Князь: Попал по самые помидоры 18+

Глава 37 Тактика и прошлое. Хрум-хрум

В княжеской палатке, пропахшей дымом костра, кожей и тревогой, было тихо. Я сидел на складном походном стуле, уставившись в грубо сколоченный стол, где лежала карта, испещренная тревожными пометками. Рядом, поджав ноги на другом стуле, сидела Лира. Её обычно игривый розовый хвост сейчас нервно подёргивался, биясь о ножку стула с равномерным, беспокойным стуком.

— Моя хорошая, — прервал тишину, я провел рукой по лицу, чувствуя нарастающую усталость. — Есть идеи? Голова уже пухнет. Силы небесные, ну почему всё всегда так сложно?

Лира лишь подавила тихий, похожий на кошачье фырканье, звук. Её ушки прижались к голове ещё сильнее.

— Никаких, — пробубнила она, уставившись в пол. Её боевой дух, казалось, испарился вместе с уверенностью в нашем превосходстве. — Они слишком быстры. Слишком сильны.

— Слишком стремительно приближается армия Эрнгарда, — подтвердил я, тыча пальцем в карту, — что аж нашим разведчикам приходится скакать на трёх конях с пересадками и порой передавать информацию с помощью магических сигналов. И то не успевают. Кажется, они не спят. Не едят. Просто движутся вперёд.

— Видимо, они заручились божественной поддержкой, — мрачно заметила Лира, подёргивая носом. — Несут вонь за собой… сквирт, кислятину и безумие.

— Ага, — я буркнул себе под нос, а дальше начал рассуждать вслух, бессмысленно водя пальцем по линиям предполагаемого фронта. — Я тоже, блин, заручался. И что? Получил нимфоманку-богиню, которая меня просто поимела. Их армия больше нашей в разы. Хватит ли у нас сил остановить этот стальной каток? А если мы будем отступать? Они догонят всё равно, они же, похоже, и усталости не знают. А если…

Мои мрачные размышления прервал тихий вопрос Лиры:

— А что разведчики говорили о них? Именно о них? Не о численности, а о… состоянии?

Я оторвал взгляд от карты, вспоминая донесения.

— Говорили, что они безумны. Что часть их армии дохнет по дороге — убивая друг друга в пути по глупым причинам или просто падают замертво, сердце не выдерживает. Они как зомби, но очень, очень злые зомби. Движимые одной лишь яростью.

Лира замерла. Её хвост перестал биться о стул и застыл в воздухе, лишь самый кончик с белой кисточкой мелко подрагивал. Её глаза, изумрудные и обычно такие хищные, стали сужаться, в них загорались огоньки не стратегического гения, а какой-то кошачьей, озорной и опасной догадки.

— Ааа, — она протянула этот звук, медленно поднимаясь со стула. Её ушки распрямились и насторожились. — Я поняла!

— Да? — Я улыбнулся, почувствовав прилив надежды, и потянулся, чтобы погладить свою кошечку по голове. — Тогда говори, моя гениальная мурлыка. Не томи.

Лира подошла к столу, её гибкий палец с острым коготком ткнул в условное обозначение вражеской армии.

— Они сильны. Они быстры. Они яростны. Но они — идиоты, — выпалила она с внезапно вернувшейся уверенностью. — У них нет тактики. Нет мысли. Есть только один импульс: «Вперёд! Крушить!»

Она обвела меня взглядом, и на её лице расплылась та самая хищная, знакомая ухмылка.

— Так давай сыграем с ними, как я играю с клубком ниток. Мы не будем их останавливать. Мы будем их… возглавлять.

— То есть? — я не совсем понял.

— Мы отступаем. Но не просто так. Мы отступаем, оставляя за собой… самое вкусное. Самый большой, самый соблазнительный клубочек. Мы отведём их туда, где им будет не до нас.

— Куда? — я уже начал догадываться, и моё сердце учащённо забилось от абсурдности и гениальности зарождающегося плана.

Лира хищно щерилась, обнажая острые клыки.

— Прямиком в земли барона Отто фон Кракенфельда. Пусть его «непобедимое» ополчение первым ощутит на себе «божественную ярость». А мы посмотрим, кто кого. И пока они будут выяснять отношения, мы ударим с флангов. Или просто посмеёмся с холма. Или и то, и другое.

Я смотрел на неё, на её горящие азартом глаза, и медленная, широкая улыбка растянулась и на моём лице.

