Победитель получает

ГЛАВА 66. Внутри

Коридор, по которому они шли, был широк и внушителен — впору хоть на тройке кататься. Постепенно все заметили, что вокруг становится светлее. Потолок по-прежнему терялся в непроглядном мраке, но стены и пол, выложенные гладкими плитами, становилось видно всё лучше и лучше.

Вдоль всей стены шла полоса шириной около метра, излучавшая свет, — сначала он был едва заметен, но постепенно разгорался сильнее, хотя совсем уж ярким так и не стал, но светильник Алана погасила — его трепетный огонёк терялся и тонул в холодном свечении, и от этого почему-то стало не спокойнее, а скорее наоборот — еще тревожнее.

Однако около часа пути прошло без происшествий — никаких препятствий, никаких развилок или ответвлений, тревожащих необходимостью принимать решение, ни звука, ни шороха, кроме шороха их собственных шагов по чуть шероховатым совершенно ровным плитам — ровно настолько шероховатым, чтобы не быть скользкими. Прямо-таки прогулка по проспекту!

На стенах же плиты были совершенно гладкими, серо-стального цвета. У Маши сложилось впечатление, что это даже не камень, а какой-то неведомый сплав.

Подспудная тревога нарастала с каждым шагом, постепенно превращаясь в страх, всё более сильный, всё более гнетущий. Было ясно, что нечто ждёт их, что-то или кто-то скрывается здесь, и оно всё ближе.

Воздух оставался свежим, но дышать становилось труднее. Страх ложился на грудь тяжким камнем. Маша неожиданно поняла, что дорога идёт под уклон, — он был таким плавным, что это нелегко было заметить.

Надо сказать остальным… Мысли текли медленно и словно вязли в этой тишине, в этом страхе — всё более глубоком, всё более затягивающем, как зыбучие пески. Невозможно было заставить себя нарушить молчание, невозможно…

Может, если они будут молчать, их не заметят? Глупая надежда. Их давно заметили, их ждут… Безликое, бесформенное нечто, обитающее в этом подземелье… Но говорить всё равно незачем. Если уж она, городская жительница с наблюдательностью, стремящейся к нулю, заметила, что они опускаются всё глубже, то остальные давно в курсе.

Так что не нужно говорить. И думать не нужно… Замереть, застыть, затаиться… Исчезнуть. Её нет здесь. Её не должно здесь быть. И где это — здесь? И кто она сама? Что делает? Куда идёт? Зачем?.. Надо вернуться. Вернуться назад. Там было лучше, там был свет — живой, дневной свет.

Маша остановилась, ощущая, как ледяная рука сжимает сердце, а из глубины коридора веет ещё более жгучим холодом. Назад. Надо поворачивать обратно, надо бежать… Прочь!

Она попятилась, ощущая, как нечто приближается к ним, наплывает на них, подобно приливной волне. Где-то там, впереди, открыли шлюзы… Бежать! Пока ещё не поздно…

Лёгкий шорох и боль от вцепившихся в плечо знакомых лапок — Куся перепорхнул с плеча Лирена, на котором восседал, разумно экономя силы, к своей Маше и тут же зашипел ей в ухо:

— Успокойся! Немедленно успокойся или возвращайся наверх. Дорога тут одна — не заблудишься.

Маша, только что мечтавшая именно об этом, немедленно возмутилась:

— Как это — возвращайся?! Нет уж!

— Тогда прекрати паниковать, — пробурчал Куся.

— Я ещё и не начинала, — Маша усмехнулась. — Когда я действительно паникую, у всех в радиусе ста метров уши закладывает.

— Помню-помню, — фыркнул Куся. — Это было первое, что я тебе узнал. Но на вчерашних Стражей твоя особая способность подействовала не больше, чем на Проглота. Похоже, они такие же глухие, как и он. И те, что ждут нас впереди — тоже. Зато они отлично слышат страх.

