнула я ей вдогонку, но ее уже и след простыл.

Надо ли говорить, что радость от наметившегося прогресса в отношениях с Верстовским несколько померкла. Я сомнамбулой вернулась в аудиторию, забрала вещи, вышла из института.

Некрасиво получилось. Нужно было признаться во всем еще зимой, когда декан был далеко, и наш роман казался не более чем фантастической выдуманной историей… Или еще раньше: осенью, когда он только намечался… в идеале — на следующий же день после первого телефонного звонка! А не дожидаться, пока правда всплывет самостоятельно, да еще и таким чудовищным способом.

Ну почему я такая слабая, трусливая дура?! Боялась всего на свете: опасалась отношений с Верстовским, не хотела ранить лучшую подругу… И в итоге оттолкнула и первого, и вторую. И доверие обоих придется завоевывать обратно.

Но если расположить к себе мужчину оказалось не так сложно — достаточно было намекнуть на возможный секс — то с Юлей этот номер уже не прокатит.

Масштаб катастрофы открылся мне не сразу. Я позвонила ей вечером, когда набралась достаточно храбрости на покаянный разговор, но Гарденина молча сбросила вызов. И все последующие затем субботу и воскресенье игнорировала мои звонки и сообщения. Это было ужасно. Лучше бы она высказала свой гнев мне в лицо, чем делала вид, что меня не существует на свете. Не имея выхода, чувство вины, и так огромное, перебродило в замкнутом пространстве моей души и достигло колоссальных размеров.

И в какой-то момент вспомнилось: я ведь тоже так себя когда-то вела. Сбежала из дома Верстовского после первой ночи, ничего не объяснив, не соизволив сказать ему даже слово. И потом почти неделю хладнокровно пренебрегала всеми попытками выйти на связь, получить хоть какую-то ясность — где и в чем он провинился.

Я обрушила его в пропасть неведения, мук совести и раздирающих сердце сомнений. И сделала это на самом пике его восторга, когда он наконец-то получил то, чего так желал — меня. Когда казалось: счастье рядом, достаточно руку протянуть… Вместо ответного рукопожатия я опустила его ниже плинтуса.

Я поступила с ним гораздо хуже, чем то, что делала сейчас Гарденина. Здесь я по крайней мере точно знала, в чем накосячила. И понимала — бумеранг прилетел мне вполне заслуженно.

Надеюсь, Юля окажется мудрее, не станет пропускать занятия и даст мне все-таки возможность объясниться. А после простит. Может, не сразу, но хотя бы через какое-то время.

В понедельник я шла в институт, будто на каторгу. Заранее представляя тяжелый разговор, возможные слезы, крики, нападки. Гарденина бывает излишком эмоциональна, а если вспомнить ее угрозы касательно фантомных соперниц… Становилось прямо-таки страшно.

Были опасения, что Юля попытается придушить меня, когда я зайду в аудиторию и сяду рядом с ней, но такой попытки не последовало. Наша парта стояла пустой, а подруга расположилась на другом ряду рядом с Мариной и Леной. На лице у нее не было и следа печали. Девушки что-то оживленно обсуждали, периодически хихикая, и не обратили на мой приход никакого внимания.

Даже не знаю, отлегло у меня или наоборот при виде беззаботного вида Гардениной. Может, все не так уж и плохо, раз она смеется? Но тогда почему не отвечала на сообщения…

Голос преподавателя доносился будто издалека. Я сидела, как на иголках, плохо соображая от волнения, и если бы мне задали в лоб какой-то вопрос по теме занятия, не то что не смогла бы ответить — просто не заметила бы этого. Когда первая пара подошла к концу, и студенты потянулись к выходу, я помедлила, дожидаясь подругу. Она прошла, как мимо пустого места, продолжая болтать и даже не смотря в мою сторону.

— Юля, привет! — брюнетка помедлила, будто раздумывая, реагировать на приветствие или нет. Потом все-таки обернулась. — Мы можем поговорить?

Гарденина холодно рассматривала меня некоторое время. В ее взгляде было столько отчуждения, что во мне всколыхнулась паника. Надежды не оправдались: все плохо. Все очень и очень плохо…

— Говори, — смилостивилась она.

— Давай выйдем в коридор? — я покосилась на проходящих мимо одногруппников.

— Хорошо, — она дернула плечом и направилась к выходу. Мы встали около большого окна, где не раз болтали и сплетничали ранее. Юля сложила руки на груди. — Что ты хотела?

Я сделала глубокий-глубокий вдох.

— Хотела объяснить тебе. То, что ты видела…

— Померещилось мне? — резко перебила она. — Просто скажи: между тобой и Верстовским что-то есть?

