Князь: Попал по самые помидоры 18+

Глава 12 Годфрик — гений! И горячая ночь…

Термы «Гнезда Дракона» были моим личным островком спасения. Густой пар, пропитанный запахом серы и целебных трав, застилал мраморные колонны. Горячая, почти обжигающая вода обволакивала тело, вымывая не только грязь, но и остатки нервов, растерзанных Элианой, Ирис и Лирой за последние сутки. Я лежал, запрокинув голову на каменный выступ, закрыв глаза. Чугун в голове наконец-то начал таять, превращаясь в приятную тяжесть.

Рядом, в соседней нише, булькал и пыхтел сэр Годфрик. Его мощный торс, напоминающий добротно сбитую пивную бочку, был наполовину погружен в воду, лицо раскраснелось от пара и выпитого. В руке он зажимал огромную роговую чарку, наполненную до краев чем-то мутноватым и крепко пахнущим можжевельником — местной «огненной водой».

— Хлюп-хлюп-глоть! — Годфрик смачно осушил половину чарки, крякнул с наслаждением и вытер рот тыльной стороной ладони. — Вот это бальзам, Ваша Светлость! Прямо в душу! А? После такого представления… — Он многозначительно кивнул в сторону двери, откуда, казалось, все еще доносились отголоски женских визгов.

Я открыл один глаз, достал со дна свою собственную, более скромную бутыль и отхлебнул. Огонь прокатился по пищеводу, согревая изнутри.

— Ну, что с ними поделаешь, Годфрик? — выдохнул я, глядя на пар, клубящийся под сводами. Голос звучал хрипло от пара и усталости. — Все нервы вытреплют до самой свадьбы. И после, не сомневаюсь. Иногда кажется… — я махнул рукой, — … вот взять бы да рвануть куда подальше. На недельку. Без интриг, без угроз войны, без этих… кружевных войн. Просто тишина. Бухло. И ни одной женской особи в роли жены в радиусе мили. Мечта…

Годфрик замер. Его маленькие, обычно добродушно-мутноватые глазки вдруг сверкнули, как два уголька в печи. На его широком лице расплылась медленная, хитрая ухмылка, знакомая всем, кто хоть раз видел его перед началом «Дня Роксаны».

— Милорд… — просипел он, наклоняясь ко мне через разделяющий нас пар. Его шепот был громче обычного разговора и густо замешан на хмеле. — А чо, ежели… взять да и рвануть? Прям завтра? И не куда-то, а… на мальчишник⁈

Я приподнял бровь. «Мальчишник»? Звучало как музыка.

— Мальчишник? — переспросил я, стараясь не подавать вида, что идея запала в душу. — Перед свадьбой с Лирой? Она же… — я мысленно представил розовую фурию с выпущенными когтями, — … коготь в бок вгонит, как узнает.

— Пф-ф! — Годфрик презрительно махнул рукой, расплескав огненную воду. — Узнает — так потом! А сейчас — святое дело! Я, милорд, знаю отличное местечко! Прям в наших владениях! Горячие источники, но… дикие! В горах! Называется «Каменное Сердце». Вода — огонь! Воздух — чище слезы младенца! И главное… — он многозначительно подмигнул, — … там гора девиц! Веселых! Умелых! Не то что эти… — он кивнул опять в сторону двери, — … нервы трепалки. И бухла! Море! Настоящего, не то что эта бурда! — Он презрительно ткнул пальцем в свою чарку. — Дай мне только заняться этим вопросом, милорд! К утру все будет готово! Коней! Припасы! Девок! Идеальный побег! Отдохнете, как… как… — он искал сравнение, — … как дракон на кладе золота!

Идея обретала очертания. Горячие источники. Горы. Никаких Лир, Ирис, Элиан, ультиматумов, кошковоинов с их рыком. Просто Годфрик, огненная вода, горный воздух и… гора девиц. Сердце (и не только сердце) дрогнуло в предвкушении.

— Хм… — я сделал вид, что размышляю, отхлебывая еще глоток. — А если… Лира спросит, куда я подевался?

— Так пусть свадьбой занимается! — оживился Годфрик. — Она же Первая Мурлыка! Невеста! Пусть цветочки там выбирает, меню составляет, платье примеряет… — он брезгливо поморщился, — … женские дела. А мы — мужики! Нам надо… подготовиться! Духом окрепнуть! Перед ответственным шагом! Святое дело!

Логика была железной. Неприступной. Как стена замка. Я медленно кивнул, чувствуя, как усталость отступает перед волной азарта.

— Ладно. Уговорил. — Я поставил бутыль на край бассейна. — Завтра на рассвете. Ты организуешь все. Тихо. Без лишнего шума. И… — я посмотрел на его довольную физиономию, — … одну кошкодевочку можешь взять себе. Только чтобы не воняла кошатиной и не норовила поцарапать. И чтобы молчала.

Годфрика словно током ударило. Его глаза округлились, щеки затряслись от восторга.