— Там, впереди, Стражи? — чуть повысив голос спросила Маша и снова остановилась.

— Ну да. А чего ты ожидала? Что нас попугают немножко снаружи и всё? А здесь, внутри, кто угодно может идти куда пожелает?

— Впереди Стражи? — негромко переспросил Лирен.

— Повторяю для всех, кто думал, что мы здесь просто гуляем: да, впереди Стражи, — иронически протянул Куся. — Нас сюда не звали и нам здесь не рады. Вас это удивляет?

На этот раз остановилась даже Видящая. Она повернулась и посмотрела на Кусю.

— Я знаю, что они рядом, но я их не вижу. А ты видишь? — спросила она.

Куся шевельнул сложенными крыльями, будто плечами пожал.

— Я их чувствую.

— У них есть тела? Я не могу понять… — с горечью призналась Алана.

— Не знаю, как объяснить… — Куся потёр передней лапкой нос, — потому что и сам не очень понимаю. У них есть тела, но не такие, как у нас. Они… неуязвимые. И не такие плотные. Но очень опасные. За оружие можете даже не хвататься, — кото-мышь покосился на Лирена и Вереса. — Ничего хорошего из этого точно не выйдет, а навредить себе и нам — может, и получится, не знаю точно.

— Что же тогда делать? — угрюмо спросил Лирен.

Алана серьёзно посмотрела на него, а потом и на всех остальных.

— Убедить их в том, что мы имеем право здесь находиться. Это единственное, что мы можем сейчас сделать.

Маша, к которой с Кусиной помощью вернулось самообладание, деловито спросила:

— Как убедить?

— Для начала не трястись от страха, — Куся на её плече поёжился. — Хотя это и нелегко. Они сами наводят на нас страх, прогоняют нас отсюда, — пояснил он.

Маша вздохнула с облегчением. Значит, дело не только в том, что она неисправимая трусиха.

Алана снова двинулась вперёд, остальные потянулись за ней, но на этот раз далеко они не ушли.

Впереди появились яркие светящиеся точки. Они быстро росли, приближаясь, пока не достигли размера футбольного мяча. Шаровые молнии? Это оружие стражей или сами стражи? Что они будут делать? Нападут?

Вопросы вспыхнули и погасли, осталась только затягивающая пучина вязкого страха, в которой тонули все мысли, кроме одной — бежать отсюда!

Шары замедлились, подлетев к остановившимся людям. Ярко светящиеся холодным колючим светом сгустки энергии, чуть пульсирующие, они слегка покачивались из стороны в сторону, будто размышляя, что же им сделать с нарушителями.

— Сохраняйте спокойствие, — медленно произнесла Видящая. — Мы имеем право здесь быть. Мы преемники тех, кто оставил здесь Символ. Теперь он нужен нам, чтобы вернуть его на законное место — в Великую Пирамиду Равнин.

Голос Видящей удерживал Машу на краю пучины ужаса, её голос, её слова и тепло пушистого тельца на плече, ощущение его коготков — такое знакомое, такое необходимое сейчас. Куся молчал, и Маше показалось, что ему еще хуже, чем ей, ведь он более чувствительный. Она осторожно подняла руку и погладила его по сложенным бархатистым крыльям.

— Не двигайтесь, — неестественно спокойным тоном сказала Алана. — Когда я пойду вперёд, идите за мной.

Но Видящая продолжала стоять, глядя на неторопливо качающиеся шары, которые начали облетать всех участников похода, приближаясь почти вплотную. Явственно запахло озоном, а тела сковало так, что они теперь, наверное, не смогли бы пошевелиться, даже если бы захотели.

Шаров было около десятка или чуть больше. Маша никак не могла сосчитать их, потому что даже перевести взгляд с места на место уже не решалась. Она застыла, превратилась в изваяние.

