Князь: Попал по самые помидоры 18+

Глава 18 Перед свадьбой

Пыльная дорога в город напоминала муравейник, разворошенный сапогом великана. Кареты — от поскрипывающих крестьянских дрожек до вычурных, позолоченных гробиков знати — лезли со всех сторон, как тараканы на пир. Наш собственный экипаж, хоть и княжеский, трясся так, что зубы вылетали, а мозги превращались в овсянку. Я сидел, чувствуя себя мешком с костями, перебитым дубиной. Годфрик напротив храпел, посапывая, как неисправный кузнечный мех, его голова моталась в такт ухабам.

А на моих коленях, уютно устроившись, как кот на печке, лежала Мурка. Ее рыжая головка покоилась аккурат у меня на паху, теплое дыхание пробивалось сквозь ткань кюлотов. Ее хвост лениво обвил мою ногу, а ушки время от времени подрагивали от толчков кареты. Каждое такое подрагивание отдавалось странным эхом ниже пояса. «Чертова кошачья магия», — подумал я, пытаясь отвлечься на вид из окна.

Город лихорадочно готовился. Повсюду висели гирлянды из… подозрительно похожих на кишки, ярко-красных тряпок. Флаги с гербом Драконхейма — дракон, почему-то с глуповатой улыбкой — трепались на ветру. И плакаты. О, Боги, эти плакаты!

На одном, криво прибитом к забору, красовалась моя стилизованная рожа и надпись аршинными буквами: «Князь Артур — Освободитель Мошонки! Да здравствует Мужская Сила Драконхейма!» Я сглотнул. Освободитель чего? От кого?

На другом, более профессиональном, я гордо восседал на драконе (которого у меня, к слову, не было), а внизу красовался слоган: «Наш Князь — Друг Кошколюдок и Девушек Легкого Поведения! Мир, Дружба, Секс!» Годфрик, проснувшись от очередного толчка, хмыкнул:

— Точненько, милорд. Прям в яблочко.

— Заткнись, Годфрик, — буркнул я. — Или я освобожу твою мошонку от тела.

Третий плакат был особенно вдохновляющим: «Артур фон Драконхейм: Он Трахает Врагов, Чтоб Мы Жили в Мире!» Рядом какая-то старушка благочестиво крестилась, глядя на него. Мурка мурлыкнула что-то одобрительное, и ее нос невольно ткнулся мне в промежность. Я вздрогнул.

В этот момент карета замедлила ход, объезжая очередную пробку из телег с бочками пива. И тут я их увидел. У постоялого двора «Веселый Тролль» стояла группа девиц. Знакомых девиц. Очень знакомых. Тех самых, что составляли «увеселительный штат» источников «Каменное Сердце». Узнали они меня мгновенно. Лица озарились восторженными улыбками. Одна, пышногрудая блондинка, которую я почему-то звал «Пуховкой», энергично замахала рукой. Другая, рыженькая с веснушками («Искра»), не мудрствуя лукаво, резко стащила с себя лиф и потрясла передо мной двумя белоснежными, упругими холмами, крича что-то радостное и непечатное. Третья просто погрозила пальцем, но так игриво, что стало ясно — это не угроза, а обещание.

— О, Ваша Светлость! — Мурка подняла голову, ее изумрудные глаза широко раскрылись от любопытства. — Это Ваши подруги? Они такие… открытые!

— Подруги? — выдавил я, чувствуя, как по спине ползет холодный пот, а ниже пояса, несмотря на усталость, происходит предательское шевеление. — Это… стратегические союзники. По культурному обмену. — Мурка, похоже, не поняла сарказма. Она снова уложила голову мне на колени, ее нос теперь уткнулся прямо в ширинку. «Полный пипец», — пронеслось у меня в голове. — «Абсолютный, беспросветный пипец. Лира учует чужие духи за версту. Ирис начнет точить нож. Элиана… черт знает, что выкинет Элиана в своем новом "послушном» режиме. А отец Лиры…« Я представил себе этого "Непоколебимого Клыка», его консервативные взгляды на чистоту крови, и как он смотрит на плакат про «Друга девушек легкого поведения» и на меня, с кошколюдкой на коленях, которому только что махнули сиськами бывшие «союзницы».