— ОДНУ⁈ МНЕ⁈ — он чуть не выпрыгнул из воды. — Ваша Светлость! Да вы… да я… ОХ ЕПТЫ! — Он схватил свою чарку и залпом выпил остатки, потом шлепнул себя ладонью по лбу. — Одна! Кошкодевочка! Для меня! Да я… да я памятник Вам при жизни поставлю! Из чистого… ну, чего там у нас в рудниках есть! Из орихалка! С булочкой в руке!

Он закатился счастливым, гулким смехом, который отразился эхом от каменных стен терм. Пар заколебался от его хохота.

— Готовьтесь, милорд! — проревел он, вылезая из воды и хватая полотенце. Его тело, напоминающее розового бегемота в доспехах (которые он, конечно, снял перед баней), излучало невероятную энергию. — Завтра будет… ЭПИЧНО! Я уже бегу организовывать! Гора девиц ждет! И кошечка! Моя кошечка! — Он, неуклюже закутавшись в полотенце, потащился к выходу, напевая что-то невероятно похабное про Роксану и горячие источники.

Я остался один в густеющем пару. Чугун в голове почти растаял, сменившись приятным предвкушением. Горы. Источники. Бухло. Никаких женских войн. Мужской отдых с куртизанками и Годфрик с его незамысловатой философией. И одна кошкодевочка для него… Ну, пусть. Заработал.

Я опустился ниже в воду, закрыл глаза и позволил улыбке растянуть губы. Наконец-то что-то хорошее в этом безумном мире. Хотя… где-то на задворках сознания шевельнулась мысль: а как отреагирует Лира, узнав, что Годфрик взял с собой ее соплеменницу? Да еще на мальчишник? Но я быстро прогнал ее. Потом. Разберусь потом. Сейчас — предвкушение свободы. Хоть на день.

«Каменное Сердце». Звучало многообещающе. Надеюсь, оно выдержит наш с Годфриком напор. И гору девиц.

Я с кайфом плюхнулся на огромную кровать в своих покоях, едва успев стянуть с себя мокрый халат после терм. Подушки мягко приняли тело, пропитанное паром и огненной водой. В голове гуляла одна блаженная мысль, как мантра: Мальчишник. Горы. Источники. Тишина. Никаких интриг. Никаких женских визгов. Спокойствие. Кайф. Завтра на рассвете — побег. Годфрик уже суетился где-то внизу, подбирая «девиц» и ту самую кошкодевочку. Перспектива дышала свободой.

Спокойствие. Кайф…

Мысли о блаженном уединении были грубо и внезапно нарушены. Дверь в покои не скрипнула — она приоткрылась с жутковатой бесшумностью. В щель просочился тусклый свет факелов из коридора, отбрасывая на каменный пол три длинные, зловещие тени.

Убийцы. — ледяной штырь пронзил меня. Инстинкт попаданца, обостренный днями паранойи в этом безумном мире и драконьей кровью, сработал мгновенно. Сердце гулко ударило в грудную клетку, адреналин хлынул в жилы. Я метнулся в сторону, с кровати — не встать, слишком медленно! Рука сама рванулась вперед, пальцы сжались в кулак. Внутри вспыхнул знакомый жар, зовущийся яростью. Воздух вокруг ладони заколебался, зашипел, и в следующее мгновение над ней уже плясал сжатый, яростно пульсирующий шар чистого пламени — размером с грейпфрут, готовый превратить незваных гостей в пепел. Я занес руку для броска, губы растянулись в оскал…

…и замерли.

Потому что одна из теней… дернулась. И в полосе света я увидел знакомый, игриво подрагивающий кончик… розового хвоста.

— Лира? — вырвалось у меня, больше удивленно, чем гневно. Огненный шар в моей руке потускнел, но не погас. Что за черт? Она же должна готовиться к свадьбе! Или… проверяет, не сбежал ли?

Дверь распахнулась шире. И мое удивление сменилось на чистейший, немой шок, граничащий с галлюцинацией.

Их было три.

Лира — да, ее розовые уши настороженно торчали, аметистовые глаза горели в полумраке знакомым хищным огоньком. Ирис — ее синие глаза метали молнии даже в темноте, а черные волосы, обычно уложенные, были слегка растрепаны. И… Элиана. Леди Элиана фон Штормгард, Несгибаемый Клинок, стояла чуть позади, зажатая между ними, как пленница. Ее бирюзовые глаза были широко раскрыты от ужаса и возмущения, лицо пылало румянцем стыда и гнева. Она была одета в какое-то простое, явно не ее платье, подаренное служанками, и выглядела так, будто ее ведут на казнь.