— Лира, ты… ты гений! Это же идеально!

— Естественно, — мурлыкнула она, гордо подняв подбородок. — Я же твоя Первая Мурлыка. Теперь давай готовить самый вкусный и дорогой «клубочек» для наших гостей. Пусть побегают.

Внезапно мир поплыл. Это было не похоже на те всплески памяти, что бывали раньше — не поток образов и информации, а физическое ощущение. Пол под ногами перестал быть твердым, краска на карте поплыла и смешалась в буро-зеленую муть. Я почувствовал, как моя голова стала невесомой, а тело — ватным.

— Артур? Мой господин? — голос Лиры прозвучал как будто из-под толстой воды, полный нарастающей паники.

Я видел, как её рука потянулась ко мне, увидел её широко раскрытые, испуганные глаза. Но я уже не чувствовал её прикосновения. Её пальцы прошли сквозь мою руку, словно сквозь дым. Я был призраком в собственной палатке.

— Ли… — попытался я сказать, но мои губы не издали ни звука.

Палатка, Лира, карта — всё это закружилось в вихре и растворилось в ослепительной белой вспышке. Меня вырвало из реальности и швырнуло куда-то ещё.

Земля под ногами снова стала твёрдой, но теперь это был не утоптанный грунт, а полированный мрамор с замысловатой инкрустацией. Воздух пах не дымом и потом, а воском, цветами и дорогими духами. Я стоял в незнакомой мне роскошной комнате. Высокие стрельчатые окна с витражами, гобелены на стенах, массивная дубовая мебель.

И я видел… себя.

Моложе. Лет четырнадцати. Неуклюжий, долговязый подросток в немного мешковатом, но дорогом камзоле. Его лицо было лишено той циничной ухмылки, что стала моей второй кожей. Вместо неё — робкая, смущённая улыбка и горящие любопытством глаза.

Напротив него, прислонившись к резному комоду, стояла девушка. Высокая, уже тогда статная, с идеальной осанкой и холодной, высокомерной красотой. Её льняные волосы были убраны в сложную причёску, а платье из тёмно-синего бархата с серебряной вышивкой кричало о её статусе и богатстве. Это была та самая старшая дочь, Хильдегарда, но ещё не озлобленная воительница, а юная принцесса, смотрящая на юного князя с плохо скрываемым интересом.

— Так твой отец не против? — услышал я голос своего прошлого «я». Он был выше, звонче, без привычной хрипотцы и усталости.

Девушка сделала надменное лицо, но в её глазах читалось волнение.

— Он будет только счастлив, — пролепетала она, играя кружевным манжетом. — Союз Драконхейма и Эрнгарда… это же то, о чём мечтали наши предки. И тогда твоё княжество и моё королевство станут по-настоящему едины. И мы… мы станем одним государством. Самым сильным на континенте.

Это что? — пронеслось в моей голове, лишённой тела. — Я… я в столице Эрнгарда? И это… дочь короля? Мы… договаривались о союзе? О браке?

Я смотрел на свои наивные, полные надежды глаза и на её холодную, расчётливую улыбку. Даже тогда, в четырнадцать, она уже играла в свои игры. А я, глупый щенок, готов был поверить в сказку про объединение королевств.

Внезапно видение начало меркнуть. Краски поплыли, фигуры стали прозрачными. Последнее, что я увидел, — как юная Хильдегарда протягивает моему прошлому «я» какую-то маленькую серебряную булавку в виде единорога, а тот, краснея, принимает её.

А потом — резкий толчок. Ощущение падения.

Я дёрнулся и открыл глаза. Я снова сидел в походном стуле. На лице была холодная испарина. Передо мной стояла на коленях Лира, её руки сжали мои плечи, а её лицо, полное смертельной тревоги, было совсем близко.

— Мой господин! Мой Артур! — она залепетала, её хвост беспокойно хлестал по воздуху. — Что с тобой? Ты ушёл! Ты был здесь, но тебя не было! Я тебя не чувствовала!

Я медленно перевёл дух, пытаясь совместить два мира — тот, прошлый, из роскошных покоев, и этот, настоящий, пропахший войной и её кошачьим, знакомым ароматом.

— Лира… — мой голос прозвучал хрипло. — Кажется, я только что вспомнил, почему меня так тянет в Штельхайм. И это… это очень, очень плохие новости.

