— А теперь к делу, — Ядва направилась к центру зала.
Сам зал был абсолютно пуст, если не считать возвышения, на котором покоилась большая круглая чаша. Никаких мозаик на полу — только старый отполированный камень, никаких статуй и украшений.
Наклонные стены сближались, почти полностью смыкаясь вверху, но всё же там оставалось небольшое четырёхугольное отверстие, через которое внутрь проникал слабый свет уходящего дня. Другого освещения здесь не было, лишь Символ в Машиных руках вспыхивал, то расплёскивая по стенам волны света, то почти совсем угасая.
Маша нерешительно приблизилась к чаше. Верес и Лирен уже стояли рядом с ней, взирая на её содержимое с гневом и отвращением. Куся перепорхнул с плеча Вереса на Машино и прижался к ней, вздрагивая и вздыхая. Символ почти угас, налившись свинцовой тяжестью.
Чаша была почти до краёв полна кровью, но и это было ещё не самым худшим. В ней плавало сердце. И это сердце… билось.
Волна дурноты накрыла Машу, Лирен, мгновенно оказавшийся рядом, поддержал её, а заодно и Символ, который вдруг стало очень тяжело удерживать, так что Маша его едва не уронила.
— Как… Почему… Оно что — живое? — пролепетала Маша, прикрывая глаза в надежде, что тошнота отступит и тёмный туман рассеется.
— Сложный вопрос, — усмехнулась Ядва уголком губ. — От постамента исходит энергия. Она заставляет сердце сокращаться практически так же, как оно бьётся в живом теле. И не позволяет крови испортиться. Впрочем её всё равно меняют каждый день. И сердце — тоже. Его вынимают специальными щипцами, кровь сливают через отверстия в нижней части чаши. Сейчас они закрыты и чтобы открыть нужен помощник. Да и нет у меня с собой ни слива, ни щипцов, так что…
— Господи… — Маша повисла на Лирене.
— Возьми себя в руки, — сверкнула потемневшим взглядом Ядва. — Сейчас твоя судьба решается, а судьба бывшего обладателя этого сердца от нас уже никак не зависит, её решать другим силам.
— Моя? — слегка удивилась Маша. — Мне казалось, что тут решаются вопросы поважнее…
— Ну что же… если для тебя есть вопросы важнее, чем собственная судьба, то, да, — и они тоже. А теперь, скажи-ка мне, — Ядва оттеснила в сторону Лирена, и он подчинился, потому что не подчиняться ей сейчас было невозможно.
— Скажи, — жрица заглянула Маше в глаза, пронизав своим взглядом её всю, до самого дна, словно раскалённой иглой проткнула. — Где Роса? Отвечай!
— Она у людей Холмов, в безопасности, — сказала Маша, ощущая, что голос звучит совсем не так уверенно и твёрдо, как надо! Ядва же ей не поверит…
Эх, некоторые врать не умеют, а она, Маша, хоть в чём-то, но достигла совершенства — она не умеет правдоподобно говорить даже правду!
— Когда ты видела её в последний раз?
— Так это… мы вчера утром вышли… Вот тогда и видела. Попрощались мы. Она еще мне "дачи" пожелала… — Маша невольно улыбнулась, припоминая. — Ох, что же это я? Она же просила передать, что всегда будет тебя помнить и молиться за тебя!
Взгляд жрицы скользнул в сторону и потерял часть своего яростного огня, в нём с самого дна, с глубины, всплывало что-то иное, но увидеть это Ядва не могла позволить никому. Она разжала пальцы, до боли сжимавшие Машины плечи и посмотрела куда-то в сторону.
— Что она там делает? В Холмах? Её хорошо приняли?
— Она лечить учится. Очень довольна.
— Да. Это хорошо. — Ядва отошла и оперлась обеими руками о край жуткой чаши, как другой человек мог бы опереться об обычный столик или тумбу.
— Я тебе верю, — проговорила она глухо. — Врать ты не умеешь. Ну что же… Молитвы Росы мне пригодятся. Да и память не помешает. Не откажусь. — Она зачем-то начала подворачивать длинные рукава своего одеяния.
Лирен и Верес подошли ближе, косясь друг на друга, как соперники, стремящиеся завладеть вниманием одной дамы.
— Затвор там? — уточнил Лирен, протягивая руку к чаше.
У Маши внутри всё заледенело, но она не издала ни звука — просто не смогла, отказал голос.
