Князь: Попал по самые помидоры 18+

Глава 32 Кто ты такая?

Мы остались сидеть в гроте, и тишина повисла тяжелее, чем сырой воздух пещеры. Я уселся на холодный камень, спиной к шершавой стене, и попытался собраться с мыслями.

Внутри все сжималось от знакомого, подлого предчувствия. Да, я был Драконом. Да, я мог жечь и крушить. Но каждая битва отзывалась в животе ледяным комом. Это не был страх смерти — скорее, страх провала. Страх не оправдать доверия этих безумцев, которые смотрели на меня как на воплощение самой мощи. А еще ныло плечо. Тупая, назойливая боль напоминала о недавней ране и о том, что я не неуязвим. Спасибо Лире и Ирис — их мази и, хм, «отвлекающая» забота здорово помогли, но до полного заживления было далеко.

Я закрыл глаза, пытаясь дышать глубже. Вспоминал пламя, что клокотало в жилах. Вспоминал вкус власти. Это помогало. Немного.

И тут из темноты правого туннеля, куда ушла наша троица, донесся звук.

Не крик. Не предсмертный хрип. Это был… сдавленный, влажный чавкающий звук. Затем — короткое, глубокое урчание удовлетворения, такое, какое издает кот, сожравший особенно жирную мышь. Потом — полная тишина.

Все кошколюды, включая Тыгтыговича, разом насторожились. Уши встали торчком, глаза впились в темноту, хвосты замерли. Рука сама потянулась к эфесу меча. Адреналин ударил в голову, смывая все страхи. Сейчас будет бой. Сейчас…

Но из мрака появились они.

Сначала два кошколюда. Они шли, слегка покачиваясь, с блаженными, глуповатыми ухмылками до ушей. Их морды были выпачканы чем-то темным и липким, один даже лениво облизывался, вытирая лапой рот. Они выглядели так, будто только что съели не просто жирную мышь, а целого барана и запили его двойной порцией вина. Довольные до усрачки.

А за ними, грациозной тенью, шла она. Девушка. Мой плащ был наброшен на нее снова, на этот раз, казалось, плотнее. На ее лице играла легкая, смущенная улыбка. Она потягивалась, как кошка после долгого сна, и ее движения были томными и расслабленными.

— Ну что, простите за задержку, — пролепетала она, опуская глаза. — Так вышло…

— Ничего, ничего, мисс! — один из кошколюдов обернулся к ней, и его голос был густым и ленивым от блаженства. — Мы все… э-э-э… обезопасили. Полностью.

— Да-да, — кивнул второй, с трудом фокусируя взгляд. — Никаких опасностей. Теперь все чисто.

Тыгтыгович медленно подошел к ним, втянул воздух носом. Его ноздри задрожали. Он посмотрел на своих воинов, потом на девушку, и на его морде на мгновение мелькнуло что-то неуловимое — понимание? Предостережение? Но он лишь хмыкнул и отвернулся.

Остальные кошколюды, видя, что их товарищи целы и невредимы (и более чем довольны), расслабились. Заворчали с одобрением, стали перешептываться с намекающими ухмылками.

А я сидел и смотрел на эту идиллическую картину. Ледяной ком в животе не растаял. Он стал только тяжелее. Они были целы. Они были счастливы. Но что-то было не так. Что-то фундаментально и опасно не так. И этот сладкий, тяжелый запах, что теперь витал вокруг них, был не запахом страха или крови.

Он был похож на запах гниющего меда.

Мы двигались дальше по пещере, выбирая проходы почти наугад. Я шел впереди с Тыгтыговичем, стараясь не терять бдительности, но ледяная рука предчувствия все сжимала мне горло сильнее. Воздух становился все гуще, и тот самый сладковато-гнилостный запах, что витал вокруг нашей спутницы, теперь, казалось, пропитал собой все вокруг.

Сначала я списывал странности в поведении кошколюдов на усталость и мрачную атмосферу пещеры. Они шли чуть более рассредоточено, их обычно бесшумная поступь временами сбивалась, кто-то пошатывался. Но потом я начал замечать детали.

Один из воинов, обычно ярый и резкий, теперь шел с пустым, блаженным выражением на морде, бессмысленно улыбаясь в пустоту. Другой, чей хвост всегда нервно подрагивал, теперь волочил его по земле, как плеть.