— Сложно сказать. Что-то есть. Но, наверно, не совсем то, что ты подумала, — я усиленно думала, как преподнести правду так, чтобы она показалась не такой ранящей и… отвратительной.

— Как это «не совсем»?! — Гарденина взмахнула руками. Ее глаза стали большими-большими, а рот возмущенно приоткрылся, будто ей не хватало воздуха. — Что тут можно подумать, кроме «моя подруга — лживая сука»?!

Ее слова задели меня, но я стоически проглотила обиду.

— Не кричи, пожалуйста! Я давно хотела рассказать… но боялась твоей реакции.

— «Давно», это сколько, интересно? — показательно задумалась Юля. Она даже приложила палец ко лбу, изображая умственную деятельность. — Декан вернулся неделю назад, а до этого его не было несколько месяцев… Так значит, ты обманываешь меня с самой осени? Примерно полгода?!

— Прости меня! — вскрикнула я.

— Как это вообще возможно, Рита? Что за бред? Он же отец твоего бывшего парня! — Юля говорила очень громко. Я попыталась взять ее под локоть и увести подальше от курсирующих по коридору студентов Ливера, но она вырвала руку, глядя на меня, как на врага всей жизни.

— Это получилось случайно. Мы не думали, что так далеко зайдет! — я понимала, что озвучиваю самые стандартные и нелепые оправдания запретной любви, которые только можно было придумать. Но ничего более достойного в голову не шло. Все мысли и чувства смешались в один болезненный, пульсирующий ужасом клубок.

— Случайно упала ему прямо на член?!

Мы еще никогда не ссорились с Юлей так страшно. Никогда прежде она не смотрела на меня с неприкрытой ненавистью, а в ее словах, обращенных ко мне, не было столько яда.

— Помнишь, я рассказывала, как позвонила Роме ночью и мы… типа занялись сексом по телефону?

— И? — она вопросительно приподняла брови.

— Рома спал, а я попала на Вениамина Эдуардовича. У них голоса очень похожи, — виновато закончила я, не глядя на нее. — Ну а потом…

— Ничего не хочу слышать! — завопила она. На нас начали оглядываться студенты. — Это все омерзительно! Ты — омерзительна!

— Прости, — еще раз сказала я. Меня начинали душить слезы, к горлу подкатывал комок.

— И видеть тебя тоже не хочу! — продолжала бушевать Гарденина. — Только вот выбора у меня нет, придется страдать. Мало того, что ты теперь в моей группе учишься, так еще и в театр мой поперлась. Мне поздравить тебя с главной ролью?!

— У меня и в мыслях не было забирать ничьих ролей! Я лишь хотела…

— Выпендриться перед деканом? — Юля в который раз перебила меня, не желая слушать объяснений. — Что ж, значит, все прошло удачно. Даже лучше, чем ты рассчитывала. Прощай! — она отвернулась и помчалась прочь.

— Ты никому не расскажешь, Юль? — отчаянно крикнула я ей, но она не оглянулась.

Ох. Даже не знаю, что хуже — холодный игнор или бурный скандал. Я не нашла в себе сил вернуться на занятия в этот день. Молча собралась и уехала домой оплакивать ссору с лучшей подругой. Меня никто и не держал: все еще трясущаяся от ярости Гарденина переключилась на других девчонок. И девчонки отвечали ей взаимностью.

Тем не менее, я верила, что Юлина злоба — временное явление. Пройдет день-два, в крайнем случае неделя, и она остынет и сможет простить меня. И ей хватит порядочности не растрезвонить о моей «омерзительности» на весь Ливер.

— Рита, почему ты сегодня так рано? — мама отвлеклась от мытья посуды, удивленно встречая меня в коридоре.

— Плохо себя чувствую, месячные пошли и живот разболелся… Пришлось уехать из универа, — ну вот, мне снова пришлось соврать. Наверно, Гарденина права…. Но не могла же я взять и сказать: «Лучшая подруга ополчилась на меня из-за романа с преподавателем. Каким таким преподавателем? Да ты его видела однажды, он к нам домой приходил вместе с сыном».

Или могла?! Если Верстовский вновь повернется ко мне, и наши отношения пойдут по нарастающей, мне ведь рано или поздно придется сознаться родителям?!

В полном раздрае я скрылась в своей комнате и сидела там до самого ужина.

«Марго, здравствуй. Ты дома?» — пришло сообщение поздним вечером.

Я вздрогнула и подошла к окну. Напротив подъезда стоял черный блестящий автомобиль. Ничего не ответив, я выбежала в коридор, спешно обуваясь и натягивая весеннюю куртку.

— Ты куда? — опять встрепенулась мама. — Уже поздно!

— Мне надо в магазин за… прокладками. Я мигом!