Победитель получает

ГЛАВА 41. Счастливый долгоног и страшный грызун

— Куся… — тихо позвала Маша.

Трава колыхалась уже на порядочном расстоянии — кото-мышь со своими исследованиями перемещался в сторону холмов с подозрительными постройками. Правда, это перемещение было несущественным: лес всё равно совсем рядом, а до холмов далеко — и за полдня не дойдёшь наверное…

Трава активно закачалась, зелёные бурунчики в растительном море указывали на быстрое приближение Куси.

— Чего ещё? — озабоченная и недовольная мордочка хмуро смотрела на неё.

— Тебе же там не видно, а… — Маша указала рукой в сторону холмов.

— Мне не видно, зато и меня не видно, — пробормотал кото-мышь, взлетая в воздух и уже почти привычно опускаясь на Машино плечо.

Он так натренировался, что его коготки почти не чувствовались.

— Но какой в этом толк, если тебя всё равно видно всем и отовсюду, — завершил он ворчливо и замолчал, пристально всматриваясь сначала в холмы и то непонятное и пугающее, что на них находилось, а потом в угрюмую и неприступную лесную крепость, — Маша медленно повернулась, чтобы предоставить товарищу круговой обзор, а он в это время умело балансировал крыльями, легко удерживая равновесие.

— Да, в большом росте есть свои преимущества, — признал Куся, прежде чем бесшумно спланировать на землю, — но недостатков больше… — глубокомысленно заключил он уже внизу.

Маша только вздохнула, соглашаясь.

— Куда пойдём? — спросила она. — Мне эти холмы совсем не нравятся…

— Мне тоже, — уверенно согласился Куся.

— Лес тоже какой-то… пугающий.

— Незнакомый, — уклончиво отозвался Куся. — Но не торчать же здесь, как долгоног на болоте. Вряд ли нам так повезёт, как ему…

— А в чём повезло долгоногу? — тут же спросила любознательная Маша.

— Да во всём! По болоту хищники ходить не могут — проваливаются. А у долгонога ноги так устроены, что не проваливается он. И хоть его со всех сторон видно, а не подобраться к нему!

— А с воздуха?

— Долгоног крупный… с таким связываться — себе дороже… — отозвался Куся и, взглянув на Машу, пояснил: — Мы, говорящие, самые большие и сильные из летающих хищников. Остальным он тем более не по зубам. Да и что в нём… одни жилы да ноги сухие…

— Чем же он там питается? — спросила Маша, сама не зная зачем.

Вот не было у неё сейчас насущнее вопроса, чем питание неведомого везунчика долгонога, счастливо обитающего на инопланетном болоте! Хотя понятно, зачем она с таким вниманием вникает в особенности безоблачной долгоножьей жизни, — чтобы хоть чуть-чуть отвлечься от куда более бурных и пугающих перипетий своей собственной…

— Брюхолапками в основном, — сказал Куся и облизнулся. — Они нежные такие… И в болоте их полным-полно! Просто наступить некуда. Да только, кроме долгонога, никто там ступать-то и не может! Вот и говорят: везёт, как долгоногу. Но это не про нас, — заключил Куся, направляясь к лесу.

— И ты хотел бы так жить? — спросила Маша. — Хотел бы стать долгоногом?

Куся резко остановился, словно налетел на стену, повернулся к Маше, посмотрел внимательно и решительно ответил:

— Нет уж! Ещё чего… Всю жизнь сидеть в болоте и лопать брюхолапок?! Он даже летать не умеет. Ни за что! — сделав это заявление, Куся снова развернулся к лесу и заспешил вперёд.

Маша молча шла следом, поглядывая по сторонам и одновременно пытаясь представить, как же выглядит долгоног, ведь уже сложившийся в её воображении образ существа, отчётливо напоминающего цаплю, лопнул, как мыльный пузырь.

