Князь: Попал по самые помидоры 18+

Глава 7 Кошачья верность драконам

Большой пальчик Лиры, теплый и удивительно ловкий, продолжал свое дерзкое исследование под тканью моих штанов. Интенсивно, нагло, с кошачьей точностью, он скользил по самой чувствительной точке, заставляя меня стиснуть зубы и впиться пальцами в ручки кресла. Весь мир сузился до этого невероятного прикосновения, запаха парного молока и ее хищного взгляда, пригвождавшего бедного Отто к месту. Барон лихорадочно показывал ей пергамент, тыча пальцем в пункты, голос его дрожал:

— В-вот здесь, светлейшая Дева Лира… обязательства вассальные… военная помощь… а тут… исключительная верность Дому фон Драконхейм… ни капли лукавства! Чистейшая правда! Как слеза младенца!

Лира слушала рассеянно, ее аметистовые глаза скользили по строчкам, но я чувствовал — она читала не текст, а самого Отто. Его страх, его пот, его мелкую дрожь. И ей это нравилось. Внезапно она вытащила руку.

Я аж вздохнул с облегчением, мгновенно расслабившись. Глупец. Расслабившийся дракон — легкая добыча.

В следующее мгновение она резко развернулась и плюхнулась ко мне на колени. Не села — воссела. Ее упругая, невероятно соблазнительная попка в тонких, обтягивающих штанах (ткань? кожа? неважно!) приземлилась прямиком на моего вставшего, как монолит, «товарища». И начала ездить. Не просто сидеть. А именно ездить. Медленно, чувственно, с кошачьей грацией, покачивая бедрами, создавая невыносимое трение сквозь слои ткани. Я аж закатил глаза, стиснув зубы так, что челюсти затрещали. Она продолжала читать договор, ее хвостик с белым кончиком весело извивался, щекоча мне шею и лицо, то забираясь за воротник, то легонько шлепая по щеке.

«Так продолжаться не могло!» — проревело что-то драконье внутри меня. Я — Князь! Потомок Драконов! Папа Разврата и Гроза Королей! Меня не будут дразнить в шатре перед вассалом!

Левой рукой я резко и властно обхватил ее талию, прижал к себе так, чтобы каждый в палатке видел — она моя. Под моим контролем. Правая рука вырвала пергамент из дрожащих пальцев Отто. Резкий жест. Уверенный.

— Позволь, моя хорошая, — мой голос прозвучал на удивление низко и спокойно, хотя внутри все горело от ее движений на коленях.

Лира резко повернула ко мне голову, розовые ушки настороженно подрагивали. В ее огромных глазах — чистое удивление. Удивление? Секунду назад она меня лапала и ездила на мне, как на скаковом коне! Я приблизил лицо, намереваясь бросить властный взгляд на документ… но траектория была нарушена. Вместо этого мои губы громко, демонстративно чмокнули ее в самую щечку. Звук был влажным и отчетливым в гробовой тишине палатки.

— Мррр?.. — вырвалось у Лиры, ее щеки мгновенно залил яркий румянец, контрастируя с розовыми волосами. Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами, полными непонимания и… чего-то еще. Искры? «Мой господин?» — прошептала она, и в ее голосе не было прежней ледяной стали, только растерянность и внезапная мягкость.

Я воспользовался паузой, удерживая ее взгляд, чувствуя, как ее тело на мгновение замерло на моих коленях.

— Смотри, моя хорошая, — я ткнул пальцем в документ, который держал перед ее носом. — Барон Отто фон Кракенфельд предлагает вассалитет. Его земли. Его войско. Его верность. — Я сделал театральную паузу, глядя поверх ее головы на самого Отто, который сидел, бледный как смерть, и сглотнул так громко, что было слышно в соседнем лагере. — Его голова, — подчеркнул я, — должна была стать твоим подарком на нашу свадьбу. Но… планы меняются. — Я снова посмотрел в ее поразительные глаза. — Так что теперь… его жизнь — в твоих руках. А его земли… — я позволил себе хищную ухмылку, — … станут твоими. Как только ты поклянешься мне в верности у алтаря. Что скажешь, моя будущая Княгиня?

