Победитель получает

ГЛАВА 17. Продолжение Игры. Второй раунд

Промелькнула и растаяла в зелёном мареве перламутровая поверхность кубика с двумя ярко выделяющимися чёрными точками. В ушах еще звучал отголосок слов "раунд второй", а окружающее зелёно-непонятное буйство уже накрыло Машу с головой.

Звук, цвет, свет — всё обрушилось на неё, не давая опомниться, и только болезненное ощущение чего-то шершаво-грубого, царапавшего спину сквозь тонкую ткань блузки, стало тем якорем, который помог растерянному сознанию зацепиться за эту новую реальность и начать воспринимать её осмысленно.

Никогда раньше Маша не бывала в джунглях, но сейчас у неё не возникло даже тени сомнения — это они, причём самые что ни на есть джунглистые!

Густой влажный воздух с трудом проникал в лёгкие, в то время как оглушённое обоняние не могло определить, чем же этот самый воздух насыщен: непереносимой вонью или неземными ароматами?

Слишком уж незнакомыми были эти запахи, чтобы их можно было хоть как-то классифицировать.

Тем более непросто это сделать, когда спину царапает жёсткая кора огромного дерева (по крайней мере, Маше очень хотелось верить, что это действительно дерево); глаза не могут привыкнуть к странному слепяще-туманному зелёному свету — густому, насыщенному, как и воздух этого места; прямо перед лицом болтаются какие-то плети? лианы? а может, змеи?! в уши врываются резкие крики неизвестных созданий, обосновавшихся где-то над Машиной головой; а в довершение всего — ноги вовсе не ощущают под собой надёжную опору, а совершенно напротив — с каждой секундой всё больше увязают в чём-то подозрительно мягком.

Маша осторожно скосила глаза вниз, стараясь при этом не упустить из виду зелёные лианы, болтающиеся перед лицом. Очень хотелось верить, что это лианы… очень-очень хотелось… Но с каждым их движением, эта вера таяла, как мороженое под солнцем Сахары. Ведь они скорее извивались, чем качались…

Правда, к Машиному лицу пока не приближались. Замирали на миг и снова возобновляли движение, словно танцевали.

Внизу обнаружилась не просто грязь или вязкая почва, — там набухала и пузырилась зеленовато-бурая масса. Вокруг ступней выделялась граница из особенно крупных раздувающихся и опадающих пузырей.

Усилием воли затолкав внутрь рвущийся из груди крик, Маша мягко и осторожно потянула вверх правую ногу. Приложив некоторое усилие, ногу удалось вытащить, и Маша рванулась вперёд, стремясь перешагнуть бурлящее месиво.

Ей это почти удалось. Она выдернула и вторую ногу — впереди стелилась то ли низкая трава, то ли высокий мох. Маша пригнулась, надеясь проскочить под "лианами"… Но зелёные плети, внезапно удлинившись, устремились к ней, охватывая упруго.

Маша дёрнулась, вцепилась руками в плотные жгуты, словно со стороны услышав свой собственный визг; но они не поддавались, а захлёстывали её всё плотнее — поперёк груди, подмышками, за руки, уже и до талии добрались. И через несколько секунд Маша ощутила, что ноги её отрываются от земли, и её тянет куда-то вверх.

Жуткие "лианы" неровными рывками затаскивали свою пленницу в густое переплетение мощных бурых ветвей, некоторые из которых были обвиты такими же зелёными канатами.

Маша замолчала, как только решила для себя, что это всё-таки не змеи, а произошло это довольно быстро. Трудно сказать, почему она так подумала, и еще труднее понять, почему отвращение порой оказывается сильнее самого сильного страха. Но как бы там ни было, факт остаётся фактом: как только лианы перестали быть для Маши змеями, и она смогла избавиться от захлестнувшего её отвращения, так к ней вернулась способность осмысленно воспринимать окружающее.

Её тащили вверх — упорно и целенаправленно, хотя и с явным трудом. Маша покрутила головой и, приметив достаточно прочную на вид, но не слишком толстую ветку, исхитрилась ухватиться за неё обеими руками.

