Ядва сама открыла дверь, и внутрь, суетливо кланяясь, вкатился эдакий добродушный дядюшка. Круглолицый, румяный, он лопотал что-то почтительное, глядя на Машу с бесхитростным восторгом, как ребёнок на леденец.
В своём мире и в других обстоятельствах Маша уверенно опознала бы в нём любителя пива и футбола, использующего гараж в качестве мужского клуба, а возлежание на диване перед теликом предпочитающего всем возможным видам культурного досуга вкупе с активным отдыхом.
Но перед ней был Высший жрец одного из самых тёмных и жестоких культов, а значит… Всё его добродушие и бесхитростность — много более, чем просто фикция, — и говорят не только о непревзойдённом актёрском мастерстве…
"Может, он какую-нибудь магию использует? — растерянно думала Маша. — Гипноз?" Она искала следы жестокости, коварства, любые признаки опасности на радостно улыбающемся лице, в маленьких голубых глазках, от которых разбегались лучики-морщинки — неопровержимое доказательство того, что улыбка здесь частый гость.
Нос картошкой, редеющие рыжеватые волосы — и ни проблеска хитрости.
Глуповат, любит хорошо поесть, выпить, приволокнуться за женщинами, если строгая жена отвернётся. У таких обычно бывают строгие жёны, крепко держащие в руках бразды правления. Мужу-то они и ни к чему — бразды эти, ему и так хорошо.
Он с удовольствием будет жить как домашний питомец — была бы полна миска и не ругали бы слишком за шалости; а заботы и ответственность — это не для него.
Пустой человек, никчёмный, — но и только. Интуиция редко подводила Машу, но здесь — как ей доверять? Ведь это просто не может быть правдой!
Она плохо слышала, что говорил Алкан, и еще хуже понимала смысл произносимых слов, но ритуальную формулу, которую ей так настойчиво твердила Ядва, всё же узнала и даже вспомнила, что нужно на неё ответить.
Вспомнила — но молчала; смотрела чуть презрительно, испытующе; не скрывала, что хочет понять, кто перед ней, что он за человек, какова его суть, глубоко упрятанная за словами, жестами, позами, за улыбками и взглядами; о чём он на самом деле думает — сейчас, к чему стремится — всегда.
Алкан снова повторил ритуальное обращение, медленнее и словно бы осторожнее, как будто сомневался, что сделал всё правильно, не перепутал слова, не забыл поклониться особым образом.
Но Маша молчала, наблюдала внимательно и только потому успела заметить, как простодушная растерянность на круглом лице Высшего жреца всего лишь на миг, но всё же сменилась иным выражением. Невозможно было понять, каким именно, так стремительно оно промелькнуло.
Словно выглянул из норы хищный зверь, сверкнули алым глаза, и вот уже нет никого, даже трава не качается…
Наверное, показалось, — подумает случайный свидетель. Показалось ли? Вот именно! Какое многозначное слово, — отстранённо подумала Маша. — И здесь оно как нельзя лучше подходит, но не в значении "померещилось".
На долю секунды приоткрылось истинное наполнение этого человека — слишком быстро, чтобы можно было хоть что-то понять, а тем более разобраться, как ему удаётся быть столь естественным. Совсем не похоже на маску, на игру…
Почему-то эта странность продолжала беспокоить Машу. Что было в том взгляде? Удивление? "Хищный зверь" успел кинуть взор не только на Машу, но и на Ядву, словно хотел спросить: "Неужели, ты даже этому её не научила? Или она не сумела запомнить и повторить? Быть того не может! Так в чём же дело?.."
Он всё знает? — думала Маша. — Понимает, что я самозванка, что Ядва не хочет моего разоблачения, надеясь всех обмануть и извлечь из сложившейся ситуации выгоду? Интересно, как она собирается избавиться от меня, не прибегая ни к чьей помощи?
Убить своими руками, спрятать тело… нет, скорее — завести в такое место, где тело не найдут достаточно долго. В их лабиринтах и подземельях наверняка найдётся что-то подходящее… А остальным сказать, что Тёмная Владычица вроде Карлсона: улетела, но обещала вернуться.
Или… всё еще проще! Намного проще! Можно объявить, что Тёмная покинула это тело, и его следует немедленно принести в жертву… ей же! Просто и остроумно. Да-да-да… именно так она и собирается выкручиваться, если Маша выдаст себя!
Тёмная была здесь, но уже ушла. У богов, как и у богатых, свои причуды. Имеют право — кто с них спросит? Спрашивать будут с несчастного тела, которое оказалось недостаточно удобным и привлекательным жилищем для долгожданной гостьи.
Тем временем, Алкан, не слишком смущённый упорным Машиным молчанием, кажется куда-то её приглашал. Она же, целиком погружённая в свои мысли и наблюдения, не вполне понимала, о чём он говорит. Чутьё подсказывало, что ничего важного она тут не пропустит.
Вспомнилось вдруг: глухие куда наблюдательнее слышащих, звуки не отвлекают их, и они часто видят то, что скрыто за пеленой слов: безмолвный разговор глаз, танец рук, ведомый каждому живому существу универсальный язык поз.
Но Алкан не лгал, не фальшивил ни единым жестом, оставаясь добродушным дядюшкой, от которого так и ждёшь, что он, потирая руки в предвкушении, пригласит тебя за изобильный стол, но уж никак не в пыточную…
И тем не менее, место, куда он привёл Машу и тенью следующую за ней Ядву, явно было ближе ко второму, чем к первому. Во всяком случае, тускло поблёскивающие металлические предметы, разложенные на подставке рядом с жертвенником, вызывали именно такие ассоциации.
