Дрянной декан (СИ)

24. В машине

Прекрасная Фелис, молю тебя о сострадании к душе моей,

Смени свой гнев на милость,

Не истязай меня жестоко за столь невинную провинность.

Коль принимаешь ты любовь мою,

Пролей бальзам на сердца раны,

Но если есть сомненья в искренности чувств,

Не стоит их бередить надеждами.

Не разжигай ты пламя страсти пустыми обещаниями.

(Из к\ф "Лопе де Вега: распутник и соблазнитель")

Эх, ну почему я такая дура?

Дура и врунья. "Люблю дождь", как же. Так люблю, что еле сдерживаюсь, чтобы не начать метаться по улице, выискиваю нужную мне машину. Ливень заливался почти до трусов, не спасал ни шарф, ни высокий воротник. Тонкая шапка промокла моментально, как и джинсы до самых колен… "Вишенкой на торте" выступал ледяной ветер, остужающий сырую одежду до критических температур.

Что стоило мне и правда одолжить у декана зонт, пока иду? И зачем я вообще иду? Оно ведь не так уж и важно, что он будет делать со своими руками — распускать их или наоборот держать при себе. Важно то, что происходило СО МНОЙ (а происходило там нечто явно неправильное), и что я уже не могла отвечать за свои же действия.

Тело начинало жить собственной жизнью, стоило рядом оказаться Ромкиному отцу. Само решало, что и как говорить, с какой скоростью разгонять стучащее набатом сердце, какие невозможные видения посылать в бедный девичий мозг. Бить Верстовского по лицу или гладить в этом же самом месте…

Да как вообще найти его чертову машину?! Я помнила лишь то, что она черного цвета, и вроде не особо высокая. В остальном — в районе пешеходного перехода стояло не меньше десятка черных седанов, и у пяти из них горели зажженные фары. Что мне, стучаться в каждую?..

К счастью, декан оказался так галантен, что включил аварийку как опознавательный знак. Даже не будучи автолюбителем, я поняла намек и бросилась к машине, но в последние несколько метров сбавила скорость и к цели не подбежала, а подплыла.

Приблизилась с достоинством бригантины, величественно рассекающей студеные лужи.

Онемевшие пальцы не сразу справились со скользким замком. Когда же декану надоело наблюдать, как я беспомощно скребусь в стекло, он помог открыть дверь изнутри. К слову, случилось это не то чтобы очень быстро, так что удовольствие от просмотра моих мучений он все-таки получил.

Наконец я заползла в машину. Это действие сопровождалось громким и отчетливым хлюпом: набрякшая водой куртка неприлично чмокнула, соприкоснувшись с кожаным сиденьем. А в последовавшей затем тишине явственно послышался стук капель, срывающихся с моих волос.

Верстовский хотел что-то сказать, но передумал. И правильно сделал! Я так клацала зубами от холода, что ничего хорошего ответить бы не получилось. Да и выражение лица у меня было страшное. Как у маленькой злобной девочки из фильма "Звонок".

Он тронулся с места, прибавив обогрев почти до максимума. Из печек по бокам и сверху приборной панели задул горячий ветер. Я начала согреваться и почти перестала отбивать ртом чечетку. А через десять минут, когда машина уже неслась по широкому, освещенному множеством огней, проспекту, осмелилась немного… раздеться.

Я сняла мокрую шапку и расстегнула куртку. И расслабилась, прислонившись затылком к удобному подголовнику. Видимо, зря я переживала: отец Ромки вел себя очень прилично. Не то что не приставал — даже ничего не говорил, всматриваясь в темное шоссе, будто меня здесь и не было. Просто подвозил до дома, как и обещал.

Внутри всколыхнулась благодарность и легкое… разочарование? Нет, я ни на что такое не надеялась ни в коем случае, и все-таки… Неужели я настолько плохо его изучила?

Я закрыла глаза, представляя, что не мчусь по унылой Москве сквозь дождь и ненастье, а отдыхаю на южном побережье, рядом с синим ласковым морем. Мне в лицо дует морской ветер, ласковый и горячий, и не нужно делать никакой домашки… Я не разбиралась в авто, но по-видимому, машина у Верстовского и правда отличная: салон просторный, и крыша не нависает прямо над головой. Сиденье широкое — на нем поместилась бы еще одна я при желании. А еще внутри ненавязчиво пахнет ароматизатором… Или это парфюм декана?

Верстовский заговорил лишь минут через двадцать.

— Марго, вы должны знать…

Что-то в его серьезном и немного печальном тоне насторожило меня. Я вздрогнула и вжалась в сиденье. Неужели он собрался признаваться мне в любви?.. Когда он уже оставит свою несбыточную надежду?

— Да? — дрожащим голосом ответила я, потому что Верстовский замолчал на половине фразы.

— Это не может продолжаться бесконечно. И я не всегда буду рядом. Однажды мне надоест терпеть ваши отказы, и тогда все прекратится.

Честно говоря, я ожидала услышать совсем не это. "Однажды мне надоест"… Прозвучало так, будто происходящее между нами — игра для него. Которая рано или поздно станет неактуальной. Начнет отнимать слишком много энергии или просто наскучит. Или вдруг окажется — то, что стоит на кону, не стоит вложенных усилий.