Именно в этот момент я увидел это.

Наша «спасенная» красавица, идущая чуть позади, обернулась и поймала взгляд одного из кошколюдов из арьергарда. Она не сказала ни слова. Просто кивнула в сторону небольшого ответвления туннеля, темной ниши, скрытой сталактитами. И тот, будто загипнотизированный, беззвучно отделился от группы и последовал за ней.

Сердце ушло в пятки. Я сделал шаг, чтобы крикнуть, но сильная лапа Тыгтыговича легла мне на предплечье. Он молча покачал головой, его глаза были узкими щелочками. Он тоже видел. И, похоже, понимал гораздо больше меня.

Прошло не больше пары минут. Они вернулись. Кошколюд шел чуть впереди нее, его поступь была увереннее, но… пустой. Его глаза, обычно яркие и живые, теперь были тусклыми, словно покрытыми дымкой. И самое главное — от него больше не пахло кошколюдом. Пропал тот знакомый запах пыльной шерсти, теплого мяса и кошачьей мочи. Его сменил тот самый тяжелый, приторный и гнилостный аромат, что исходил от девушки. Он был слабее, но уже въелся в него.

Девушка шла сзади, скромно опустив глаза, но уголки ее губ были подняты в едва уловимой улыбке торжества.

И это повторилось. Снова. И снова.

Она ловила взгляд, кивала, и очередной воин покорно следовал за ней в темноту. Они возвращались чуть более отрешенными, чуть более «ароматными». Их индивидуальность, их дикая, кошачья сущность будто вытравливалась, замещаясь этой сладкой пустотой.

Вскоре со мной шла уже не группа бдительных охотников, а странная процессия молчаливых, улыбающихся кукол с стеклянными глазами. Воздух стал густым и сладким до тошноты. От былой моей команды остались лишь я, Тыгтыгович и горстка самых старых и осторожных воинов, которые жались к своему вождю, тихо рыча и оскаливаясь на своих бывших товарищей.

Я понял, что мы уже не идем к цели. Мы ведем ее. Или она ведет нас. Прямо в пасть.

Тишина в пещере стала давящей, нарушаемой лишь мерными, слишком уж бесстрастными шагами моих… кого? Воинов? Зомби? От них теперь веяло ледяным безразличием и этим тошнотворным запахом. Я не выдержал и отступил к Тыгтыговичу, который шел, низко опустив голову, его когти с силой впивались в каменный пол.

— Тыгтыгович, — прошипел я, стараясь, чтобы мои слова не услышала та, что плыла в хвосте нашей колонны, словно пастух за смирным стадом. — Это уже не смешно. Смотри на них! Они будто пустые. Эта девчонка… с ней что-то не так. Не то.

Кошкокомандир медленно повернул ко мне свою морду. В его глазах не было былой уверенности — лишь глубокая, звериная тревога. Он кивнул, едва заметно.

— Не то, — его голос был низким, едва слышным рычанием. — Запах… неправильный. Словно тухлый мед на старой шкуре. Она не та, за кого себя выдает.

— Что нам делать? — спросил я, чувствуя, как паника подбирается к горлу.

Тыгтыгович на мгновение задумался, его хвост дернулся в нервном спазме.

— Проверить. Нужно узнать… что она делает с ними. Я пойду с ней. Следом.

Холодный ужас сковал меня.

— Нет! Это ловушка! Она и тебя заберет!

— Я не щенок, — огрызнулся он, но в его голосе слышалась неуверенность. — Я вождь. Моя обязанность. Если я не вернусь… беги. Жги все на своем пути.

Прежде чем я успел схватить его за руку или приказать остановиться, он уже развернулся и зашагал к задним рядам. Я видел, как он приблизился к девушке, наклонился к ней и что-то сказал. Та улыбнулась своей ангельской, леденящей душу улыбкой и кивнула, указав на очередную темную расщелину.

Сердце упало. Я замер, не в силах пошевелиться, наблюдая, как фигура моего самого грозного воина скрывается во мраке вслед за этой тварью. Минуты растянулись в вечность. Шум в ушах заглушал все остальные звуки. Я готов был ринуться за ним, но ноги словно вросли в камень.

И вот они вернулись.