Пульсирующий плазменный шар совсем близко… Десять сантиметров, пять, один… и снова он немного отодвигается. Пять сантиметров, десять, пять, три, десять… Он не источал жара, Маша ощущала скорее озноб, чувствовала, как все волоски на теле встали дыбом. В невероятном напряжении текли секунды.

"Мы имеем право здесь находиться", — мысленно повторяла она себе.

Алана молчала, и Маша понимала, что у Видящей просто не осталось сил, чтобы продолжать говорить. Её сковало так же, как и остальных. Это невозможно выдержать… Это балансирование на грани жизни и… неизвестности. Чего они ждут? Сколько можно?!

Маша зажмурилась не в силах выносить это, смотреть в равнодушное лицо смерти, не имеющее ни черт, ни снисхождения, а лишь ледяной жалящий свет, пронзающий насквозь всё существо жертвы.

Последующее произошло стремительно. Верес был прав — она оказалась слабым звеном, балластом, тянущим других в пропасть, она не выдержала, сдалась, струсила. Кажется, шар недвусмысленно бросился на неё, а Лирен, стоявший рядом, оттолкнул её и принял удар на себя.

Маша упала в одну сторону, Лирен, согнувшись пополам со стоном непереносимой боли — в другую. Со всех разом словно спали чары, оцепенение их прошло, и все кинулись к Лирену. Шары, искрясь, отступили. Они сделали своё дело — нанесли удар, пусть и не тому, кого выбрали. Стражи всего лишь хотели прогнать их.

Маша стояла на коленях рядом с Лиреном, нежно прикасаясь к его волосам, не замечая, как по щекам текут слёзы. Шар пролетел его насквозь, причинив невыносимую боль, о которой говорили едва слышные стоны, но так же они говорили и о том, что он жив! Жив.

— Что… что с ним? Он же поправится, правда? — спрашивала Маша, обращаясь к застывшим рядом Алане, Вите, к Кусе, тронувшему Лирена лапкой.

— Силой ударили, — сказал кото-мышь. — Тебя бы насмерть уложили…

— Вот и пусть бы укладывали! — вскинулась Маша. — Зачем, ну зачем ты полез… Мне же всё равно не жить! Человеком… Только перевёртышем. Зачем…

Лирен приподнял голову и посмотрел на неё с отчаянной нежностью.

— Ещё немного поживи… — выдавил он с хрипом. — А потом… если будет нужно… я тебя сам убью… — он криво усмехнулся, и Маша почувствовала такое невероятное облегчение от этой неуклюжей шутки, что разревелась уже по-настоящему — со всхлипами и истерическими смешками.

— Он сильный, он поправится, — твёрдо сказала Алана, положив руку ему на лоб. — А тебе нужно успокоиться, если собираешься идти дальше.

— Дальше? — удивилась Маша, и действительно почти успокоилась.

— А по-твоему, мы теперь должны сдаться и повернуть назад?

Видящая посмотрела на шары, застывшие в отдалении, ждущие с бесконечным терпением.

— Ты можешь остаться с ним.

Маша растерялась на миг, но тут Лирен судорожно и глубоко вдохнул, медленно выдохнул и сел.

— Все пойдут, — сказал он. — У нас нет другого пути. Они должны понять, что мы имеем право находиться здесь. И мы им это докажем.

— Как? — изумилась Маша.

— Просто. Мы должны просто идти. Без страха.

— Но ты… — перебила Маша.

— Я смогу. Мне уже лучше.

— Если тебя ударят снова…

— Я умру, — спокойно согласился он. — А если тебя ударят хотя бы один раз — ты тоже умрёшь. Мы знали, на что шли. И ради чего. Если мы умрём здесь, наши души найдут друг друга — я верю. А ты?

Горло сжало спазмом. Оказалось неожиданно тяжело выдержать этот прямой, ничего не скрывающий взгляд, распахнувший дверь в душу, говорящий о любви и преданности — в этой жизни и после неё — всегда, вечно.

— Я тоже, — сказала она тихо.

И это было обетом, нерушимым по обе стороны смерти.