В памяти вспыхнула, как факел, прошлая ночь. Ага… Ирис и Лира действительно что-то шептались про «уборку» и «продолжение». Но… Элиана⁈ Какого черта она забыла в моей спальне глубокой ночью, да еще в такой… компании⁈

Я медленно опустил руку. Огненный шар с шипением погас, оставив в воздухе легкий запах озона и серы. Я откашлялся, пытаясь собрать остатки княжеского достоинства, и произнес, нарочито пафосно, стараясь скрыть дрожь в голосе (от адреналина? От неожиданности? От чего-то еще?):

— Девушки?.. — пауза для драматизма. — Что, позвольте спросить, вы забыли в княжеской опочивальне в столь поздний час? И в таком… своеобразном составе?

Моим ответом стало поведение Лиры. Она не стала ничего говорить. Она просто… действовала. Ее пальцы ловко нашли завязки на плечах того простого платья, в котором она пришла. Легкий шелест ткани — и платье упало к ее ногам, как серебристая лужица лунного света. Она стояла передо мной во всей своей ослепительной, хищной наготе. Розовые волосы, контрастирующие с бледной кожей, идеальные изгибы, аметистовые глаза, пылающие вызовом и… обещанием.

— Глупый вопрос, милый, — ее голос прозвучал низко, мурлыкающе, как у кошки перед прыжком. Она сделала шаг вперед. — Очень глупый. Разве не очевидно?

— А? — только и смог выдавить я, мозг отчаянно пытался перезагрузиться. Лира голая. Ирис и Элиана тут же. Прошлая ночь. «Извиняемся». Ох, бля…

Я не успел сообразить больше. Ирис, молнией сорвавшись с места, оказалась на кровати. Не рядом — на мне. Ее колени уперлись в матрас по бокам от моих бедер, руки вцепились в мои плечи. И прежде чем я успел вскрикнуть или оттолкнуть, ее губы — горячие, влажные, с привкусом чего-то терпкого — страстно прижались к моим, перекрывая дыхание и любые попытки протеста. Поцелуй был властным, требовательным, почти болезненным в своей интенсивности. Он длился вечность и мгновение одновременно. Когда она наконец оторвалась, ее дыхание было частым, горячим, а синие глаза горели не только яростью, но и странным, почти покаянным огнем. Она прижалась губами к моему уху, и ее шепот обжег кожу:

— Мы пришли… извиняться, дорогой, — прошептала она, и ее голос дрожал — от страсти? От злости? От того и другого? — За сегодняшний… цирк. За драку. За… все.

Мой взгляд, полный немого вопроса и нарастающей тревоги, метнулся к Элиане. Она стояла, прижавшись спиной к косяку двери, как загнанный зверь. Ее бирюзовые глаза смотрели на эту сцену с таким нескрываемым отвращением и ужасом, что стало не по себе. Она отвернула голову, резко фыркнув, и я отчетливо услышал ее сдавленное шипение, обращенное больше к стене, чем к кому-либо:

— Бесстыдство… Отвратительно… Как можно… — Ее пальцы судорожно сжали ткань платья у бедер.

Лира, все еще голая, подошла к кровати, ее взгляд скользнул с меня на Ирис, а потом на Элиану. На ее лице появилась хитрая, почти зловещая ухмылка.

— Ох, ледяная принцесса стесняется? — она сладко протянула, ее хвост дернулся. — Или ревнует? Не волнуйся, у господина хватит ласки на всех… особенно если ты будешь хорошей девочкой и присоединишься… к извинению. — Она сделал шаг к Элиане.

— НЕТ! — вырвалось у Элианы, это был не крик, а сдавленный вопль ужаса и унижения. Она отпрянула, будто Лира была раскаленным железом. — Ни за что! Это… это безумие! Я не… не буду! Никогда! — Она метнула на меня взгляд, полный немой мольбы и яростного осуждения: Останови их!

И тут до меня наконец дошло. Лира и Ирис не просто «извинялись». Они привели Элиану как трофей. Как часть своего «извинения». Чтобы унизить ее окончательно. Чтобы поставить на место. Чтобы доказать и ей, и мне, кто тут настоящие хозяйки положения. А «извинение» было лишь предлогом для новой, изощренной формы их войны.

Лира хищно улыбнулась, глядя на панику Элианы.

— Не будешь? — она протянула когтистую руку. — Посмотрим… Господин, прикажите ей… — она обернулась ко мне, и в ее глазах читался вызов. — Скажите этой… гостье… как нужно правильно извиняться перед своим князем.

Ирис, все еще сидящая на мне верхом, прижалась грудью к моей груди, ее губы снова нашли мое ухо:

— Да, дорогой… прикажи ей… — ее шепот был горячим и опасным. — Пусть падет ниц… или… встанет на колени здесь… перед тобой… и перед нами… — Ее рука скользнула вниз по моей груди…

Я посмотрел на Элиану. Она была бела как полотно, дрожала, ее гордая осанка сломана, глаза — огромные, полные слез стыда и безысходности. Это было уже не просто унижение. Это было надругательство.

А потом посмотрел на Лиру — наглую, уверенную в своей победе. На Ирис — ядовитую, использующую страсть как оружие.