Тыгтыгович шел первым. Его походка была странной — слишком плавной, почти вальяжной, не его обычной хищной грацией. Он подошел ко мне и остановился, глядя куда-то сквозь меня. Его глаза… Боги, его глаза. Ярко-желтые зрачки, всегда полные огня и дикой воли, теперь были тусклыми и пустыми, как у заспанного кота. А с него так и валил тот самый сладкий, гнилой запах, еще сильнее, чем от других.

— Тыгтыгович? — выдохнул я, и мой голос прозвучал хрипло и несмело. — Ну что? Что там было? Что она делает?

Он медленно повернул ко мне голову. Его пасть приоткрылась, но вместо внятной речи оттуда вырвалось лишь низкое, довольное урчание.

— Ыыыы… — промычал он, и на его морде расплылась та же блаженная, идиотская улыбка, что и у его воинов. — Хыыыы…

Это был не смех. Это был звук полного, абсолютного отсутствия мыслей. Звук пустоты, залитой сладким ядом.

Он больше не был Тыгтыговичем. Он был лишь оболочкой, начиненной гнилым медом и послушанием.

И в этот момент наша спутница, все так же невинно улыбаясь, ласково положила свою руку на его могучее плечо, и он повинно склонил голову, как ручной пес.

— Видите? — ее голосок прозвенел в звенящей тишине. — Все в порядке. Ваш друг просто… расслабился. Скоро и вы все почувствуете такое же облегчение. Здесь нечего бояться.

Она посмотрела прямо на меня, и в ее голубых глазах на миг заплясали те самые золотые искорки — искорки голода и торжества.

Я остался совершенно один. Один против двадцати с лишним пустых оболочек и той, что стояла за этим. И единственное, что я чувствовал — это леденящий ужас и запах гниющего меда, который медленно, но верно заполнял собой все вокруг.

— Кто ты такая⁈ — мой рык эхом раскатился по каменным сводам, заставляя с потолка осыпаться мелкие камешки. — Что ты сделала с моими воинами⁈

Оставшиеся верными кошколюды — их было всего пятеро, самые старые и упрямые — мгновенно сомкнули строй за моей спиной. Послышался зловещий скрежет когтей о камень и тихое, яростное рычание. Двадцать клинков, занесенных моими же бывшими бойцами, смотрели теперь на нас.

Девушка лишь надула губки, сделав обиженное лицо.

— Ну будет тебе, — игриво пропела она, и ее голосок ласкал уши, словно шелк. — Чего кричать-то? А вдруг ваши враги услышат? Нехорошо получится.

От ее слащавого тона меня чуть не вывернуло наизнанку. Я сделал шаг вперед, и пламя едва не вырвалось из моей сжатой в кулак ладони.

— Отвечай на вопрос, или твоя голова…

— Что моя голова? — она наклонила голову набок с притворной невинностью, и в тот же миг Тыгтыгович и его «обращенные» воины синхронно сделали угрожающий выпад вперед, их клинки теперь были направлены прямо на нас. Их глаза были пусты, но движения — смертельно точны.

Зараза, — пронеслось у меня в голове ледяной иглой. Она управляла ими, как куклами.

— И что ты за монстр? — выдохнул я, чувствуя, как пот стекает по спине.

Ее лицо озарилось самой светлой, самой ангельской улыбкой, какую я только видел. Она сложила руки на груди, и мой плащ снова едва прикрывал ее.

— Я? Монстр? — она рассмеялась, и звук был похож на пение пташек Драконхейма. — Я ангел, что несет усталым душам покой и ласку. Я даю то, о чем они все так мечтали — конец борьбе, конец страхам. Вечный покой.

— Ага, оно и видно, — я язвительно фыркнул, указывая на своих остекленевших воинов. — Мои ребята аж ум потеряли от твоего «покоя». Больше похоже на морок.

— О, глупенький, — она сделала шаг ко мне, игнорируя направленные на нее клинки верных кошколюдов. — Женщины сводят с ума мужчин — это же нормально. Разве не так? — она хихикнула, и в этом звуке было что-то древнее и зловещее этих пещер. — Хочешь? И ты познаешь мою любовь и спокойствие. Забудешь о войне, о долге, о боли… — ее голос стал томным, соблазняющим, он обволакивал сознание, как ядовитый туман. — … только вечный, сладкий покой.

Она протянула ко мне руку — идеальную, бледную, с тонкими пальцами. От нее так и веяло тем самым гнилостным медом и обещанием забытья.