Эффект был ошеломляющим. У Лиры буквально расширились зрачки. Стали огромными, темными, поглощающими весь свет в палатке. Как у кошки, увидевшей гору лакомств. Розовые ушки выпрямились и натянулись, как локаторы. Ее розовый хвост замер на мгновение, а затем завилял с такой бешеной скоростью, что засвистел в воздухе.

— М-мои… земли? — прошептала она, голос сорвался на высокую, почти детскую нотку. В ее взгляде читался восторг, граничащий с безумием. Логично. Она же кошколюд. Территория. Добыча. Владения. Это для нее — высший кайф.

Я уже мысленно готовился к тому, что она возьмет меня прямо тут, на этом походном столе, сметя кубки и чернильницы. Отто, судя по его виду, думал то же самое и готовился к обмороку или бегству. Но Лира выбрала другой путь.

Она издала звук, средний между мурлыканьем и рычанием удовольствия, и впилась в меня. Не просто поцеловала. Она напала на мои губы. Ее рот был горячим, сладким (пахло молоком и чем-то ягодным), а ее язык… Боги хаоса, ее язык! Он не просил разрешения. Он ворвался. Нагло, властно, игриво и невероятно умело. Он обвил мой, исследовал каждый уголок, играл, дразнил, требовал ответа. Такая страсть, такая дикая, необузданная энергия — такого я не испытывал даже в самых смелых фантазиях прошлой жизни. Возможно, это была ее кошачья сущность — моментальная реакция, отсутствие тормозов, чистое, животное наслаждение моментом.

Я ответил ей. Драконья кровь вскипела. Я забыл про Отто, про рыцарей, про Годфрика, который аж присвистнул от восхищения. Моя рука на ее талии сжалась сильнее, другая запуталась в ее розовых волосах, откидывая голову назад, чтобы углубить поцелуй. Мы были как два шторма, столкнувшиеся в центре этой проклятой палатки. Воздух вокруг казался наэлектризованным.

Отто тихо ахнул и закрыл лицо руками, но сквозь пальцы продолжал наблюдать. Годфрик вытер лоб платком и с благоговением прошептал:

— Вот это подарочек тетка прислала… Ох и кошечка… Энергичная, мать ее…

Поцелуй длился вечность и мгновение одновременно. Когда Лира наконец оторвалась, ее губы были влажными, пухлыми, глаза сияли как аметисты в огне. Она тяжело дышала, ее грудь вздымалась, прижимаясь ко мне. На моей шее остались следы от ее ногтей — легкие, но ощутимые.

— Мой господин… — ее голос был хриплым, мурлыкающим. Она провела языком по моей нижней губе, заставляя меня содрогнуться. — Ты… умеешь договариваться. И… обещать. — Она бросила взгляд на Отто, полный внезапного снисхождения. — Живи, барончик. Ради моих будущих земель. Но запомни… — ее голос стал ледяным, а когти показались из ножен на долю секунды, — … твое сердце бьется только пока он этого хочет. И покая́этого хочу. Понял?

Отто кивнул так быстро, что его клиновидная бородка превратилась в размытое пятно.

— П-понял! Клянусь! Жить! Служить! Земли Девы Лиры беречь как зеницу ока!

Лира довольно мурлыкнула и снова прижалась ко мне, уже без прежней агрессии, а с каким-то удивительно довольным выражением кошки, получившей кувшин сливок. Ее хвост обвил мою руку, как браслет. Я сидел, все еще ошеломленный, с пульсирующим в такт ее мурлыканью «товарищем», с ее теплом на коленях и с мыслью, что только что отдал барона в рабство своей кошачьей невесте, избежав при этом немедленного секса в шатре. Победа? Или просто отсрочка? Судя по тому, как Лира прикусила мою мочку уха, шепнув «Мы продолжим позже, мой дракон…», — отсрочка была очень и очень короткой. А Годфрику пора было менять доспехи — от восхищения он, кажется, слегка описался.

После подписания документа, я вышел со своей свитой из шатра. Лира не захотела покидать мои объятия. Пришлось нести ее на руках.

