— Да нечего рассказывать, — через несколько секунд отозвался Лирен чуть хриплым, каким-то не своим голосом.
Будто он молчал очень-очень давно, будто эта тишина между ними длилась бесконечно долго, и он уже успел разучиться говорить, просто забыл, как это делается.
— Когда мне было десять, в нашу деревню пришла храмовая стража. Они убили всех, кроме нескольких детей, собиравших в это время ягоды. Я был старшим из них, меня отправили с малышами, чтобы я присмотрел за ними. Нас было пятеро.
— А потом мы вернулись. С ягодами. После этого жизнь закончилась. Началась война. То есть… она шла и до этого. Мужчины воевали со стражей. Они только так называются — храмовая стража. На самом деле — это армия, хотя тогда их было ещё не так много. Захватчики — из-за Моря, и предатели — с Равнин.
— Нас тоже кто-то предал. Деревня была спрятана. Мы прятались в Холмах — на их границе с Равнинами. В то время там легко было скрыться. Но кто-то донёс. Эти убийцы… они знали, что мужчин не будет. Пришли и убили всех, кого смогли отыскать. И сбежали. Так бывало и после. Холмы не давали приюта тем, кто воюет. И даже их семьям. Но отворачивались и делали вид, что не замечают, как мы прячемся на границах их владений. Они притворялись, что не знают о нас, и до определённого времени это помогало.
— Мы злились на них за это, — сказал Верес. — За то, что не хотят сделать для нас больше: не пускают глубже в Холмы и не воюют вместе с нами. И я злился. Но потом… После того, как мы, вернувшись домой, нашли мёртвые тела наших жён, детей и матерей… я понял — они были правы. Мы не смогли защитить свои семьи. А они — защищали свои. И мы не вправе винить их за это.
— Но если бы они объединили свои силы с вашими… — почти простонала Маша.
Перед её внутренним взором стояла чудовищная картина: окровавленные, убитые женщины и дети и пятеро малышей, вернувшихся домой. С ягодами.
Она почти видела, как собранное с таким старанием ароматное великолепие, с гордостью принесённое домой, выпадает из их рук, падают на землю туеса и корзинки, красные ягоды смешиваются с красной кровью.
— Силы… — Верес усмехнулся. — То, что у нас было тогда, вряд ли можно было назвать силами. Сопротивлялись лишь немногие. Потеряв жену, я подумал: если бы я знал об этом заранее, если бы знал, чем придётся заплатить, если бы увидел своего сына, закрывающим глаза своей матери, а после тянущего прочь малышей, которые даже еще не успели понять, что произошло… Если бы я увидел это, когда только начинал борьбу… Я… — Верес помолчал несколько секунд.
— Не знаю. Теперь я уже не знаю. Но тогда, пятнадцать лет назад, я сказал себе, что не стал бы бороться, если бы знал, к чему это приведёт. Не стал бы…
— Отец… — потрясённо прошептал Лирен.
— Да, сын. Это правда. Сейчас не время для полуправды, четвертьправды, недоговорок и прочего… Я не знал, как смотреть в глаза тем, кто потерял всех. Случись такое со мной, я пошёл бы убивать этих тварей без всяких расчётов и осторожности, просто чтобы унести с собой в могилу побольше палачей.
Но у меня остался сын, у меня остался ты. И если бы не твой взгляд, не твоё молчание, я бы бросил всё. Постарался затеряться среди тех, кто смирился с владычеством Безликих. Если бы тебе было не десять, а пять лет, я так бы и поступил.
Но тебе было десять, и ты всё понимал. Всё. Кроме моего страха потерять ещё и тебя. Или стать причиной новых потерь для других. Ты рвался в бой, и я понял, что наверняка потеряю тебя, если не поддержу, если не стану опорой.
Потом я почти забыл об этом. За эти годы, я забыл или, может быть, постарался забыть, как хотелось мне удержать то, что у меня было, как хотелось спрятать своё дитя от жестокости этого мира. А сейчас вот вспомнил. Холмы имели право держаться в стороне. Может, это и неправильно, но не нам судить их за это…
— А что было потом? — спросила Маша через несколько секунд, только чтобы о чём-то спросить и нарушить тишину — на этот раз гнетущую, вязкую тишину, в которой вернувшиеся домой дети снова и снова роняли спелые ягоды в кровь своих матерей.
— Потом… была война. Нескончаемая война. Лирен правильно сказал. Жизнь закончилась. Да, мы воевали и до этого, но тогда мы еще и жили. А после… Мы только воевали. Нас становилось больше.
Чем больше нас убивали, тем больше нас становилось. Жрецы хотели запугать народ Равнин и полностью подавить сопротивление — поначалу не слишком-то сильное. Но их жестокость привела к тому, что к нам присоединялось всё больше людей. В последний раз нам едва не удалось…
На этих словах отца, Лирен опустил голову, волосы чёрным пологом скрыли его лицо, но не могли спрятать боль.