Гнев. Чистый, драконьий гнев закипел у меня внутри, сметая остатки хмеля и усталости. Не против Элианы. Против них. Против этого безумия, которое они сами же развязали и в которое втянули третью, против ее воли.

— СТОП! — мой голос грохнул, как удар грома в маленькой комнате. Он прозвучал с такой силой и властью, что даже Лира отпрянула, а Ирис замерла, ее рука остановилась на полпути. Элиана вздрогнула и зажмурилась. — ВСЕ! ХВАТИТ! — Я резко оттолкнул Ирис, заставив ее с недовольным вскриком соскользнуть с меня на кровать. Вскочил на ноги, натягивая на бедра скомканный халат. — Вы с ума сошли⁈ Обе⁈

Я указал пальцем сначала на Лиру, потом на Ирис. Пламя снова заиграло на кончиках пальцев, освещая их потрясенные лица.

— Вы привели сюда Элиану⁈ Против ее воли⁈ Чтобы… чтобы что⁈ Унизить ее? Развлечься? Это ваше «извинение»⁈ — Мои слова резали воздух, как нож. — Вы перешли все границы! Это не извинение! Это… это ПЫТКА! Идиотизм высшей пробы!

Лира надула губы, ее аметистовые глаза сверкнули обидой и злостью.

— Но, господин! Она же… она же оскорбляла нас! Тебя! Она хотела быть второй женой! Она…

— ЗАТКНИСЬ! — рявкнул я, и пламя на пальцах вспыхнуло ярче. Она отступила на шаг, прижав уши. — Она пришла сюда просить помощи! Униженная! Потерявшая все! И вы… вы решили добить ее⁈ В МОЕЙ СПАЛЬНЕ⁈

Я повернулся к Элиане. Она стояла, прижавшись к стене, все еще дрожа, но в ее глазах, полных слез, появился проблеск… недоверия? Надежды?

— Элиана фон Штормгард, — сказал я жестко, но без прежней ярости, обращенной к другим. — Вы свободны. Идите. Сейчас же. В ваши покои. И заприте дверь. Никто не посмеет вас там тронуть. Клянусь.

Она не заставила себя ждать. Как ошпаренная, она рванула к двери, даже не взглянув на меня, выскочила в коридор и исчезла в темноте. Слышно было, как ее быстрые шаги затихали вдалеке.

Я повернулся к оставшимся двум. Лира смотрела на меня с немым укором и обидой. Ирис — с холодной, расчетливой яростью в синих глазах. Тишина повисла тяжелая, наэлектризованная.

— А вы… — я указал на них обеих, — … идите. Тоже. Сейчас. И запомните: если вы хоть раз, ХОТЬ ОДИН РАЗ, попробуете поднять руку на Элиану, унизить ее, или втянуть в свои больные игры против ее воли… — я сделал шаг вперед, и пламя в моей руке выросло, осветив их потрясенные лица жарким, угрожающим светом, — … я вас вышвырну отсюда так, что мало не покажется. Лире — обратно к тетке. Ирис — куда подальше, хоть в шахты. Понятно?

Лира что-то прошипела невнятное, ее хвост бил по воздуху, как плеть. Ирис лишь холодно скользнула по мне взглядом, полным яда, и резко кивнула. Она схватила свое платье (то, что упало с Лиры) и бросила ей. Лира машинально поймала.

— Идите! — рявкнул я в последний раз.

Они ушли. Без слов. Лира — с гордо поднятой головой, но прижатыми ушами. Ирис — как тень, холодная и опасная. Дверь захлопнулась.

Я остался один. Снова. С грохотом сердца, с тлеющим пламенем в руке, с чудовищной усталостью и чувством полного, абсолютного бардака. И с мыслью, что мой идиллический мальчишник утром теперь висит на волоске. Лира обижена. Ирис зла. Элиана в ужасе.

Я плюхнулся на кровать, погасил пламя и схватился за голову. «Спокойствие. Кайф.» — мысль теперь звучала как горькая насмешка.

За дверью послышался шорох и довольное хмыканье. Я поднял голову.

— Годфрик? — позвал я хрипло.

Дверь приоткрылась, и в проеме показалась его широкая, ухмыляющаяся физиономия.

— Я тут, милорд! Все слышал! — прошептал он с восторгом. — Ох и бабы! Ох и сцены! Прям как в лучших тавернах! — Он понизил голос до конспиративного шепота: — Кони готовы. Девицы — тоже. И кошечка — огонь! Рыженькая! Хвост трубой! Всё по плану. Выезжаем на рассвете. Тихо. Как мыши. Пока эти… — он кивнул в сторону коридора, — … не очухались.

Я посмотрел на его простодушное, пьяное от предвкушения лицо. На его абсолютную уверенность в нашем побеге. И вдруг дикий, истерический смех подкатил к горлу. Я сдержал его, лишь конвульсивно дернув плечами.