Странные лианы дёргали и тянули, но Маша вцепилась в ветку так, словно от этого зависела её жизнь, как пишут в романах. Подозрение, что это на самом деле недалеко от истины, придавало сил.

Через несколько секунд лианы выдохлись и перестали тянуть упрямую добычу вверх. Перехваченная упругими жгутами подмышками и вокруг талии, Маша думала, что будет, если они её отпустят. Вряд ли она сможет удержаться.

Было жарко и душно, взмокшие ладони скользили по гладкой ветке. Как высоко её успели поднять? Нужно ли попытаться избавиться от лиан, пока они притихли и не проявляют особой активности? или это спровоцирует их?

Рассмотрев внизу и вокруг себя всё, что удалось (а удалось немногое) Маша задрала голову вверх. Там что-то шевелилось, а еще выше что-то темнело… И это было похоже на жуткий зев, из нижнего края которого неторопливо выползали такие же лианы-змеи, направляясь… Маша была уверена, что точно знает куда, вернее — к кому они направляются.

Она тяжело перевела дух, вместо крика из горла вырвался только жалкий хрип. И тут совсем рядом с её головой в ветвях бодро зашебуршало, а уже в следующий миг перед Машиным лицом возникло существо с кошачьей головой (правда, у кошек обычно нет на голове перьев, но это мелочи!).

Существо ухватилось за близрастущую ветку цепкими лапками, покрутило головой, растопырив и снова сложив перистые сяжки* над круглыми зелёными глазами, присвистнуло, словно давая тем самым оценку увиденному, и бодро спросило:

— Висишь?

— Вишу, — глухо подтвердила Маша, стараясь одновременно покрепче ухватиться за ветку, нащупать ногами опору и рассмотреть существо.

Отрицать очевидное смысла не было, а возможность диалога туманно обнадёживала.

— Зря, — не одобрило существо. — Проглот-то уже проснулся.

— А что делать? — спросила Маша, решив, что сейчас не время уточнять, кто такой Проглот и чем ей грозит его пробуждение.

— Как что? — удивилось существо, топорща мелкие пёрышки между кошачьими ушами, покрытыми, как и щёки, и лапки, и грудь, вполне кошачьим мехом, на удивление гармонично сочетавшимся и с пёрышками на макушке, и с сяжками над глазами, и с пушистыми перистыми усиками на носу. — Ты меня спрашиваешь? — почему-то возмущённо спросило оно. — Хочешь сказать, чтобы я не лез не в своё дело, да?!

Маша отрицательно затрясла головой.

— Ну и пожалуйста, виси себе на здоровье. Не буду мешать… — тон постепенно понижался, пока пушисто-перистый незнакомец не замолчал, с недоверием присматриваясь к выражению ужаса на Машином лице.

Ей вдруг стало так страшно, что он бросит её здесь; что она снова останется совершенно одна посреди всего этого — непонятного и враждебного — так страшно, что и словами не передать.

— Ты это… — существо склонило голову набок и вытянуло сяжки по направлению к Маше — они трепетали в какой-нибудь паре сантиметров от её глаз, — ты… правда, что ли… не знаешь, как отсюда выбраться, да? — тон был недоверчивым, зелёные глаза подозрительно щурились, внимательно изучая человека.

— Правда, конечно, правда… — простонала Маша.

— А зачем же ты сюда… — начал её собеседник, но тут его хохолок вздрогнул, уши насторожились, он быстро взглянул вверх и сам себя оборвал: — Ладно. Сейчас не до этого.

И Маша была с ним полностью согласна!

(Примечания:

*Сяжки (антенны, усики) часто встречаются у насекомых, располагаются над глазами и являются органами чувств, хотя природа того, что и как они чувствуют, неодинакова у различных видов и в некоторых случаях до конца не изучена.

Функционально они могут замещать собой зрение, осязание, слух (вибрацию), реакцию на тепло и особенно обоняние (запах или вкус). У разных видов сяжки существенно различаются по типам и видам.

У описанного в романе существа сяжки — разветвлённые, перистые, то есть покрытые многочисленными чувствительными волосками.)