В самом сердце Божественного Леса, где воздух был густым, как мёд, и звенел от тишины, нарушаемой лишь шепотом листьев, росло Древо Мирового Ствола. Оно было так велико, что его вершина терялась в сияющей дымке небес, а корни, подобные телам спящих драконов, уходили глубоко в землю, к самым основам мироздания.

У его подножия, прислонившись к самому большому корню, восседала Сущность. Существо, известное в легендах как Хранитель Семени. Простые смертные, чьи глаза устроены иначе, могли бы принять его за белку невероятных размеров — с гризли. Её шкурка была не просто рыжей, а словно соткана из осеннего заката, каждый волосок излучал мягкое медное сияние. Её глаза, огромные и бездонные, цвета тёмного янтаря, хранили мудрость эонов.

Но главной её особенностью, предметом поклонения и заботы, были два огромных, сакральных бубенца. Каждый размером с её собственную величественную голову. Они тяжело покоились на специально отполированном плитами солнечного камня ложе, покрытые тончайшей, словно шёлк, серебристой шёрсткой, отливающей перламутром и самоцветами в лучах пробивавшегося сквозь листву света.

Вокруг ложа, двигаясь с ритуальной грацией, три девы-нимфы совершали обряд Очищения. Их тела были облачены в струящиеся туники из паутины и утренней росы. С абсолютно невозмутимыми, прекрасными лицами, они окунали большие, мягкие губки из волокон священного мха в чаши из цельного аметиста, наполненные розовой, благоухающей водой, и нежными, точными движениями омывали гигантские семенники. Воздух был напоён ароматом миндаля, мёда и свежераспустившихся цветов мака.

Одна из дев, закончив омовение, взяла с золотого подноса веер из хвоста феникса и начала обмахивать священную ношу, чтобы высушить и охладить её. Другая же принялась натирать поверхность маслом из зёрен лунного лотоса, отчего те засверкали ещё сильнее.

Сам Хранитель был поглощён своим действом. В его мощных, но удивительно ловких передних лапах покоился золотой орех Вечности. Он медленно вращал его, изучая под разными углами, а затем поднёс ко рту. Раздался оглушительный, сочный ХРУСТ, который не нарушил, а лишь подчеркнул священную тишину поляны, отозвавшись эхом в самых дальних уголках леса. Сущность что-то довольно и благожелательно урчала, наблюдая за работой нимф полуприкрытыми, мудрыми глазами.

Это не было ни странным, ни комичным. Это был древний ритуал, часть великой мистерии бытия, протекающая в вне времени и пространства, в самом сердце божественного.

Воздух на священной поляне задрожал, зазвучал иным, более плотным и соблазнительным аккордом. Свет будто сгустился, и из его золотистой ткани выплеснулась новая фигура. Это была Роксана. Её появление не нарушило ритуал, а вплелось в него, будто так и было задумано.

— Вижу, ты прохлаждаешься, Сквиртоник, — её голос был сладким, как забродивший нектар, и колким, как шип розы. Она остановилась в нескольких шагах от каменного ложа, её глаза с интересом скользнули по трудящимся нимфам и объекту их поклонения.

Сущность, известная как Сквиртоник, медленно перевела на неё свой бездонный янтарный взгляд. На его морде появилось нечто вроде ленивой, довольной улыбки.

— Ооо, — протянул он, и его урчание стало чуть громче, приветливее. — Моя подруга пожаловала. Чем обязан внезапным визитом? Не хочешь орешек? Спелый, из самой сердцевины Вечности. — Он великодушно протянул ей половину только что расколотого золотого ореха.

Роксана изящно отклонила угощение взмахом руки.

— Позже. Дело есть. Слышала, ты дал силу сквирта для Эрнгарда. Чтобы они сокрушили того… Артура.

Сквиртоник на мгновение замер, его взгляд стал отсутствующим, будто он листал внутри себя невидимый каталог всех своих благословений.

— Да? — искренне удивился он, почесав пузико мощной лапой. — Не знал. Возможно. Мне так часто гладят бубенцы и приносят дары, — он кивнул на нимф, которые, не прерывая работы, лишь чуть склонили головы в знак признания, — что мне давно уже нет дела до мелких разборок смертных. То ли просили благословения на обильный урожай квашеной капусты, то ли на ярость в бою… Какая разница? Главное — процесс. И чтобы гладили хорошо.

Он с наслаждением прикрыл глаза, пока одна из дев проводила перьями феникса по особенно чувствительному месту. Роксана смотрела на него с смесью восхищения и лёгкого раздражения.