— Да, Годфрик, — выдохнул я. — Как мыши. На рассвете. И да поможет нам Роксана… и все святые булочки. А теперь… вали. Дай хоть пару часов поспать перед этим… «спокойствием».

Он исчез, тихо прикрыв дверь. Я повалился на спину, уставившись в темный потолок. «Каменное Сердце». Горячие источники. Гора девиц. Бухло. И ни одной из этих троих в радиусе мили. Теперь это звучало не просто кайфом. Это звучало как спасение. Последний шанс сохранить рассудок.

Но уснуть так и не смог. В ушах все еще стоял шепот Ирис: «Мы пришли извиняться, дорогой…» И виделись глаза Элианы — полные слез и унижения. И чувствовалось жгучее обещание в аметистовом взгляде Лиры.

Рассвет не мог наступить слишком скоро.

Ох… Эта ночь определенно пыталась меня добить. Я лежал, уставившись в темноту, пытаясь вытравить из головы образы: униженные слезы Элианы, ядовитый взгляд Ирис, хищную ухмылку Лиры. Мальчишник. Горы. Источники. Бухло. Спокойствие. Я цеплялся за эту мысль, как утопающий за соломинку. Еще пара часов — и свобода.

Тук-тук-тук.

Тихий, но настойчивый стук в дверь. Не громкий, не требовательный, а… робкий? Звук пробуравливал тишину, как шило.

— Да епт твою мать! — вырвалось у меня хриплым шепотом. Я вскинулся на локте. — Что за ночь⁈ Да! Войдите!

Дверь тихо открылась. В щели просочился тусклый свет факела из коридора, очертив силуэт. Высокий, стройный, с гордой осанкой, которую сейчас пытались сломить страх и стыд. Элиана.

Она быстро проскользнула внутрь, захлопнув дверь за спиной так, будто за ней гнались фурии. Стояла секунду, прислонившись к тяжелому дереву, дыша часто и поверхностно. Потом, не глядя на меня, медленно подошла к кровати. И… села на край. Неловко. Спиной ко мне. Пальцы судорожно сжимали складки того самого простого платья.

— Элиана? — спросил я тише, напряжение вернулось в мышцы. — Что ты… что ты тут забыла? Опять?

Она не ответила сразу. Ее плечи напряглись. Потом она медленно повернула голову. В тусклом свете, пробивавшемся сквозь ставни, ее лицо было искажено гримасой невероятного стыда и… решимости? Щеки пылали, но губы были плотно сжаты. Когда она заговорила, голос был чуть слышным, прерывистым шепотом, полным муки:

— У меня… это… впервые! — Она выдохнула, будто выталкивая слова силой. — Я не умею! Я… не знаю, как… просить… как… делать это! Но… но я должна! Должна доказать! Должна… заплатить!

Ее руки, дрожа, скользнули под подол платья. Движения были резкими, неумелыми. Я замер, не в силах оторвать взгляд, не в силах понять, что происходит. Она что-то стаскивала вниз… И вот, из-под платья появилась ее рука, сжимающая тонкий лоскут белой ткани — простые льняные трусики. Она швырнула их на пол, словно горячие угли.

Потом… она встала. Резко. Повернулась ко мне… спиной. И, не говоря ни слова, резко задрала подол платья вверх, выше талии.

Лунный свет, пробившийся сквозь щель в ставне, упал на обнаженную кожу. Идеальные, высокие ягодицы, белые, как мрамор, напряженные от стыда и ожидания. Изгиб спины, тонкая талия… Зрелище было одновременно невероятно эротичным и жутко неестественным, как осквернение статуи.

— Пожалуйста… — ее голос, обращенный в темноту комнаты, а не ко мне, дрожал. — Только… только в попу. И… осторожнее. Я… я прочитала, что так… девочки не теряют… того… — Она не договорила. «Девственности». Слово висело в воздухе.

Я сидел, парализованный. Шок сковывал тело. Мозг отказывался обрабатывать информацию: Элиана. Гордая воительница. Стоит попой ко мне. Предлагает анальный секс как плату за защиту. Внутри все засвербело диким, первобытным желанием. Кровь ударила в пах, и мой уже неспокойный «ствол» мгновенно превратился в каменную колонну, упирающуюся в ткань простыни. Сука…

— Прошу… — она залепетала, ее голос сорвался на писк. — Давайте… давайте закончим с этим быстро. Мне стыдно… о, боги, как стыдно… но если это докажет… если это будет цена…

Я хотел сказать: «Не нужно». Хотел встать, накинуть на нее одеяло, сказать, что Штормгард получит защиту без этого унижения. Но… сука. Желание было слишком сильным. Зрелище слишком порочным. Ее уязвимость слишком… возбуждающей. Я не святой. Я — князь с драконьей кровью и кучей проблем. И эта гордая, сломленная красавица, подставившая свою самую запретную часть… это сводило с ума.