— Годфрик, — хрипло спросил я, — у тебя случайно яда с собой нет? Быстродействующего. Без мучений.

Годфрик, разглядывавший грудь «Искры» с профессиональным интересом, обернулся:

— Яд? Да ну, князь! Веселиться надо! Свадьба же! Пиво, девки, турнир! А там, глядишь, и тесть… ну… смягчится. После пары бочек.

— После пары бочек он, скорее всего, захочет снести мне голову этим самым «Клыком», — мрачно констатировал я. Карета снова тронулась, увозя меня от машущих девиц и навстречу новым уровням ада. Мурка сладко потянулась, ее хвост нежно погладил мою лодыжку, а губы, сквозь ткань, невольно коснулись того места, куда сейчас лучше не думать. «Комфанта», — мысленно простонал я, глядя на храпящего Годфрика и мурлыкающую Мурку. «Мне нужна не комфанта. Мне нужен глубокий бункер. Или хотя бы еще одна оргия, чтобы окончательно отключиться до конца свадьбы». Но судя по ликующему городу за окном, ни того, ни другого мне не светило. Только пипец. Полный и окончательный.

Тряска кареты превратилась в монотонный, назойливый гул. Годфрик напротив храпел, как спящий тролль, его подбородок уткнулся в грудь, а из полуоткрытого рта доносилось мерное посвистывание. Мурка на моих коленях тоже дремала, ее дыхание ровное и теплое, а мордочка… черт возьми, эта мордочка. С каждым толчком экипажа она невольно клевала носом прямо в мою ширинку, вызывая предательские волны тепла и легкого зуда там, где сейчас меньше всего следовало бы о таком думать.

Мысль висела в воздухе, настойчивая и опасная, как оса у варенья. Спустить пар. Хотя бы чуть-чуть. Физическая усталость боролась с накопившимся напряжением и тем странным возбуждением, которое вызывала эта теплая, доверчивая тяжесть на коленях. Мысль побеждала. Нагло и бесповоротно.

Осторожно, стараясь не разбудить ни храпящего капитана, ни сонную кошку, я расстегнул кюлоты. Прохладный воздух кареты ударил по коже. Мой уставший, но вечно готовый к подлости ствол медленно выкатился на свободу. Он был твердым, напряженным, будто впитал в себя всю мою тревогу и превратил ее в нечто более… осязаемое.

Я осторожно приподнял Мурку за подбородок. Она сонно хмыкнула, ее губы — мягкие, чуть приоткрытые — были так близко. Я провел головкой по нижней губе, ощущая бархатистую теплоту. Мурка во сне облизнулась, и кончик ее языка скользнул по самой чувствительной части. Электрический разряд прошел по всему телу.

— Мммф… — она пробормотала, не открывая глаз, но инстинктивно приоткрыла ротик шире. Соблазн был непреодолим. Я легонько ткнул головкой в теплую влагу. Мурка сонно обхватила его губами, словно во сне нашла сосок. Это было нежно, сонно, почти невинно.

Я наклонился, мои губы коснулись ее теплого, пушистого уха.

— Пососи его, Мурка, — прошептал я так тихо, что слова потонули в скрипе колес и храпе Годфрика. — Тихонечко… Хорошая девочка…

Эффект был мгновенным. Ее изумрудные глаза щелкнули открытыми, но не с испугом, а с внезапным, хищным осознанием. Сон как рукой сняло. Взгляд стал острым, заинтересованным, в нем вспыхнули знакомые огоньки сладострастия. Она не сказала ни слова. Просто углубила поцелуй.

Ее ротик ожил. Сначала это были нежные, исследующие движения язычка по головке, по венчику, заставляющие меня сдерживать стон. Потом она взяла его глубже, ее губы плотно обхватили ствол, а язык принялся выписывать немыслимые, мурлыкающие узоры по нижней поверхности. Одновременно ее «лапки» — теплые, с мягкими подушечками — нашли мои яйца. Нежно, но уверенно она принялась их перебирать, массировать, сжимать и отпускать, создавая двойную волну наслаждения, которая подкатывала снизу и спереди.