Лучи полуденного солнца ударили в лицо, как молот по наковальне. Я зажмурился, ослепленный после полумрака шатра. Лира в моих руках лишь громче заурчала, вжавшись розовой головой мне в грудь, как котенок в теплый бок матери. Ее хвост обвил мою руку мерной, гипнотизирующей волной.

— Легче, драгоценная, — прошептал я, пытаясь привыкнуть к свету и ее неожиданной тяжести (стройная — не значит невесомая!). — Солнце…

Но когда пелена перед глазами рассеялась, я… обомлел.

Равнина перед фортом Мероу больше не была просто местом возможной битвы. Она превратилась в море. Море из пяти тысяч кошколюдов.

Они стояли в идеальном, грозном строю. Невысокие, гибкие, смертельно опасные. Легкие ламинарные доспехи из темного металла ловили солнечные блики. В руках — изогнутые, смертоносные хопеши, напоминающие когти гигантского хищника. Розовые, рыжие, черные, серебристые уши настороженно торчали из-под шлемов. Хвосты замерли, как плети, готовые к удару. Глаза — тысячи пар кошачьих глаз — были устремлены на меня. На нас.

И вот, без команды, без крика — они заурчали.

Не мурлыканье. Нет. Это был РЁВ. Глубокий, грудной, вибрирующий гул, исходивший от пяти тысяч глоток одновременно. Звук, от которого задрожала земля. Полотнища шатров Отто захлопали, как паруса в шторм. Камни на стенах форта Мероу, казалось, заскрипели. Воздух сгустился, наполнившись этой первобытной, звериной мощью.

— Святые угодники с булочками… — прошептал кто-то из моих рыцарей сзади.

И прежде чем я успел осознать масштаб происходящего, все пять тысяч кошколюдов, как один, опустились на колено. Хопеши с глухим лязгом воткнулись в землю перед ними. Склонили головы. Рев сменился низким, почтительным гулом — тем же утробным урчанием, но теперь в нем читалось признание. Повиновение.

За их стройными рядами мелькнули сверкающие латы моих драконьих стражников — они тоже пали ниц. И где-то вдалеке, у шатров Отто, засуетились его люди, спешно повторяя жест вассалов. Равнина покорилась. Мне.

Какая-то первобытная, драконья гордость ударила в голову, горячая и пьянящая. Сильнее вина тетки. Сильнее поцелуя Лиры. Я стоял, держа на руках свою невероятно красивую, мурлыкающую кошачью невесту, а передо мной склонялась армия легендарных воинов. От ее рева стыла кровь в жилах врагов, а мне он дарил непостижимый кайф. Кайф власти. Кайф признания. Кайф от осознания: «Сука, да я пиздатый! И это ВСЁ — мое!»

Лира приподняла голову, ее аметистовые глаза сияли гордостью за меня. Она потянулась и лизнула меня по подбородку — быстро, по-кошачьи нежно.

— Твой, мой дракон, — прошептала она, и в ее голосе звучало удовлетворение хищницы, нашедшей самого сильного самца. — Все. Твое.

Кошкодевочка… — пронеслось в голове с немым восторгом. Прям вааах! Не верилось, что эта огненная, страстная, смертельно опасная и невероятно притягательная красавица ласкается у меня на руках, как ручной котенок. Пофиг, что мышцы уже ныли от ее веса. Я был готов нести ее до самого Драконхейма, если потребуется. Пусть весь мир видит — вот он, Князь, и его добыча… нет, его Княгиня.

Именно в этот момент эпической славы и легкого мышечного напряжения к нам подкрался сэр Годфрик. Его латы блестели, щеки пылали, а в глазах горел огонь не героический, а… весьма личный. Он осторожно кашлянул, наклонился ко мне, стараясь не смотреть прямо на мурлыкающую Лиру (что было сложно), и прошептал на ухо, пахнущее пивом и надеждой:

— Господин… коли уж кошколюды теперь наши верные союзнички… то… — он смущенно крякнул, — … а можно и мне… жену… ну… из их… поискать? Тепленькую такую… ушастую… Хранительницу Очага, так сказать? А?