Она еще успела немного подумать о том, все ли говорящие такие мудрые, как Куся. Видно, всё же не все, раз вождь купился на посулы серых. Впрочем, вожди — это вообще особая порода! Все ли народы глупеют, вступая на путь технического развития? Всегда ли прогресс порождает общество индивидуумов, постоянно недовольных своей жизнью и совершенно не умеющих ценить то, что имеют?

Маша не сомневалась, что Куся не захотел бы стать или быть никем иным, кроме как самим собой. Не только долгоногом, а вообще — никем. Он так полно и ясно, так… всецело был самим собой, как подавляющему большинству людей и не снилось! И ей тоже не снилось… как оказалось.

Тут они приблизились к лесу, и Маше стало не до размышлений — на них упала тень лесной стены, которая вблизи оказалась ещё выше, но не столь непроницаемой, как казалось издалека. Конечно, между гигантскими стволами можно было пройти, но ветви и толстые древовидные лианы переплетались совершенно неожиданным образом, то взмывая вверх, то опускаясь к самой земле, а то вдруг вытягиваясь горизонтально — на разной высоте и под разными углами.

Куся мог передвигаться по этому почти непроходимому лесу с относительной лёгкостью. И размеры его — чуть больше домашней кошки — и ловкая прыгучесть, и зацепистая когтистость, и возможность перелететь там, где затруднительно пройти, и, наконец, острое ночное зрение — всё было ему в помощь.

А Маша… снова ощущала себя балластом и тормозом. Она перелезала и подныривала, обходила и присматривалась — снова и снова, двигаясь практически на ощупь в царившем здесь густом сумраке, обещавшем вскоре превратиться в непроглядную темноту.

— Далеко не пойдём, — объявил Куся, оказавшийся где-то вверху и справа.

Он вообще передвигался кругами. Центром кругов была Маша, и пока она проходила десяток-другой метров, кото-мышь успевал обследовать всё вокруг. Так они и перемещались — тяжело и очень медленно. Наверное метров двести прошли, не больше, как Куся предложил сделать привал, а то и вовсе остановиться на ночь. Маша права голоса в этом вопросе не имела и не претендовала на него — куда уж…

— Придётся здесь ночевать. Дальше ты всё равно идти не сможешь, — вздохнул Куся. — Сейчас совсем стемнеет.

Маша устало привалилась к огромному стволу с гладкой корой. Он казался почти отполированным и каменно твёрдым, будто это и не живое дерево, а деревянная скульптура, покрытая лаком. Зато внизу кустились резные лишайники, местами доходящие Маше до колен, и мхи, вездесущие мхи выстилали всё, в том числе и ветви, и то, что Маша предположительно считала лианами.

Было тихо. Как-то слишком тихо для леса, хотя — ночь приближается, может, поэтому всё застыло и замерло? Но Маше упорно казалось, что здесь всегда так и по-другому быть просто не может. Никогда эту мрачную темноту не оживляют весёлые вопли каких-нибудь инопланетных обезьян или заливистые трели птиц. Мрачный, глухой заколдованный лес, вроде того, что окружал замок спящей красавицы из сказки.

— Здесь подожди, — распорядился Куся. — Я скоро.

— Куда я денусь-то? — усмехнулась Маша, уже почти привычно устраиваясь в углублении между выступающими мощными корнями у "лакированного" ствола. — Разве что сожрёт кто-нибудь, а сама я гулять точно не пойду, — и тут же встревожилась: — Ты только осторожно, Кусенька. Странный тут какой-то лес… Может…

— Не маленький, сам понимаю, — буркнул кото-мышь. — Да не бойся ты, я осторожно. И недалеко. Так… посмотрю тут… — неопределённо протянул он, шевеля носом и трепеща сяжками. — Пахнет тут что-то… знакомое. Рядом. Тихо сиди.

