Дрянной декан (СИ)

13.2. Афтепати у Федоровой

Через сорок минут дороги мы оказались на месте. Главная тусовщица Ливера (по версии Юльки) жила в обычной панельной девятиэтажке в спальном районе Москвы. Мы шли от метро около десяти минут, ненавязчиво радуясь, что идем большой компанией, а не поодиночке: по пути нам встречались сплошь неухоженные дворы, разбитые лавочки и алкоголики, зовущие разделить вечер с ними.

Затем нас встретил темный подъезд и замызганная кабинка лифта, с натужным скрипением ползущая вверх по шахте. На подъезде к нужному нам, пятому этажу стало шумно. На лестничной площадке стоял сигаретный чад.

— Всем привет! — на пороге нас встретила рыжеволосая ведьмочка в полосатых гетрах и высокой чародейской шляпе. — Разувайтесь, оставляйте верхнюю одежду на вешалке и добро пожаловать!

Хозяйку нисколько не смутило то, что вешалка лежала на боку, свалившаяся под весом десятков курток и пальто, а на полу прихожей негде было ступить от уличной обуви. Немного подумав, мы сложили одежду на гору вещей и столкнулись в коридоре с небольшой очередью.

— Э-э-э… — а можно помыть руки с дороги? — хорошая девочка Гарденина подошла к двери в туалет и вопросительно посмотрела на стоявшего рядом парня в светлом эльфийском парике.

— Помой на кухне, здесь занято. Давно и, видимо, надолго… — "эльф" недовольно глянул на нее и забарабанил в запертую дверь. — ЭЙ, А МОЖНО ПОСКОРЕЕ!!!

— Ну прямо как в плацкартном вагоне с утра, — пробормотала я, направляясь дальше.

Юля мимоходом прижалась ухом к двери и смущенно отпрянула.

— Нет, в плацкарте иначе, поверь!

Наслушавшись про "грандиозную вечеринку у Федоровой" я ожидала несколько иного масштаба. Родителям Марины принадлежала двушка достаточно скромного размера, каждый квадратный метр которой оказался занят одним, а то и двумя гостями. Внутри было душно и не очень светло — на стенах висели гирлянды и "волшебные" фонарики из китайского магазина, мерцали экраны телефонов и нетрезвые глаза молодежи.

Но в том, что касается интерьера, квартира превзошла самые смелые ожидания. Мебель слоями укрывала декоративная паутина, белые нити тянулись от люстры к верхушкам шкафов и серванта. В коридоре главенствовала композиция из ошметков грязного рванья вперемешку с летучими мышами. На полках стояли пластмассовые черепа.

Приглашенные в основной своей массе также придерживались хэллоуинского стиля одежды. Ведьмы, зомби и вампиры плавно перекочевали из университетской столовки в федоровскую двушку. Плотность "населения" была такова, что рассчитывать на что-либо, кроме самого тусича, было самонадеянно.

Мы разместились в зале, где, помимо нас, уже обосновалось не меньше пятнадцати человек. Как они там все поместились — ума не приложу, было слишком темно. Юлька развела активную деятельность. Принесла с кухни два бокала виски, разбавленного колой. Вручила один из них мне, другой — Ромке, которого насильно оттащила от знакомых парней. После согнала с маленького дивана нескольких пьяных малолеток и усадила на него нас. Сама вползла рядом, сбоку.

Было очень тесно, но все же лучше, чем стоять или сидеть на полу, рискуя быть затоптанными. Из угла напротив торчали многочисленные ноги, доносилось бряцанье гитарных аккордов. "Ведьмаку заплатите чеканной монетой" — пел нестройный хор голосов.

— Ром, а сколько твоему папе лет? — невинным голосом спросила Гарденина.

Ох, опять она за свое!.. Я хотела было подняться и уйти, но что-то меня остановило. Может, Юлькина рука, вцепившаяся мне в платье за спиной у Ромки. Или иррациональное желание узнать чуть больше об объекте своих страшных фантазий?..

— Сорок, — зажатый между нами Верстовский ответил без негатива. Похоже, остыл после недавней вспышки. Милостиво решил поделиться кусочком своих отношений с отцом, в которых все "совсем непросто".

— То есть…

— Да, я родился, когда родители были совсем молодыми, даже чуть младше нас сейчас. Первая юношеская любовь, все такое.

— А отчего твоя мама… — я по голосу почувствовала, что Гарденина сама смутилась от своей напористости. — Извини, если лезу, куда не просят…

— Рак, — коротко ответил Ромка. — Мне было десять тогда.

— Блин, это просто жесть, — Юля глубоко вздохнула и поежилась. — Соболезную тебе.