Я медленно придвинулся к краю кровати, к ней. Моя рука, будто сама по себе, поднялась. Я облизал указательный и средний пальцы, смачивая их слюной. Она вздрогнула всем телом, услышав звук, но не оглянулась.

— Успокойся, — прошептал я хрипло, и мои влажные пальцы легонько коснулись не ягодиц, а… киски. Той самой, что была скрыта между ее бедер, ниже, в тени. Кожа там была горячей, гладкой. Я едва прикоснулся к губам входа.

— Ай! — Элиана дернулась, как от удара током. — Господин! Я же… я же просила… не туда! — В ее голосе был чистый, животный ужас.

— Успокойся, — повторил я, и мои пальцы скользнули чуть ниже, к самому входу в анус, едва касаясь напряженного колечка мышц. — Будешь моей женой. Настоящей женой. Всей. — Мои пальцы осторожно надавили, массируя, готовя. Она застонала — не от удовольствия, а от страха и непривычного ощущения. — Повернись.

Она замерла на секунду, будто не веря. Потом медленно, как в кошмаре, повернулась ко мне лицом. Платье все еще было задрано до живота, обнажая лоно и начало бедер. Ее лицо было залито слезами стыда, бирюзовые глаза огромные, мокрые, полные немой мольбы и какого-то обреченного ожидания. Губы дрожали.

Мой взгляд скользнул вниз. Мой «ствол», огромный и напряженный, поднялся, как флаг. И прежде чем я успел что-то сказать, сделать, приказать… Элиана опустилась на колени перед кроватью. Ее движения были механическими, лишенными грации, но решительными. Она не ждала приказа. Она знала, что это часть цены. Ее глаза, полные слез, были прикованы к нему.

И затем… она наклонилась. Ее губы, мягкие, дрожащие, неловко коснулись головки. Потом открылись. И она… взяла его в рот. Неглубоко. Неумело. Ее язык неловко толкался, зубы слегка задевали кожу. Она начала двигать головой вверх-вниз, робко, неопытно «наяривая», как сказал бы Годфрик. Слезы текли по ее щекам и падали на мое бедро.

Я закинул голову назад, стиснув зубы. Ощущение было… адским. Не от мастерства — его не было и в помине. А от самой ситуации. От власти. От унижения. От невероятной, извращенной красоты момента. Гордая леди Штормгарда, наследница Восточных Марков, на коленях, с моим членом во рту, плача от стыда, но делая это, потому что должна. Потому что это единственный путь к спасению. И ее неопытность, ее дрожь, ее слезы… делали это в тысячу раз сильнее.

Моя рука непроизвольно легла ей на голову, не надавливая, просто ощущая шелк ее светлых волос. Она вздрогнула, но не остановилась. Ее движения становились чуть увереннее, чуть глубже. Слышалось ее прерывистое дыхание носом, всхлипы. И тихий, мокрый звук.

За дверью, в коридоре, послышался едва уловимый шорох. И тихое, довольное кошачье мурлыканье. Лира. Следящая. Оценивающая. Наслаждающаяся зрелищем падения своей соперницы.

Но в этот момент мне было плевать. Я смотрел вниз, на Элиану, на ее мокрые от слез ресницы, на ее губы, обхватившие меня. И чувствовал, как чугун в голове раскаляется докрасна, сливаясь с другим, гораздо более животным жаром. Рассвет и мальчишник казались теперь не спасением, а лишь отсрочкой перед новым витком безумия. А пока… пока была эта ночь. И ее цена.

Тишину комнаты разорвал влажный хлюпающий звук, когда я оторвал ее лицо от своего ствола. Слюна тянулась блестящими нитями между ее покрасневшими губами и моей головкой. Она тяжело дышала, глаза полузакрыты, в бирюзовых глубинах — не только слезы стыда, но и что-то новое, влажное, темное. Возбуждение. Ее тело слегка дрожало, не от страха, а от непривычного нахлынувшего ощущения. Она проглотила.

— Не привычно? — прошептал я хрипло, глядя на ее растерянное лицо.

Она лишь кивнула, не в силах вымолвить слово, ее взгляд скользнул по моему животу вниз, к тому, что только что было у нее во рту.

Я не стал ждать. Движением резким, властным, я развернул ее спиной к себе. Она вскрикнула от неожиданности, потеряв равновесие, но я крепко держал ее за бедра. Моя рука скользнула между ее ягодиц, туда, где напряженное колечко мышц все еще пульсировало от недавнего прикосновения пальца. Я снова смазал средний палец слюной и с ее губ, и с моей головки, и без предупреждения, но с нажимом, засунул его в попку.

— АААХ! — Элиана выгнулась дугой, как тетива лука, ее крик был резким, полным боли и шока. Она попыталась вырваться, но мои руки, как клещи, держали ее на месте.

Я притянул ее спиной к своей груди, мои губы нашли ее ухо, горячее, маленькое.