Это было мастерски. Не как в покоях Годфрика — там был оголтелый энтузиазм. Здесь — тихое, сконцентрированное искусство. Каждое движение языка, каждое сжатие губ, каждый перекат подушечек пальцев по яйцам было выверено и направлено на одну цель. Она сосала с таким смаком, будто это был самый изысканный десерт, причмокивая едва слышно, ее глаза, полуприкрытые ресницами, смотрели на меня снизу вверх с мурлыкающим удовлетворением. Тряска кареты только добавляла пикантности, заставляя ее головку слегка двигаться на члене, создавая дополнительные вибрации.

Я вцепился пальцами в обивку сиденья, стараясь дышать ровно. Вид из окна — проплывающие плакаты с идиотскими лозунгами, толпы горожан, грязные крыши — расплывался в глазах. Все мое внимание было приковано к теплой ловушке, в которую я сам себя загнал. Волна нарастала неумолимо, подогреваемая мастерством Мурки и запретностью момента. Годфрик храпел в такт карете, абсолютно ничего не подозревая.

— Мурка… — вырвалось у меня хриплым шепотом, предупреждение и просьба одновременно.

Она поняла без слов. Ее движения стали чуть быстрее, чуть глубже, язык закрутился у основания головки с бешеной скоростью. Ее пальчики сжали яйца чуть сильнее, но тактично. Этого было достаточно.

Я кончил ей в рот резко, с глухим стоном, который я судорожно подавил. Сперма хлынула горячими, густыми толчками прямо в ее горло. Мурка не отстранилась. Наоборот, она плотнее сжала губы у основания, ее гортань работала, глотая подарок с довольным, мурлыкающим урчанием, которое я чувствовал вибрацией по всему стволу. Она высосала все до последней капли, ее язык нежно вылизывал головку, собирая остатки, пока я не застонал от переизбытка ощущений.

Когда наконец она отпустила меня, ее губы были влажными, слегка припухшими. Она облизнулась, ловя последние капли, ее глаза сияли хитрой, довольной искоркой. Я поспешно убрал член, чувствуя внезапную пустоту и стыдливую слабость в ногах. И еще — ледяную мысль о Годфрике.

— Мурка, — прошипел я, поправляя кюлоты дрожащими пальцами. — Годфрику… знать об этом не нужно. Поняла? Никогда.

Она смотрела на меня, и в ее изумрудных глазах мелькнуло нечто древнее и кошачье — понимание тайны, удовольствие от шалости. Она хитро улыбнулась, обнажив острые клыки, но не зловеще, а… игриво? Словно мы только что разделили сладкую воровскую добычу. Без слов она достала из складок своего платья маленький платочек и тщательно вытерла им ротик. Каждая складочка, каждый уголок губ — с преувеличенной аккуратностью. Потом показала мне чистый платок, как доказательство уничтожения улик.

— Мяу, — промурлыкала она тихо, и в этом звуке было обещание молчания и… что-то еще. Что-то опасное.

Затем она безмятежно уложила голову обратно мне на колени, аккурат на то место, где все только что происходило. Ее тело расслабилось, ушки подрагивали, хвост обвил мою ногу. Через пару мгновений ее дыхание снова стало ровным и глубоким, будто ничего и не было. Только легкая улыбка играла на ее губах.

Я откинулся на спинку сиденья, глядя в потолок кареты. Ад свадьбы, отец Лиры, угроза кастрации за «осквернение крови» — все это никуда не делось. Но сейчас ко всему этому добавился новый, острый как кинжал, привкус предательства. Предательства моего единственного друга в этом безумном мире. И осознание, что теплая, мурлыкающая головка на моих коленях — это не просто «кошка Годфрика». Это бомба. С очень хитрой улыбкой.

«Комфанта», — мысленно простонал я, глядя на мирно посапывающего великана. — «Ебанная в рот комфанта. Годфрик, ты даже не представляешь, какой ты счастливый дурак». — До города оставалось еще минут сорок. Сорок минут тряски под аккомпанемент храпа и тихого мурлыканья бомбы замедленного действия у меня на паху.