Пять верных кошколюдов зарычали громче, готовые броситься вперед. Я чувствовал, как магия Драконьей Крови закипает в жилах, требуя выхода, требуя спалить эту тварь дотла.

Но против нас было двадцать своих же. И ее слова… они проникали внутрь, шепча о возможности сдаться, отпустить все это…

Выбор был простым и ужасным: сгореть самому, пытаясь спасти их, или отступить и потерять их навсегда.

Я даже не заметил, как ее пальцы коснулись моей щеки. Легкое, как дуновение летнего ветерка, прикосновение обожгло прохладой нежной лаской. И мир… словно замер на мгновение, задержав дыхание.

Мир перевернулся.

Вместо давящего мрака пещеры меня окутал теплый, золотистый свет. Я стоял на изумрудном лугу, под ласковым солнцем. Воздух был сладким от цветов, а где-то вдалеке щебетали птицы. И я… я бежал. Просто бежал по траве, раскинув руки, и смеялся как полный дурак. Чувство абсолютной, безмятежной радости переполняло меня. Не было ни войны, ни долгов, ни боли в плече. Только свобода и счастье.

И тут они появились. Ирис, Элиана и Лира. Они бежали мне навстречу, их лица сияли беззаботными улыбками, длинные волосы развевались на ветру. Они смеялись, звали меня, и мы, как дети, принялись носиться по лугу, играя в догонялки. Лира мурлыкала от удовольствия, Ирис язвила беззлобно, а Элиана звонко смеялась. Это было идеально.

И от этой идеальности у меня внутри вдруг что-то щелкнуло.

Слишком идеально.

Слишком… что аж тошно

Я замер посреди бега, смотря на их сияющие, абсолютно счастливые лица. Лира не пыталась меня укусить. Ирис не сыпала сарказмом. Элиана не смотрела с привычной суровой готовностью.

Я че, обкурился⁈ Это что за хрень⁈

Мысль пронеслась раскаленной иглой, прожигая сладкий морок. Я почувствовал тошнотворный привкус гнилого меда на языке. И в тот же миг идиллический пейзаж задрожал, как картинка на воде, и рассыпался.

Я снова стоял в пещере. Передо мной все так же стояла она, но теперь ее ангельская маска сползла. В огромных голубых глазах светились узкие, как у кошки, хищные вертикальные зрачки, полные злобного торжества. Ее рука все еще лежала на моей щеке.

Ядерная ярость, чистая и неконтролируемая, ударила мне в голову. Я не стал жечь ее. Я с силой, всей своей богатырской дланью, ударил ее по лицу.

Хлоп!

Звук был сочным и громким. Она с визгом отлетела в сторону, шлепнувшись на каменный пол. Иллюзия окончательно развеялась. От нее теперь веяло не невинностью, чем-то острым, диким и потусторонним.

— Прочь! — проревел я, чувствуя, как по руке, ударившей ее, разливается ледяное онемение. — Знай свое место, дрянь! Ты что, суккуб⁈

Она, потирая раскрасневшуюся щеку, подняла на меня взгляд, полный ненависти и удивления.

— Как ты догадался⁈

Я остолбенел.

— Что⁈ Правда⁈ — я выпалил первое, что пришло в голову, обычную фэнтезийную хренотень. — Да не важно! Верни сознание моим людям, или познаешь силу Драконьей Крови на собственной шкуре!

Но было уже поздно. Мои двадцать «одурманенных» кошколюдов, видя, как их госпожа пала, пришли в ярость. Их блаженные улыбки сменились на оскалы безумия. С рычанием и воем, не помня себя, они ринулись на нас — на меня и пятерых последних верных воинов.

— Защищайся! — крикнул я своим, выхватывая меч. — Но не убивайте! Они свои!

Но это было легче сказать, чем сделать. Началась мясорубка. Свои против своих. В тесном пространстве пещеры зазвенели клинки, полосующие по доспехам и плоти. Мои верные кошколюды, рыча от ярости и боли, старались лишь обезоружить и нейтрализовать бывших товарищей. Но те бились с неестественной, одержимой силой, не чувствуя ни страха, ни боли. А над этим хаосом, по-прежнему сидя на полу, насмешливо хохотала суккуб, вытирая кровь с разбитой губы.

Я оказался в самом центре ада, который устроила эта дьяволица.