Я посмотрел на его честное, слегка потное лицо, на мурлыкающую Лиру в моих руках, на море склоненных кошачьих голов на равнине… и рассмеялся. Громко, искренне, от всей драконьей души.

— Годфрик, старина, — сказал я, сияя, — конечно! Ищи! Выбирай! Только смотри, чтобы когти у твоей «Хранительницы Очага» были подстрижены! А то булочки печь будет — ненароком тесто порвет!

Годфрик аж подпрыгнул от восторга. Он отдал мне самый вычурный, дрожащий от нетерпения поклон, который только можно представить.

— Благодарю, Ваша Светлость! О, благодарю! Вы — истинный благодетель! — выпалил он и, пятясь, отошел на пару шагов.

Потом резко развернулся к рядам кошколюдов, сжал огромные кулаки и, забыв про всю рыцарскую сдержанность, прошипел так, что услышали даже самые дальние уши:

— ДА СУКА!

Его вопль эхом прокатился по потрясенной равнине. Несколько ближайших кошколюдов настороженно подняли уши. Лира фыркнула мне на грудь, ее плечи затряслись от беззвучного смеха. А я просто стоял, держа свою кошачью судьбу на руках, и чувствовал, как от всей этой божественной, абсурдной, пиздатой красоты у меня начинает болеть лицо от улыбки.

Домой, — подумал я, глядя на дорогу к замку. — Пора домой. С добычей. С армией. С вассалом. И с Годфриком, у которого теперь есть Мечта. Главное, чтобы по дороге моя «драгоценная» не решила, что нести ее — это слишком скучно, и не потребовала… продолжить. Ее довольное мурлыканье и легкое движение бедрами намекали, что шансы на спокойную дорогу крайне малы. Но черт возьми, я был готов и к этому. Я же Князь!

Карета княжеская — роскошный монстр на рессорах, обитый бархатом цвета драконьей крови, — дрожала. Но не от ухабов дороги (дорога была сносной). Она дрожала от нее.

Лира фон Китилэнд, моя розовоухая, розовохвостая гроза и мечта, была как живой вихрь на бархатных подушках напротив. Нет, не напротив — она практически на мне. Казалось, сама концепция личного пространства была для нее оскорбительной глупостью.

Она ласкалась. Это слово было слишком нежным. Она исследовала, покоряла, отмечала свою территорию. Ее движения были гибкими, как у змеи, и стремительными, как у кошки, играющей с мышью. Которая — я.

Ее руки: Одна запуталась в моих волосах у затылка, пальцы массировали кожу, то нежно, то с внезапной цепкостью, заставляя меня вскидывать голову. Другая скользила по моей груди, расстегивая пуговицы камзола с кошачьей ловкостью, ее теплые ладони и чуть шершавые подушечки пальцев оставляли на коже огненные дорожки.

Ее ноги: Они то обвивали мою талию, прижимая меня к спинке сиденья, то скользили вниз, коленом нагло упираясь в мое бедро, бедрами зажимая мои ноги так, что я не мог пошевелиться. Ощущение невероятной силы в этой хрупкой на вид фигуре сводило с ума.

Ее тело: Она тряслась. Не от страха. От чистейшего, животного, нарастающего удовольствия и напряжения. Каждое прикосновение, каждый мой вдох, каждая ее собственная мысль заставляли мелкую дрожь пробегать по ней — от кончиков ушей до самого кончика хвоста. И она использовала это. Она тёрлась о меня. Грудью — упругой, скрытой лишь тонкой тканью ее странного иноземного наряда — о мою грудь и плечо. Попой — упругой, идеальной формы, затянутой в те же облегающие штаны (кожа? что-то эластичное?) — о мои бедра и живот, создавая невыносимое трение даже сквозь слои моей одежды. Каждое движение бедер было выверенным ударом по моему самоконтролю.

Ее лицо: Оно было в сантиметрах от моего. Глаза-аметисты горели, зрачки расширены до черных бездн, отражая мое растерянное лицо. Губы — влажные, пухлые, чуть приоткрытые — то приближались к моим, обещая ад, то отстранялись с хитрой улыбкой. От нее пахло теплым молоком, дикими травами и чем-то электрическим, животным.