Карета наконец остановилась с таким скрипом, будто сама смерть вздохнула от облегчения. Я вывалился наружу, едва не споткнувшись о собственную тень — ноги все еще были ватными от «работы» Мурки и предвкушения ада. Годфрик, бодрый как огурчик после сна, выпрыгнул следом и помог вылезти Мурке. Та потянулась с кошачьей грацией, ее хвост завился в вопросительный знак, а глаза сияли невинностью, от которой у меня засосало под ложечкой.

И тут я его увидел. Дом.

Не дом. Дворец. Или храм. Или наглое «пошел ты» в лицо моему княжескому достоинству.

— Годфрик, — выдавил я, уставившись на это архитектурное чудовище из белейшего мрамора, золота и чего-то стеклянного, что слепило глаза. — Это… это шутка? Это дом мэра? Мэра нашего городишки⁈ Тот самый, который в прошлом году просил у меня ссуду на ремонт крыши ратуши, потому что «дождик все протекает, светлейший»?

— Так точно, милорд, — Годфрик тоже впечатленно смотрел на колонны высотой с дракона, на фонтаны с голыми нимфами, извергающими не воду, а, похоже, шампанское, на витражи, изображающие, как мне показалось, самого мэра, принимающего дары от покоренных народов. — Говорят, торговля пошла в гору. Особенно… э-э-э… после того как вы «освободили мошонку» региона.

— Освободил мошонку⁈ — взвизгнул я. — Я освободил шахты от бандитов! Разогнал контрабандистов! Наладил поставки! А он… — я ткнул дрожащим пальцем в золотую дверь, которая, казалось, весила тонны, — … он построил себе это⁈ Да мое поместье рядом — как ночлежка для прокаженных! У меня в тронном зале потолок протекает, а у него… — я присмотрелся к крыше, — … у него там сад висячий, сука! Вавилонский! С пальмами!

Мурка потрогала мраморную колонну лапкой с мягкими подушечками.

— О, Ваша Светлость! Камень теплый! И блестит! Красиво!

— Красиво? — застонал я. — Мурка, это не красиво! Это крик души: «Смотри, князь-нищеброд, как я тебя поимел на налогах!» Полный пипец! Абсолютный!

Дверь, как по волшебству (или по какому-то хитрому механизму, купленному на мои же, сука, налоги), бесшумно распахнулась. Нас встретил не просто запах богатства. Это был аромат богатства. Дорогие духи, воск для паркета из китовой спермы, жареные павлины — все смешалось в дурманящий коктейль «Я-богаче-тебя-убогого-князька».

Их было пятеро. Служанки. Но не просто служанки. Это были ходячие воплощения мужских фантазий, одетые в нечто среднее между униформой горничной и нарядами из борделя премиум-класса. Корсеты, подчеркивающие формы, которые могли вызвать геологический сдвиг, юбки такие короткие, что при наклоне видно было не только столицу, но и все окрестные княжества. Улыбки — сладкие, профессиональные, но в глазах читалось: «Да, мы знаем, кто вы, и да, мы знаем про источники, милорд».

Старшая из них (ее корсет, казалось, вот-вот лопнет, выпустив на волю две вселенные) сделала безупречный реверанс, который странно сочетался с ее декольте, способным утопить флот.

— Ваша Светлость, князь Артур фон Драконхейм, — ее голос был медом, замешанным на коньяке. — Добро пожаловать в скромное обиталище его превосходительства, мэра города Драконспрау. Его превосходительство ожидает вас в своем кабинете. Он готов обсудить… — она многозначительно кивнула, — … все необходимые моменты касательно предстоящего торжества. И ваших… действий.

Она окинула взглядом меня (все еще помятого, с тенью кошачьей морды на ширинке), Годфрика (с лицом ребенка в кондитерской) и Мурку (которая с интересом разглядывала ближайшую служанку, принюхиваясь). Взгляд старшей служанки был красноречивее любых слов: «Ну и компашка. Особенно этот князь. Вечно проблемы».