— Понравилось сосать? — прошептал я, мой палец внутри нее не двигался, лишь давил, напоминая о своем присутствии. — Признайся. Твои губы… твой язычок… они так старались.

Она замерла. Дыхание ее было прерывистым, как у загнанного зверя. Я почувствовал, как ее тело напрягается, сопротивляется, но где-то глубоко внутри… дрожит по-другому. Наконец, сдавленно, едва слышно, сквозь стиснутые зубы вырвалось:

— Д-да…

Пока она это шептала, я вытащил палец. Она вздохнула с облегчением, но оно было мимолетным. В следующее мгновение я приставил к ее узкому, неподготовленному входу головку своего члена. Она была огромной, горячей, влажной.

— НЕТ! Стой! Больно! — закричала она, пытаясь оттолкнуться.

— Терпи, — прошипел я ей в ухо, обхватив ее еще крепче за талию. — Терпи, моя штормгардская сука. Ты сама пришла. Сама попросила. Вот твоя цена.

И я начал погружаться. Медленно, с чудовищным усилием, преодолевая сопротивление ее тела. Она выла. Не кричала — именно выла, низким, животным воплем агонии. Ее ногти впились мне в руки, оставляя царапины. Она билась, как рыба на крючке, но я входил все глубже и глубже, ощущая каждую складку, каждое сопротивление ее плоти. Пока, наконец, ее ягодицы не прижались к моему лобку. Она сидела на мне полностью. Задыхалась, вся в поту, дрожала крупной дрожью.

Я не дал ей опомниться. Моя рука рванула вверх ее платье, обнажив спину, а затем скользнула вперед, под тряпку, к ее груди. Я нашел упругие, не слишком большие, но идеальной формы груди, твердые соски. И начал лапать. Грубо. Нагло. Сжимая так, что она вскрикивала от боли, переходящей в нечто иное. Я кусал ее шею, плечи, оставляя темно-красные засосы — клеймо, метку собственности.

— Сегодня ты моя сучка, — прошептал я, впиваясь зубами в место соединения шеи и плеча, чувствуя солоноватый вкус ее пота. — Гордая леди Штормгарда? Нет. Ты — дырочка. Моя анальная дырочка. И ты будешь стонать.

И случилось неожиданное. Вопреки боли, вопреки унижению, вопреки всему… Элиана затряслась. Не просто дрожью — конвульсивной, мощной волной оргазма. Ее тело выгнулось в моих руках, как лук, ее голова запрокинулась, рот открылся в немом крике, который перешел в высокий, срывающийся стон.

— АААААХ! Гооосподиии!

И она начала сквиртить. Мощные струи прозрачной жидкости брызнули из ее киски, орошая каменный пол и край одеяла. Это было дико, неконтролируемо, животно. Ее стон, громкий, протяжный, наверняка услышали все в замке. Она кончила. От анальной боли? От унижения? От моих грубых ласк? От всего сразу? Ее тело обмякло в моих руках, безвольное, дрожащее от пережитого шока и наслаждения.

Но я не кончил. Я взял ее за бедра, крепко, и начал поднимать и опускать. Используя ее тело, как тряпичную куклу. Она безвольно подчинялась, лишь тихо постанывая на каждом движении вниз. Я трахал ее в попку. Глубоко. Ритмично. Чувствуя, как ее узкий проход, сначала сопротивлявшийся, теперь сжимался вокруг меня с новой силой, но уже иначе. Не только от боли. В ее стонах появились нотки… чего-то еще. Ей это нравилось. Нравилось дико, извращенно. Это был ее первый опыт, и он оказался шоком, но ее тело, преданное и развращенное, отвечало.

И вдруг… она начала сама. Сначала робко, потом все увереннее, она стала прыгать на моем члене. Насаживаясь на него своей попкой, помогая себе руками, упертыми в мои колени. Ее голова была запрокинута, глаза закрыты, на лице — гримаса, в которой смешались боль и невероятное наслаждение. Анальная боль заводила ее сильнее. Она искала ее, ловила ритм, погружаясь глубже.

Затем ее рука, дрожащая, но целеустремленная, потянулась вниз, между своих ног… и схватила меня за яйца. Она начала ласкать их. Сначала неумело, робко, потом с большей уверенностью, сжимая и отпуская, поглаживая мошонку. Этот жест, такой подчиненный и в то же время такой властный, такой интимный, поджег меня окончательно.

Я зарычал. Зверем. Схватил ее за волосы, откинув ее голову назад, и начал долбить ее попку с новой, бешеной силой. Ее сквирт еще не закончился, и новые струйки смешивались с потом на ее бедрах. Она кричала. Не от боли. От дикого, неконтролируемого, извращенного кайфа.

Я знал. Она вернется. После этого. После боли, после унижения, после этого взрыва темного, запретного наслаждения. Вернется за новой порцией. Гордая леди Элиана фон Штормгард открыла в себе суку. И закрыть эту дверь обратно было уже невозможно.