Конечно, все так. То, как он за мною бегает — просто затянувшиеся брачные игры мужчины среднего возраста, которому вдруг захотелось попробовать чего-то этакого. Увлекательный квест, после прохождения которого он получит ачивку "нестареющего мачо".

Не может же это и правда быть… любовь? Такая, о которой говорила Юлька. Не поддающееся логике влечение, перед которым отступает рассудительность и здравый смысл? Ради чего пойдешь на любые безумства, станешь терпеть лишения и унижения?..

Само собой, нет. Я понимала это. Но решила прикинуться "глупенькой".

— Что вы имеете в виду? Все-таки отчислите меня из института?

Декан тяжело вздохнул. Ну прямо очень тяжело и безнадежно. Будто сам поражаюсь своей стойкости духа и выдержке — столько времени терпеть рядом такую дурочку.

— Учитесь в Литературном спокойно, мы ведь это уже обсуждали. Просто я уйду. И это будет окончательное решение.

— ХА! — ответила я голосом Эллочки-людоедки. — Надеюсь, под "уйти" вы подразумеваете не самоубийство?

Тоже мне, какой важный индюк. Он думает, я буду бежать за ним, роняя тапки? Как вообще он уйдет, если мы даже не вместе? И никогда не будем…

Декан рассмеялся.

— Не берите на себя слишком много, Марго. В мире полно других женщин.

— Вот именно! — воскликнула я, яростно соглашаясь с ним, и, тем не менее, чувствуя, что его слова ранят мое и так достаточно покалеченное Ромкой самолюбие. И опять вспоминая переписку, о которой мне знать не следовало. — Почему вы так вцепились в меня?! Почему именно Я?

— Должна быть особая причина? Вы не думали, что могли просто понравиться мне?

— Нет! Все не может быть так просто! Если все дело в звонке, то давно пора…

— Дело не только в звонке, конечно. Марго, вы молодая, красивая… — низким голосом сказал он, и у меня заныло в груди. — И похожи на… романтическую героиню какого-нибудь средневекового эпоса.

Декан улыбнулся, вроде как позволяя не относиться к его словам слишком серьезно, но я уже отогнула солнцезащитный козырек, в которое было встроено зеркало. И всмотрелась в него с жадностью детектива, вышедшего наконец на правильный след.

В запотевшем зеркале отразилось лицо, показавшееся на миг незнакомым. Оно будто проглядывало из мутноватой дымки: бледные щеки, светлые глаза под темными ресницами, и волосы… Длинные блондинистые волосы свисали на грудь полувысушенными сосульками. Ну прямо Офелия, выбравшаяся из реки и усевшаяся прямиком в деканову машину.

Мне вспомнилось чтение Верстовского на занятии: "Плывет Офелия, как лилия, бела…", и его взгляд, направленный прямиком мне в душу…

Я сбросила наваждение и помотала головой. Неужели декан так романтичен, что не смог устоять перед девушкой, напоминающей ему героиню Шекспира?.. Бред какой-то.

— До конечной точки маршрута осталось двести метров, — объявила девушка-навигатор механическим голосом.

Как, уже?.. Я в расстройстве чуть было не всплеснула руками. Мы ведь совсем недавно отъехали от института! Я ведь не успела ничего толком сказать или расспросить его!

— Наконец-то! — сказала совсем не то, о чем думала.

— Вам так неприятно мое общество?

Я молча засопела, давая Верстовскому самому ответить на свой вопрос.

— А вот мне почему-то кажется, что вы уже не так предубеждены против меня, Марго…

— С чего бы? — слишком поспешно и слишком пылко ответила я, выдавая себя с головой. Как он догадался, черт его подери?.. — Ничего не изменилось, Вениамин Эдуардович. Я не постарела, а вы не помолодели. И между нами все еще остается двадцать лет разницы!

Декан заскрипел зубами — кажется, я расслышала зловещий скрежет даже несмотря на играющую музыку. Мы свернули с трассы и углубилась во дворы. Теперь Верстовский вел медленно, огибая не к месту припаркованные авто и пропуская пешеходов. А через несколько минут остановился у подъезда.

Я сложила руки на груди и нахмурила брови.

— Хорошо, — поездка подошла к концу и мне срочно нужно было сказать хоть что-то. — Давайте проведем эксперимент. Поцелуйте меня!

По тому, как вытянулось лицо Верстовского, я поняла, что он не сделает этого. Не тогда, когда я сама попросила… Фактически принудила. Декан посмотрел на меня с изумленным недоверием, к которому примешивалась радость… робкая, и оттого еле различимая.

— Вы правда хотите этого, или просто издеваетесь? — уточнил он.

— Конечно, не хочу! — вспылила я, чувствуя, как горят, зудят в приятном предвкушении губы. Чем больше мы говорили об этом, тем более неловко мне становилось. Пусть уж целует скорее, а то я расплавлюсь от стыда… Растекусь теплой дрожащей лужицей, ибо жар внутри и снаружи становился невыносимым. — Но если это единственный способ отделаться от вас, так уж и быть!