— Моменты? Действия? — я постарался придать голосу княжескую твердость, но получилось скорее как у пойманного вора. — Отлично! Прекрасно! Ведите! Годфрик, Мурка… вы… — я махнул рукой, — … погрейтесь тут. Полюбуйтесь на… — я снова ткнул пальцем в ближайшую золотую скульптуру амура, писающего в фонтан, — … на скромность. Я скоро.

— Но, князь… — начал Годфрик, но я уже шагал за пышной грудью старшей служанки, которая покачивала бедрами с таким расчетом, что могла бы свалить стену.

По пути меня обдавало волнами дорогих духов и оценивающих взглядов других служанок. Одна, пронося поднос с хрустальными бокалами, намеренно замедлила шаг и прошептала:

— Освободитель… мы помним источники… — и лукаво подмигнула, прежде чем скрыться за колонной.

«Пипец», — стучало у меня в висках. «Полный, окончательный, бесповоротный пипец. Сейчас я увижу мэра, который живет как король, пока я латаю крышу соломой. Он захочет „обсудить“ свадьбу, а по сути — вытрясти еще денег или заставить плясать под его дудку. Лира, Ирис и Элиана готовят праздник, а я тут… А отец Лиры где-то рядом, сжимая свой „Непоколебимый Клык“ при виде плакатов и слухов. И где-то рядом Мурка, с моей спермой в прошлом и хитрой улыбкой…»

Старшая служанка остановилась перед дверями из темного, чертовски дорогого дерева, инкрустированного золотом (конечно же).

— Его превосходительство внутри, Ваша Светлость. Ждет только вас.

Она открыла дверь, пропуская меня внутрь кабинета, который по размерам и роскоши напоминал мой тронный зал. До моего слуха донеслось ее тихое, сладкое:

— Удачи, Освободитель… вам понадобится.

Дверь закрылась. Я остался один. Вернее, не совсем. Где-то здесь был мэр. И моя «удача» явно заканчивалась на пороге этого позолоченного ада. «Комфанта… ебаный в рот…» — пронеслось в голове последней мыслью перед погружением в пучину бюрократии и аристократической жадности.

Карета наконец остановилась с таким скрипом, будто сама смерть вздохнула от облегчения. Я вывалился наружу, едва не споткнувшись о собственную тень — ноги все еще были ватными от «работы» Мурки и предвкушения ада. Годфрик, бодрый как огурчик после сна, выпрыгнул следом и помог вылезти Мурке. Та потянулась с кошачьей грацией, ее хвост завился в вопросительный знак, а глаза сияли невинностью, от которой у меня засосало под ложечкой.

И тут я его увидел. Дом.

Не дом. Дворец. Или храм. Или наглое «пошел ты» в лицо моему княжескому достоинству.

— Годфрик, — выдавил я, уставившись на это архитектурное чудовище из белейшего мрамора, золота и чего-то стеклянного, что слепило глаза. — Это… это шутка? Это дом мэра? Мэра нашего городишки⁈ Тот самый, который в прошлом году просил у меня ссуду на ремонт крыши ратуши, потому что «дождик все протекает, светлейший»?

— Так точно, милорд, — Годфрик тоже впечатлено смотрел на колонны высотой с дракона, на фонтаны с голыми нимфами, извергающими не воду, а, похоже, шампанское, на витражи, изображающие, как мне показалось, самого мэра, принимающего дары от покоренных народов. — Говорят, торговля пошла в гору. Особенно… э-э-э… после того как Вы «освободили мошонку» региона.

— Освободил мошонку⁈ — взвизгнул я. — Я освободил шахты от бандитов! Разогнал контрабандистов! Наладил поставки! А он… — я ткнул дрожащим пальцем в золотую дверь, которая, казалось, весила тонны, — … он построил себе это⁈ Да мое поместье рядом — как ночлежка для прокаженных! У меня в тронном зале потолок протекает, а у него… — я присмотрелся к крыше, — … у него там сад висячий, сука! Вавилонский! С пальмами!

Мурка потрогала мраморную колонну лапкой с мягкими подушечками.

— О, Ваша Светлость! Камень теплый! И блестит! Красиво!