Мои руки, освобожденные от необходимости управлять ее телом, занялись более важными делами. Одна скользнула вперед, между ее дрожащих бедер, туда, где ее киска, мокрая от сквирта и возбуждения, пульсировала от каждого толчка. Пальцы нашли набухший клитор, и начали водить по нему кругами — жестко, без нежностей, как и подобало с сукой. Другая рука сжала ее грудь, мнут упругую плоть, щипля сосок до боли, до темно-красного цвета, оставляя новые синяки на белой коже.

Ощущения были непередаваемыми. Горячая, тугая попка, сжимающаяся в ритме ее же диких прыжков. Влажная, отзывчивая киска под моими пальцами. Ее стон, превратившийся в непрерывное, хриплое рычание наслаждения. Гордая львица Штормгарда, превращенная в мою личную, анальную игрушку, и получающая от этого дикий кайф.

— Имейте меня, имейте меня, господин! — ее голос сорвался, когда я начал кончать. Мои пальцы впились в ее бедра, я вогнал себя в нее до упора, чувствуя, как волны жаркого семени вырываются из меня, заполняя ее узкий проход. — Всегда! Когда хотите! Где хотите! — Она не просто приняла это. Она усилила свои прыжки, насаживаясь на мой пульсирующий член с новой яростью, выжимая из меня последние капли, ее внутренние мышцы сжимались, как тиски, высасывая все до капли.

Я застонал, запрокинув голову, чувствуя, как все напряжение, вся ярость, весь ад этих суток выплескивается в нее. Элиана дрожала, ее тело обмякло на моем, но ее бедра все еще мелко подрагивали, ловя последние спазмы удовольствия.

Когда пульсация стихла, она медленно, как в трансе, слезла с меня. Капли моей спермы вытекли из ее растянутой попки, стекая по внутренней стороне бедра. Она не попыталась прикрыться. Она опустилась передо мной на колени, ее бирюзовые глаза, мутные от пережитого катарсиса, были прикованы к моему члену, все еще огромному, покрытому смесью ее слюны, ее соков и моим семенем. Без слов, покорно, как выдрессированная, она наклонилась и взяла его в рот. Не для возбуждения. Для очистки. Ее язык, уже не такой неумелый, тщательно вылизывал каждый сантиметр кожи, слизывая остатки, ее губы обхватывали ствол, двигаясь вверх-вниз в медленном, ритуальном движении. Она делала это сосредоточенно, почти благоговейно.

— Надо было отсосать вам тогда, в термах, — прошептала она, отрываясь на секунду, ее голос был хриплым, но без прежней ненависти. В нем читалось странное смирение и… горькая ирония над собой. — А не с криком убегать. — Она снова взяла в рот головку, поцеловала ее влажным, долгим поцелуем на прощание, как будто прощаясь с чем-то важным. Или приветствуя новую реальность.

Потом она поднялась. Дрожащими руками подобрала с пола свои простые льняные трусики. Не надела их. Просто сжала в кулаке. Ее платье все еще было задрано до пояса, открывая синяки на груди, засосы на шее, следы семени на внутренней стороне бедер. Она посмотрела на меня. Не с ненавистью. Не с любовью. С покорностью глубокого, животного уровня. И с тенью чего-то нового, темного и влажного в бирюзовых глазах — признания своей новой роли.

— Извините за беспокойство, — сказала она тихо, четко. И повернулась. Шагнула к двери. Ее походка была неуверенной, ноги подкашивались, но спина была неестественно прямой. Гордость. Остатки гордости, которые она смогла сохранить даже в этом унижении. Она открыла дверь и вышла, не оглядываясь. Следы ее сквирта и моей спермы остались на полу и краю одеяла.

Я сидел на краю кровати. Потный. Запыхавшийся. В недоумении от того, что только что произошло. Но и переполненный абсолютным наслаждением. Физическим — тело ныло приятной усталостью. И психологическим — властью, триумфом над неприступной крепостью. В голове гудело.

За окном посветлело. Рассвет. Время мальчишника.

Мальчишник?

Мысль прозвучала эхом, но без прежнего восторга. Горы? Источники? Гора веселых, но чужих девиц? Пьяный Годфрик с его кошкодевочкой?

Я посмотрел на дверь, за которой исчезла Элиана. На следы на полу. На смятую простыню, хранящую запах ее страха, ее боли, ее невероятного, извращенного наслаждения и моего семени.

Эх… Точнo ли он нужен?

Свобода манила. Но образ Элианы, на коленях, слизывающей меня с таким сосредоточенным видом, ее хриплое «Имейте меня всегда», ее дрожащие ноги и прямая спина при уходе… Этот образ был ярче. Горячее. Опаснее. И чертовски притягательнее.

Я повалился на спину, закрыв глаза. Рассвет уже наступал. Годфрик скоро придет. А решение… решение висело в воздухе, как запах секса в опочивальне, тяжелое, дразнящее и невероятно сложное.