— Нельзя… — прошептала она вдруг, ее голос был хриплым, прерывистым от собственного мурлыканья, которое гудело у меня в ушах, как мощный мотор. Она прикусила мою нижнюю губу, не больно, но властно. — Еще нельзя… Мы же… не женаты… Уууу… — Этот стон, полный муки и желания, вырвался из глубины ее горла и ударил мне прямо в солнечное сплетение.

— Лира… — попытался я протестовать, голос сорвался.

— Скорее бы… — она прошептала в уголок моих губ, ее язык обжег кожу. — Хочется… Господин… Очень хочется… — И снова движение бедер, еще более наглое, еще более соблазнительное. Ее хвост, как отдельное существо, обвил мое запястье и сжимал его ритмично, в такт ее мурлыканью.

Она была смертельно сексуальна. Не красотой статуи, а дикой, необузданной жизнью, сконцентрированной в этом гибком, сильном, дрожащем от желания теле. В каждом вздрагивании ушек, в каждом изгибе спины, в каждом глубоком вдохе, когда ее грудь прижималась ко мне, в каждом хищном блеске глаз — было обещание невероятного, животного блаженства, смешанного с опасностью. Она была пламенем, и я горел.

Карета подпрыгнула на кочке. Лира вскрикнула — не от испуга, а от неожиданного толчка, который прижал ее ко мне еще сильнее. Она замерла на мгновение, ее дыхание учащенно билось о мою шею. Потом она медленно, очень медленно отодвинулась, лишь на сантиметр, но этого хватило, чтобы немного остудить пыл. Ее глаза, все еще темные, смотрели на меня уже с другим выражением — с гордостью, с глубоким, почти торжественным удовлетворением.

— Мой дракон… — ее голос снова обрел бархатистую глубину, хотя мурлыканье все еще вибрировало в ее груди. Она положила ладонь мне на щеку, ее взгляд стал далеким, пронзительным. — Ты чувствуешь? Чувствуешь их? — Она слегка кивнула в сторону, будто указывая на невидимых кошколюдов, скачущих в охране вокруг кареты. — Они дома. Наконец-то. По праву.

Я смотрел на нее, все еще пытаясь отдышаться, поймать нить мысли.

— Дома? — переспросил я.

— Да, — ее глаза засияли. — Они — кошколюды Эрмхаусба. Мы всегда были верными подданными Драконов. Слугами, защитниками, хранителями их тайн… и их очагов. — Она провела пальцем по моей губе. — Но столетия… забвения… разобщенности… Нас загнали в Китилэнд, на самый край света. Заставили служить чужим королям. Но наша кровь помнила. Помнила вас. Драконью Кровь. — В ее голосе зазвучала неподдельная страсть, древняя, как скалы. — И теперь… я испытываю невероятное… — она искала слово, — … блаженство. От одной мысли. От знания.

Она наклонилась совсем близко, ее дыхание снова смешалось с моим, но теперь в нем не было только желания — было благоговение.

— Что мне посчастливилось стать Первой Мурлыкой. Которая станет… женой Дракона. — Она произнесла это тихо, но с такой силой, что слова, казалось, отпечатались в воздухе. — Это честь. Не только для меня. Это честь для всего моего рода. Для всего Китилэнда. — Ее взгляд стал стальным, властным. — И неважно, что Китилэнд сейчас под короной Аскарона. Отныне он — твой. Его люди, его земли, его сила. Мы вернулись к своему истинному господину. К Дракону.

Она замолчала, глядя на меня, ожидая. Ее рука все еще лежала на моей щеке, хвост все так же ритмично сжимал запястье. В карете снова зазвучало ее громкое, довольное мурлыканье, смешиваясь со стуком колес и рокотом скачущей за окнами кошачьей гвардии. Возвращение домой только начиналось. И дом этот был гораздо больше, чем замок фон Драконхейм. Он был размером с мечту целого народа — мечту, которая теперь ласкалась у меня на коленях и смотрела на меня глазами, полными огня, преданности и обещания адской, божественной свадьбы.