— Красиво? — застонал я. — Мурка, это не красиво! Это крик души: «Смотри, князь-нищеброд, как я тебя поимел на налогах!» Полный пипец! Абсолютный!

Дверь, как по волшебству (или по какому-то хитрому механизму, купленному на мои же, сука, налоги), бесшумно распахнулась. Нас встретил не просто запах богатства. Это был аромат богатства. Дорогие духи, воск для паркета из китовой спермы, жареные павлины — все смешалось в дурманящий коктейль «Я-богаче-теперь-убогого-князька».

Их было пятеро. Служанки. Но не просто служанки. Это были ходячие воплощения мужских фантазий, одетые в нечто среднее между униформой горничной и нарядами из борделя премиум-класса. Корсеты, подчеркивающие формы, которые могли вызвать геологический сдвиг, юбки такие короткие, что при наклоне видно было не только столицу, но и все окрестные княжества. Улыбки — сладкие, профессиональные, но в глазах читалось: «Да, мы знаем, кто Вы, и да, мы знаем про источники, милорд».

Старшая из них (ее корсет, казалось, вот-вот лопнет, выпустив на волю две вселенные) сделала безупречный реверанс, который странно сочетался с ее декольте, способным утопить флот.

— Ваша Светлость, князь Артур фон Драконхейм, — ее голос был медом, замешанным на коньяке. — Добро пожаловать в скромное обиталище его превосходительства, мэра города Драконспрау. Его превосходительство ожидает Вас в своем кабинете. Он готов обсудить… — она многозначительно кивнула, — … все необходимые моменты касательно предстоящего торжества. И Ваших… действий.

Она окинула взглядом меня (все еще помятого, с тенью кошачьей морды на ширинке), Годфрика (с лицом ребенка в кондитерской) и Мурку (которая с интересом разглядывала ближайшую служанку, принюхиваясь). Взгляд старшей служанки был красноречивее любых слов: «Ну и компашка. Особенно этот князь. Вечно проблемы».

— Моменты? Действия? — я постарался придать голосу княжескую твердость, но получилось скорее как у пойманного вора. — Отлично! Прекрасно! Ведите! Годфрик, Мурка… вы… — я махнул рукой, — … погрейтесь тут. Полюбуйтесь на… — я снова ткнул пальцем в ближайшую золотую скульптуру амура, писающего в фонтан, — … на скромность. Я скоро.

— Но, князь… — начал Годфрик, но я уже шагал за пышной грудью старшей служанки, которая покачивала бедрами с таким расчетом, что могла бы свалить стену.

По пути меня обдавало волнами дорогих духов и оценивающих взглядов других служанок. Одна, пронося поднос с хрустальными бокалами, намеренно замедлила шаг и прошептала:

— Освободитель… мы помним о всех Ваших подвигах… — и лукаво подмигнула, прежде чем скрыться за колонной.

«Пипец», — стучало у меня в висках. — «Полный, окончательный, бесповоротный пипец. Сейчас я увижу мэра, который живет как король, пока я латаю крышу соломой. Он захочет „обсудить“ свадьбу, а по сути — вытрясти еще денег или заставить плясать под его дудку. Лира, Ирис и Элиана готовят праздник, а я тут… А отец Лиры где-то рядом, сжимая свой „Непоколебимый Клык“ при виде плакатов и слухов. И где-то рядом Мурка, с моей спермой и хитрой улыбкой…»

Старшая служанка остановилась перед дверями из темного, чертовски дорогого дерева, инкрустированного золотом (конечно же).

— Его превосходительство внутри, Ваша Светлость. Ждет только вас.

Она открыла дверь, пропуская меня внутрь кабинета, который по размерам и роскоши напоминал мой тронный зал. До моего слуха донеслось ее тихое, сладкое:

— Удачи, Освободитель… Вам понадобится.

Дверь закрылась. Я остался один. Вернее, не совсем. Где-то здесь был мэр. И моя «удача» явно заканчивалась на пороге этого позолоченного ада. «Комфанта… ебаный в рот…» — пронеслось в голове последней мыслью перед погружением в пучину бюрократии и аристократической жадности.