Маша старалась не смотреть на них — ещё грохнуться в обморок не хватало! Ощутимая тяжесть Кусиного тела на плече отрезвляла и помогала собраться, и она переключила внимание на магические — не иначе! — шары, висящие по периметру огромного зала, испускающие голубоватое и алое свечение. Голубые и алые чередовались, но к дальней стене зала алых становилось всё больше, и они заливали возвышение и статую за ним кровавым светом.
Там лежал тёмный, почти чёрный камень широкого жертвенника: грубая плита, словно кичащаяся своей грубостью и жёсткостью, даже углы выглядят кое-как сколотыми. За ней высилось столь же массивное изваяние, выставляющее напоказ рубленые резкие линии, местами сверкающее гладкой антрацитовой чернотой и лишь весьма отдалённо напоминающее женскую фигуру в бесформенной одежде.
Похоже — это и есть Тёмная Владычица… Маше не хотелось подходить близко, и она остановилась в отдалении. Ядва же, напротив, устремилась к тёмному алтарю, Алкан замер между Машей и Ядвой, словно не мог решить, к какому берегу прибиться.
— Не соблаговолит ли Владычица возжечь ритуальный огонь? — пропела жрица, выразительно посматривая на Кусю.
Кото-мышь издал неопределённый звук, сорвался с Машиного плеча, подлетел к широкой чаше перед статуей. Кажется, там было налито что-то горючее. Он сделал круг, бросив на чашу и статую презрительный взгляд, и вернулся к Маше, опустившись на каменный пол у её ног. Видно, чувствовал, как тяжело ей удерживать его на плече.
Ядва прищурилась, взгляд её, обращённый на Машу, налился угрозой. Но девушка осталась безучастной. Она была рада, что Куся не стал зажигать этот их ритуальный огонь. Ещё не хватало пачкать себя участием в их тёмных делах и обрядах!
— Владычица гневается на нас? — вкрадчиво спросил Алкан.
Маша резко повернулась к нему. Этот вопрос, вернее, тон, которым он был задан, принадлежал уже не тому Алкану, что недавно кланялся ей, улыбаясь так радостно и наивно.
Он изменился, сбросил свой прежний вид, как сбрасывают одежду… Да это же… не он! — отчётливо поняла Маша. Совсем другой человек. Нет, не человек даже…
Вдруг вспомнились слова из Евангелия о пустом доме — доме души. Если он пуст, придут те, кому негде жить, те, что пожелают воспользоваться им…
Алкан — пустая оболочка.
Она правильно поняла его, увидев впервые: он ничтожество. И это ничтожество стало домом для того, кто не обладает собственным телом в этом мире.
И это оно — тёмная сущность — управляет действиями Высшего жреца Алкана. А человек-Алкан — только сладко ест и пьёт, крепко спит и наслаждается ласками любых женщин — ему ни одна не посмеет отказать.
— Нет, — дерзко ответила Маша, глядя в страшно изменившиеся глаза. — Я не гневаюсь. Я хочу уйти отсюда. На воздух. Или у вас только и есть, что подземелья и казематы?
Долгих несколько секунд Высший жрец смотрел на неё, словно хотел вскрыть этим пронзительным, острым взглядом, разрезать и посмотреть, что внутри.
Было очень тихо. Красный свет шаров струился, обливая чёрную статую, и казалось, что это она его источает. Ядва замерла, словно сжатая пружина. Маша ощущала её страх.
Да, эта опасная и жестокая женщина очень боялась Алкана, вернее — она боялась того, кто иногда входил в тело жреца и управлял им, но понимала ли, что есть разница между одним и другим?
Маша размышляла об этом, глядя в сторону, следя за Алканом и Ядвой боковым зрением. И ещё о том, почему ей самой не страшно, откуда это чувство свободы, что позволяет говорить то, что думаешь и не тревожиться о последствиях?
Наконец, Алкан пришёл к каким-то выводам, может, и не окончательным, но что-то он для себя решил, и резко повернулся к Ядве.
— Это ты провела девушку в Тайный Зал? — спросил властно.
Ядва отступила на шаг, замотала головой.
— Нет! Нет, я не делала этого!
Алкан едва заметно, почти лениво шевельнул пухлой рукой, и Ядва, как тряпичная кукла, отлетела к стене, сильно ударившись спиной. Но она даже не вскрикнула, только охнула глухо, неотрывно глядя на жреца расширившимися от ужаса и боли глазами.
А ещё через миг её глаза словно погасли, и она безвольно осела на пол. Теперь в ней не было страха, не было вообще ничего — никаких чувств, никаких мыслей или желаний.
— Говори, — низким голосом повелел Алкан.
— Я не знаю, как она там оказалась, — голос Ядвы, напротив, звучал тоньше, выше обычного и был совершенно бесцветным. — Я не знаю, кто она и откуда…
— Ты подумала, что она просто девушка из знатной семьи, которая оказалась там волей случая, и решила воспользоваться этим? — полуутвердительно произнёс жрец.
— Да… — прошептала Ядва.
— Идиотка! — презрительно выплюнул Алкан.
Затем он повернулся к Маше и склонился перед ней. Это был совсем другой поклон, сравнительно с которым все прежние показались ей шутовскими насмешками. А теперь, похоже, всё было всерьёз.
— Приветствую Госпожу… — прошелестел жрец. — Если Великая соблаговолит последовать за мной, то я покажу дорогу в сад…
Маша едва заметно кивнула, и Алкан направился к боковому выходу, безразлично пройдя мимо потерявшей сознание Ядвы.