— Там-там, — Ядва криво усмехнулась. — Отойди-ка, а то забрызгаю. Это как раз для меня — у меня ведь давно руки в крови по локоть. Если не смогу открыть, дойдёт и до тебя очередь.
— Но я думал… — Лирен заглянул ей в глаза и стиснул зубы, чтобы вынести то — невыносимое, что в них плескалось.
— Думал, да… Вот и подумай о тех, кому ты нужен. Я тоже думала. Время было. Нет мне места ни в этом мире, ни в том, что будет, если Безликих признают наконец не богами, а демонами.
Для Росы место, надеюсь, найдётся, а для меня — нет. И кто знает, может, хоть часть грехов мне простится, если я сделаю это. Может… — не закончив фразы, она одним резким движением погрузила руки в чашу. Бьющееся сердце, плававшее у неё почти под носом, мягко стукающееся о её руки, Ядву нимало не смущало.
— Говорю же, отойди, — бросила жрица Лирену. — Если не хочешь сдохнуть просто так — со мной за компанию. Лучше красавицу свою поддержи — она того и гляди в обморок упадёт, уж я-то сразу вижу, когда пора приводить жертву в чувство, чтобы сознание раньше времени не потеряла. Опыт большой. Ну что, всё еще хочешь заменить меня? — она нащупала что-то на дне и напряглась всем телом, явно пытаясь сдвинуть нечто неподатливое.
— Моё место здесь, — прохрипела она. — Но если не позаботитесь о Росе, я и с того света вернусь, чтобы отомстить!
Лирен подхватил Машу, которая и правда начала уплывать куда-то в густеющую темноту и сплошной шум, заложивший уши, как ватой. Верес подошёл к ним и поддержал её с другой стороны. Символ стал тяжёлым настолько, что они втроём едва могли удержать его. Свет в нём почти полностью погас.
— Вот оно… — прохрипела Ядва, упираясь изо всех сил, — поддаётся… Ну что застыли? Думайте о том, что вам дорого. До… — Что-то вспыхнуло, кровь в чаше взбурлила и обдала жрицу с головы до ног.
А в следующий миг всех ослепила яркая белая вспышка, будто там что-то взорвалось. Лирен и Верес дружно оттащили Машу подальше. Щурясь и частично прикрываясь руками от непереносимой яркости, они всё же увидели, как рот жрицы открылся в немом крике, а может быть, она на самом деле кричала, но их словно оглушило, — оглушило все органы чувств разом, только зрение всё ещё служило, запечатлев, как на чёрно-белом снимке, изогнувшуюся в смертельной судороге Ядву — тёмное пятно на слепяще-белом фоне.
Ещё через секунду свет стал не таким убийственно-слепящим, теперь он вырывался из постамента сплошным белым столбом — чаша словно растаяла. И Ядва — растаяла тоже.
Столб света врезался в наклонные плиты, образующие стены и потолок Верхнего Зала, и они начали таять, распадаться, рассеиваться, словно это был и не камень вовсе, а старый грязный лёд, на который направили тепловую пушку.
Скоро трое людей и один кото-мышь оказались на открытой площадке — вероятно, той самой, на краешек которой их перенёс Символ с самого начала.
Великая Пирамида содрогнулась, неведомые силы пришли в движение, пробуждаясь от забытья, в которое их погрузили насильственно при помощи тёмных знаний, полученных от Безликих и их слуг — серых.
Мощный столб света, поднимающийся из центра площадки, где остался лишь невысокий постамент, уже совсем не слепил глаза, переливаясь белым и голубоватым, он завораживал, гипнотизировал.
Ещё через несколько секунд внутри этого потока началось какое-то движение, появилось нечто вроде переливающихся пузырьков и ещё что-то, похожее на силуэты людей. Ещё миг — и они шагнули из породившей их освобождённой энергии прямо в зал — светящиеся вытянутые фигуры, состоящие из света, мерцания, искр, переливов цвета от снежно-белого до льдисто-серебряного и голубого.
Фигуры помедлили, будто привыкая к новому для них миру, и начали неторопливое движение. Лирен выдвинулся вперёд, прикрывая собой Машу.
Куся на её плече зачарованно смотрел на "пришельцев", раскрыв веером сяжки и подрагивая усиками.
Верес потянул Машу в сторону — может быть, они направляются и не к ним вовсе, а просто — движутся куда-то по своим делам…