Маша покорно кивнула, и Куся юркнул куда-то, мгновенно скрывшись из виду. Да и то сказать — какой уж тут вид? В двух шагах уже ничего не видно… Обзор тоже, можно сказать, нулевой: у одного дерева сидишь, а в другое носом упираешься…

Маша еще только готовилась начинать ждать Кусю, настраивая себя, уговаривая, чтобы не запаниковать раньше времени, отодвинуть как можно дольше полное осознание опасности, безнадёжности даже их положения, а Куся уже возник перед ней, вынырнув из-за соседнего ствола.

У него были испуганные глаза — это Маша заметила в первую очередь. И только потом увидела, что он держит в зубах безвольно обмякшую тушку какого-то мелкого зверька.

Зверёк напоминал крысу, только светлую, насколько Маша могла судить в полумраке, и бесхвостую, чуть крупнее среднего пасюка. Куся шмякнул его на мох у Машиных ног.

— Вот… грызун… — произнёс он с непередаваемым выражением: и страх, и отвращение, и любопытство — всё вместилось в два слова.

— Я его есть не буду, — отказалась Маша, чуть отодвигаясь, насколько позволяла межкорневая ложбинка, и думая, что страх в глазах Куси ей, должно быть, померещился.

И до сих пор мерещится, как ни странно… Чего ему сейчас бояться? Это она едва сдержала вопль, когда дохлого грызуна ей чуть не на колени положили. Удержалась только потому, что Кусин страх напугал её еще сильнее. Какое-то несоответствие, какая-то неправильность царапала сознание, и следующие слова Куси объяснили — какая.

— Я тоже не буду! — сердито фыркнул кото-мышь. — Ты что, не понимаешь? Грызун! Это — грызун.

— И что? — очумело спросила Маша. — Ты же их вроде ешь?

— Да откуда он здесь-то взялся?! — возмущённо зашипел на непонятливую подругу Куся. — Я понимаю — ты их раньше не видела. Потому и говорю — это грызун. А мы — где? — как у умственно отсталой спросил он.

— Не знаю, — соответственно ожиданиям ответила растерянная Маша.

— Вот! — возликовал Куся. — И я — не знаю. Но не в моём мире — это уж точно. Так откуда здесь грызуны?!

— Может… они и здесь… — пролепетала Маша, сама себе не веря.

— Лес — совсем другой, не как у нас. Всё другое. А грызуны — точно такие же… — задумчиво бормотал Куся, осторожно придерживая лапой подозрительного грызуна. — И вёл он себя странно… — Куся принюхался. — И теперь вот — чего лежит? От страха затаился?

— А он что… живой? — испуганно спросила Маша.

— Я его не убивал, — открестился Куся. — Если дохлый, то сам сдох, — он снова внимательно принюхался, практически ощупал неподвижное тельце сяжками, и выдал заключение:

— Живой.

— Может, он просто похож? — робко предположила Маша.

— Не просто, — угрюмо отозвался Куся. — Он пахнет, как грызун, — выдвинул он неопровержимый аргумент. — И хуже того… — Куся снова принюхался. — Он пахнет и выглядит точно так же, как тот самый грызун, которого я поймал последним — в своём мире. Я вспомнил о нём — о том грызуне, и сразу почувствовал запах. Пошёл на него. Нашёл этого… Он сидит — прижался, смотрит на меня и не убегает! Я — ближе. Он — смотрит. И… пахнет. И ничегошеньки больше не делает! Ты хоть что-нибудь понимаешь?

— Может, он больной? — выдвинула гипотезу Маша и попыталась ещё немного отодвинуться, но было уже некуда — толстенный корень упирался в спину. — Или от страха…

— Больной?! — возмутился Куся. — Что я, больного от здорового не отличу?! Он как здоровый пахнет, немолодой, но здоровый. Тогда уж это я — больной, запахи путаю… Но я не путаю! — он снова посмотрел на Машу испуганно.

— Он пахнет, как тот самый грызун… Значит… — Куся встряхнул головой, встрепал сяжки, усики, хохолок — всё как-то тревожно растопырилось во все стороны и замерло, только лапа, придерживавшая грызуна, заметно дрогнула.

— Значит, — повторил он, решившись, — это — перевёртыш.