— Чудесная формулировка. Очень возбуждающая! — тоже рявкнул декан. — Всего хорошего, Марго. Выход справа от вас.

И он завел двигатель, ясно давая понять, что я могу быть свободна.

— Так и знала, что вы не сможете! — окончательно разозлилась я. — Все только на словах, а как дойдет до дела…

Верстовский нажал какую-то кнопку на панели, и спинка моего сидения вдруг откинулась назад. Не успела я ничего сообразить, как оказалась в полулежачем положении, а декан навис сверху, оперевшись руками о сиденье по бокам от меня.

— Неужели вам совсем меня не жалко, маленькая чертовка? — зашептал он мне прямо в лицо. — Знаете, какая статистика инфарктов у мужчин после сорока? Не боитесь, что у меня откажет сердце?..

Я боялась… Но не за него, а за себя. Так как не могла дать гарантии, что сама не умру от сердечного приступа. Вот и что было хвастаться своей молодостью? Чувствовала я себя в этот момент дряхлой старушкой: кровь ударила в голову и стучала молоточками по вискам, перед глазами скакали мошки, тело окаменело…

Все, что я видела перед собой в этот момент — это темные глаза декана, его зрачки, куда меня медленно и необратимо затягивало. Все, что ощущала — его горячее, неровное дыхание у себя на губах… и еще — острую необходимость исполнить задуманное… просто ради эксперимента, конечно.

И потому я сама взяла его за шею и ликвидировала последнее расстояние между нашими лицами.

И потом все исчезло на какое-то время. Ослепительная вспышка, ярость, нарастающий жар и нетерпение… Если бы меня попросили пересказать поэтапно, что происходило и какие эмоции я испытывала при этом, я не смогла бы этого сделать.

Просто почувствовала в какой-то момент, что Верстовский перестал опираться на руки и навалился на меня верхней частью туловища, и под его весом мне стало совсем жарко и хорошо. А движения его губ, поначалу медленные и осторожные, становились все более жадными.

А потом, еще через неопределенное количество времени, сообразила, что робко обнимаю его за талию, тогда как его руки уже вовсю шарят по моему телу: они беспардонно проникли под расстегнутую куртку и уже тянут за край заправленнной в джинсы водолазки… Прикасаются к обнаженному животу…

Мы очнулись от оглушительного, резкого и очень, очень злобного воя клаксона. Который явно продолжался уже какое-то время — просто до этого мы не обращали на него внимания. Декан резко отстранился, сел на свое место, одновременно возвращая спинку моего сидения в вертикальное положение, а потом отъехал и уткнулся капотом в небольшое "окно", уступая дорогу нетерпеливому москвичу. Он быстро пришел в себя и сообразил, что от него требовалось, тогда как я могла лишь открывать и закрывать набухший от поцелуев рот, словно выброшенная на берег рыба.

Пока мы целовались, машина Верстовского стояла и перегораживала проезд некому нетерпеливому москвичу, которому не терпелось попасть домой после тяжелого рабочего дня. Подождать он никак не мог: на это красноречиво указывало лицо водителя в проезжающем мимо авто. Его рот исказился в бесшумном крике, а руки выделывали неприличные жесты в отношении нас.

Дорожное происшествие не сильно затронуло нас: оно прошло параллельно, заглушенное шумом крови в ушах и грохотом беснующихся в голове мыслей. К тому же, окна машины неприлично запотели, будто внутри салона разыгралось воистине непристойное действие, а не маленький невинный поцелуй…

Ну ладно, не очень маленький — без понятия, сколько он продолжался, но минутой дело явно не ограничилось, судя по тому, что язык и губы чувствовали себя… уставшими.

И не совсем невинный. То есть, совсем не невинный. Я нащупала под рукой свою мокрую шапочку, приложила ее к краснющим щекам — кажется, раздалось тихое шипение, и от лица повалил пар.

Как теперь смотреть в глаза Ромке?..

— Маргарита… — официально начал Верстовский, и я отпрянула от него подальше, насколько это было возможно в условиях машины. Не могла его больше не видеть, ни слышать…

— Всего хорошего, Вениамин Эдуардович, — также официально сказала я, отчаянно нащупывая замок на двери. — Пожалуйста, забудьте о том, что произошло!

Я постаралась вложить в голос как можно больше холода — чтобы у него не осталось никаких сомнений по поводу результата эксперимента. И смогла все-таки приоткрыть дверь, и даже попыталась выбраться из машины… но поняла, что не в состоянии этого сделать. Что-то удерживало меня подле Верстовского. Сколько я ни дергалась, задница не желала отрываться от сиденья!

Декан хмыкнул и отстегнул ремень безопасности, о существовании которого я совершенно забыла.

После натопленного, словно банька, салона автомобиля, погода снаружи казалось настоящим кошмаром. И так уже мокрые ноги угодили прямиков в лужу, ветер пронзил насквозь…

Машина Верстовского не отъезжала… Посему я выпрямилась до хруста в спине и гордой, но деревянной походкой дошла до подъезда, умудрившись никуда не врезаться по дороге.

Кажется, сегодня мне не обойтись без водки… для растирания.