Я не смогла произнести ни слова. Из темного угла квартиры на меня посмотрело нечто необъяснимое, бесформенное. Со свисающей с потолка паутины дохнуло затхлым немым ужасом, отголоском давнего горя.

"По глади черных вод, где звезды задремали…" — медленно прошелестел мне на ухо бесплотный голос. Я мотнула головой и зажмурилась, наощупь нашла Ромкину ладонь и ободряюще сжала ее. Тот ответил на рукопожатие. Страх немного отпустил.

— Я плохо помню, как это было, когда она… умирала, — сглотнул Рома.

Зато декан, наверное, помнил все отлично… Помнил каждое мгновение тех страшных, растянувшихся на годы, месяцев. От рака редко умирают совсем стремительно. Чаще всего болезнь подтачивает организм постепенно, убивая не только физически, но и эмоционально. Медленно добивая человека и его близких мучительным ощущением верно приближающегося конца. То давая проблески надежды, то вновь окуная во мрак ужаса и беспросветности.

— Детали стерлись… Осталось лишь ощущение, что жизнь — расчетливая хитрая сука. Еще недавно ты жил с любящими родителями в большом красивом доме, а потом БАЦ — и у тебя только отец… — парень отпил из бокала. — …контролирующий каждое твое действие.

— Он волнуется за тебя, — неожиданно сказала я. — Ты его самый близкий человек.

— Знаю, Марго, — Ромка нежно потрепал меня по макушке. — От этого не сильно легче.

Мы немного помолчали. Я придвинулась к парню ближе, робко положила голову ему на плечо. Он запустил руку мне в волосы.

— А у вас очень большой дом? Мне Ритка сказала, он потрясающий. Похож на историческую усадьбу! — Гарденина, выждав приличествующую ситуации паузу, вернулась к допросу, а я поперхнулась напитком.

Ну и вопросики у нашей скромной Юлечки! Еще бы спросила, какой у декана оклад и размер мужского достоинства…

От мыслей о мужском достоинстве декана меня мороз продрал по коже. По телу побежали мурашки, оставляющие после себя наэлектризованные волоски. Я поймала себя на желании залезть к Ромке на колени, спрятаться в его объятиях от распирающего чувства неловкости. Но мы еще не настолько помирились.

— А это она и есть! — Рома незаметно подмигнул мне. — Смотри, что покажу…

Он достал из кармана телефон и некоторое время искал на нем нужное фото.

— Красивый? В нем жили еще наши предки-дворяне. Род Верстовских берет начало в семнадцатом веке!

Гарденина выглядела раздавленной новостями.

— Не дури девке голову, Ром, — я прыснула со смеху. — Давайте сменим тему. Лучше скажи, почему ты не ездишь в Ливер на машине?

Верстовский посерьезнел.

— Так пробки же. Из области знаешь, сколько по трассе чесать? Это отцу по статусу не положено в электричках трястись, а мне не западло и на быдляцком транспорте проехаться… Это лучше, чем два часа подряд слушать его нравоучения. К тому же, я хочу стать более самостоятельным. Вот если бы он разрешил мне брать свой Харлей…

— Чего? — не поверила своим ушам я.

— У декана есть мотоцикл?! — Юля чуть не свалилась с дивана. Лишь плотность соприкосновения наших тел не позволила ей этого сделать.

— Мотоцикл-то есть, а вот толку с него — нет… — проворчал Рома. — Столько лет в гараже пылится без дела. Может, он уже и не на ходу.

— Но как так? — я тоже не могла уложить в голове внезапно открывшийся факт о декане. Пыталась представить себе Верстовского, гордо сидящего верхом на Харлее или стрелой мчащегося по направлению к литературному, и не могла. Шлем не надевался. Кожаная косуха сидела не по фигуре…. Что-то мешало воображению развернуться в полную силу.

— Вениамин Эдуардович… Харлей… — слабо простонала Юлька. Она-то, судя по всему, уже не только представила декана-мотоциклиста, но и поплыла от яркости картинки.

— Когда я был маленький, папа постоянно ездил на мотоцикле и меня тоже катал. Потом, когда мамы не стало, некоторое время гонял, как сумасшедший… Однажды перевернулся — чудом выжил, можно сказать. С тех пор все. Харлей одиноко стоит в гараже, напоминает о лихой молодости и былой жизни… Я столько раз просил отдать мотик мне, отец и слышать ничего не хочет.

Рома вздохнул и откинулся на спинку дивана, глядя в затянутый паутиной потолок. Тоже фантазировал, наверно. Только в роли мотоциклетного ковбоя представлял себя, а не отца.