— Они сейчас устроят на континенте кровавую баню из-за твоего «незнания», — заметила она, но в её голосе слышалась не упрёк, а скорее любопытство.

— Пусть устраивают, — благостно пробурчал Сквиртоник, не открывая глаз. — Всё это — просто суета. Возьми лучше орех, правда вкусный. Или присоединяйся к девам. Мне кажется, справа от тебя немного недостаёт ласки. Божественное внимание должно быть всеобъемлющим.

Роксана покачала головой, но на её губах играла улыбка. Она наблюдала за этим воплощением абсолютной, самодостаточной и слегка эгоцентричной божественной благодати и понимала, что её сложные планы и интриги в глазах Хранителя Семени значили не больше, чем суета муравьёв у его корней.

— Ладно, — вздохнула она с преувеличенной драматичностью. — Развлекайся дальше. А я пойду посмотрю, как твоё «незнание» превращает мир в ад.

— Прекрасно! — одобрил Сквиртоник. — Как говорится, только верный… э-э-э… сквирт… штурмует грозные… ммм… бубенцы… — его речь постепенно перешла в довольное мурлыканье, и он полностью погрузился в нирвану, даруемую руками нимф.

Роксана, покачивая головой, растворилась в луче света, оставив божественную белку наслаждаться вечным покоем и бесконечной заботой о его легендарном достоянии.

— Не припомню, чтобы я давал Эрнгарду своё благословение, — пробубнил Сквиртоник, всё так же блаженно прикрыв глаза от ласк нимф. Его мощный хвост лениво взметнулся и упал на мох. — Столько просителей… То ли за урожай капусты, то ли за удачу в любви… Всего не упомнишь.

— Давали, Владыка, — тихо, почти механически, подтвердила одна из нимф, не прерывая ритмичных движений губкой, намыливающей его левый бубенец до ослепительного блеска. — Буквально вот. Совсем не давно.

— Да? — Сквиртоник приоткрыл один глаз, в его янтарной глубине мелькнул проблеск интереса. — Это теперь их души, их ярость и их… э-э-э… кишечные соки… принадлежат мне? Хе-хе. Отлично. А то я в последнее время чувствую, как мои бубенцы распухли от невостребованной силы. Требуют выхода. Надо же куда-то девать излишки.

Ещё бы, — пронеслось в голове у нимфы, но на её идеальном лице не дрогнул ни один мускул. — Хоть раз бы кончил! А то только возбуждается и возбуждается от всех этих ритуалов. Яйца — огромные, как тыквы, а писюнчик… с стручок гороха. И всё им и ограничивается.

Она украдкой бросила взгляд на то скромное достояние, что пряталось в густой шерсти между исполинских бубенчиков. Действительно, крошечный, ничтожный отросточек, абсолютно не соответствовавший мощи и величию всего остального ансамбля.

Слышала от старших нимф, — продолжила она мысленно, смахивая с бубенца ароматную пену, — если Сквиртоник всё-таки кончит, то его семя затопит весь мир, смоет города и горы, и тогда наступит истинный конец света. Не от тьмы или хаоса, а от… избытка жизни и божественной плодовитости.

Она с легкой дрожью представила эту картину: не огненный апокалипсис, а бескрайнее, бурлящее, кишащее новой жизнью молочно-перламутровое море, поднимающееся из недр Божественного Леса и поглощающее всё на своём пути.

Тогда… — её пальцы на мгновение замерли, — будем надеяться, что никто и никогда не найдёт тот самый стручок и не додумается до него дотронуться. Или до щекотки. Или не предложит ему ту самую бочку рассола…

— Что-то ты задумалась, моя дорогая, — лениво промурлыкал Сквиртоник, и его гигантская голова повернулась к ней. В его взгляде читалась ласковая, но всё же божественная требовательность. — Не отвлекайся. Справа, у самого основания, есть одно напряжённое местечко… Почеши его получше.

Нимфа вздрогнула, вернувшись к реальности.

— Сию секунду, Владыка, — прошептала она, с новым усердием принимаясь за работу, в сердце её поселилась тихая, священная паника.

Роксана, наблюдающая за этой сценой из своего измерения, лишь покачала головой, едва сдерживая смех. Её планы казались ей такими сложными и коварными, а вся мировая история вершилась из-за божественной белки с проблемами эрекции и плохой памятью.