— На этот раз всё получится, — твёрдо сказала Маша с уверенностью, которую не ощущала. — Холмы готовы поддержать вас. Ещё не поздно. Не может быть поздно. Мы отыщем Символ и… — она замолчала, не зная, что ещё сказать, как дать другим надежду, если у тебя самой её почти не осталось…
— А что сказала вам Ядва? Там, в подземелье, прежде чем вы ушли?
— Откуда ты знаешь? — Лирен поднял на неё изумлённо расширившиеся глаза. — Роса рассказала? — тут же предположил он.
— Нет, — Маша улыбнулась. — Из Росы так просто и слово не вытянешь. Я видела это во сне. Вы звали её с собой, но она не пошла.
— Во сне… — повторил Лирен. — Я верю тебе. Ты блуждаешь между мирами и меняешь их пути… Иногда мне кажется, что я тоже видел тебя во сне. Давно, очень давно…
Ядва сказала, что надежда еще есть. Тогда я не понял и половины из того, что она говорила. Просто запомнил. Она сказала, что нужно разыскать Видящую Холмов и передать это ей.
— Видящую? — в свою очередь удивилась Маша. — Ядва знала о Видящей…
— Она много о чём знала, — подала голос Вита. — Из Росы действительно непросто вытянуть слово, а вытянутое из неё слово нужно еще суметь понять. Но Ядва велела ей быть откровенной с Видящей, а Роса слушается тётку беспрекословно.
— Они обе из древнего рода — знать Равнин, связанная со жрецами. Не этими — нынешними, а теми, что были до них. Они поклонялись Милосердной Матери всего сущего и ведали многие тайны. Когда власть захватили жрецы Безликих, они убили или того хуже — посвятили Безликим — всех из старой знати, кто отказался принять новую веру и склониться перед Безликими.
— Мать Ядвы и её старшая сестра — мать Росы — отказались, хотя мужчины их дома покорились. Женщин забрали жрецы. Ядве тогда было пятнадцать лет, Росе — пять. Они больше не видели своих матерей, но жрецы обещали им, что они встретятся, что их матери останутся живы, если девочки станут служить "истинным богам" — Безликим.
— Ядва согласилась. Она делала всё, чтобы доказать свою преданность и занять как можно более высокое положение. Но на самом деле — она делала всё, чтобы уберечь Росу и, может быть, спасти мать и старшую сестру. Но чем больше она узнавала, тем лучше понимала, что их уже нет вживых… — в лучшем случае. Но они были живы.
— Когда Ядву посвятили в жрицы Тёмной Владычицы, она увидела мать и сестру. Жрецы исполнили своё обещание… Ядва едва могла узнать их. Они были чудовищно изуродованы. Посвящение Безликим — это жизнь в тысячи раз хуже смерти, жизнь, полная постоянной боли… Ядве сделали подарок. В честь того, что она стала жрицей, ей было позволено принести свою мать и сестру в жертву Тёмной Владычице. Убить их. Прекратить их муки.
— Господи… — Маша закрыла рот свободной рукой и прикусила тыльную сторону ладони, а потом уткнулась лицом в согнутые колени. Лирен бережно обнял её за плечи.
— И она сделала это? — в Машином вопросе было очень мало от вопросительной интонации. Можно было его и не задавать. Конечно же, сделала. И что ещё ей оставалось?! Какой чудовищный ужас…
Вита только молча кивнула.
— Всё это время жрецы утверждали, что "ложные символы" нашей веры, которые хранились в Пирамидах, уничтожены. И все в это верили. Ядва сумела узнать, что это не так. Символ из Пирамиды Равнин успели спасти. Его перенесли к нам — в Пирамиду Холмов. Даже мы не знали об этом, и не узнали бы, если бы не Ядва. Жрецы Безликих боятся, что Символ вернётся. Они боятся этого. Значит, надо его вернуть. Во чтобы то ни стало. Пока ещё не поздно.
— Но даже если мы доберёмся до него и сможем взять, как нам пробраться в Пирамиду Равнин? Это же немыслимо… — Маша уткнулась лбом в плечо Лирена и замерла. Он поглаживал её по волосам, едва касаясь.
— Нам не придётся идти туда, если всё получится, — ответила Вита. — Ядва сказала, что если Символ проснётся, то сам перенесёт того, кто его пробудил, в Пирамиду. Они связаны. И эта связь всё ещё существует, хотя жрецы Безликих сделали всё, чтобы её разрушить.
— На месте Символа сейчас установлена жертвенная чаша, полная крови. Каждый день туда вливают свежую кровь людей, убитых во славу Безликих. Поэтому его нельзя просто отправить туда, чтобы он сам вернулся на своё место. Кто-то должен… уничтожить чашу.
— Как… — прошептала Маша, замирая от ужаса, и где-то в глубине души подозревая, что со своим счастьем, скорее всего, именно она и окажется этим "кем-то".
— Не знаю, — покачала головой Вита. — Я не знаю. Ядва сказала, что будет ждать. Будет держаться поблизости и ждать, сколько сможет. Но мы должны поторопиться. Если мы не успеем… всё окажется напрасно.