Объективно говоря, до Старого Отнорка было недалеко. Может, около километра и вряд ли больше полутора, но, ковыляя по дикому лесу, невольно оцениваешь расстояние исключительно субъективно.
Поэтому, к тому времени, когда Маше позволили остановиться, ей казалось, что Старый Отнорок находится на другом краю света — не иначе!
И только когда Машу схватили за плечо, она подняла взгляд от земли, за неровностями которой последнюю треть пути следила уже не отрываясь, и заметила, что находится на прогалине, пугающе похожей на ту — с ямой.
Вот и светящиеся лианы, только здесь они совсем тусклые — сразу и не заметишь. Наверное, наступило утро, а может и день. Вокруг прогалины исполинские стволы стояли, казалось, совсем уж непроницаемой стеной.
Но при ближайшем рассмотрении стало ясно, что пространство между ними, конечно, есть, но оно заплетено ветвями так густо, что и не протиснуться. И эти переплетения показались Маше что-то уж больно правильными, во многих местах — симметричными, с почти равными расстояниями.
Прямо перед Машей оказалась какая-то загородка, вроде плетня. Один из её сопровождающих открыл "калитку" — за оградой вниз уходила чернота глубокого провала… Там, кажется, было что-то напоминающее ступени, но Маша не успела рассмотреть, в ужасе отшатнувшись, рванувшись назад, она практически уткнулась в широкую грудь Копыша.
— Ты чего? — удивился Копыш, заметив отчаяние и страх в глазах пленницы.
Она только замотала головой. Слова опять куда-то разбежались…
— Да не бойся ты, — забормотал Копыш, явно чувствуя себя неуверенно: он был не готов к разговорам с этим непонятным существом…
Но выбора не было. Дум пошёл к Новой Норе встречать Умудрённого, а здесь за главного остался он, Копыш. Вот уж чего ему меньше всего хотелось, так это быть за главного… Ему бы копать! Новая Нора удалась на славу…
А тут… — совершенно непонятно, что делать с этими немыслимыми созданиями, не умеющими ходить по Лесу, до смерти боящимися самого обычного входа в Нору! Вернее — не умело и боялось одно существо, но именно оно было у них за главного, именно оно разговаривало! Разговаривало, как Лесной Народ! И боялось Норы…
Копыш не догадался, что Нора напомнила Маше о страшной яме. Дум, может, и догадался бы, на то он и Дум! А Копыш был в растерянности… Он почесал лоб, почесал щёку, потёр ухо и оглянулся на своих спутников.
Они, похоже, понимали еще меньше него, и ждали его решения. Да и это… создание — тоже смотрело с мольбой именно на него… Вот ведь угораздило…
Копышу было их жаль… Что бы ни говорил Бур, Копыш хоть и соглашался с ним нередко, но злости не чувствовал, как и большинство его сородичей. Раздражение, недовольство, недоумение, даже испуг перед этим необъяснимым нашествием — чувствовал, но злобу или ненависть — нет.
Он сам подозревал, что это потому, что он недостаточно умён, чтобы понять, охватить разумом всю ширь и глубину надвигающегося… Бедствия? Не хотелось в это верить… Но он понимал, что это неправильно. Надо что-то делать — тут Бур прав. Но что? Предложения Бура Копыша пугали больше нашествия перевёртышей. И Дум сегодня сказал то же самое… Копыш снова почесал между ушами, тяжело вздохнул и посмотрел вокруг.
— Давайте отведём их наверх, — предложил он.
— А они смогут подняться? — усомнился один из его товарищей.
Копыш снова почесал лоб, подошёл к Детскому Дереву и повернулся к Маше:
— Если не хочешь в Нору, лезь туда. Здесь даже самые маленькие легко забирались, — прибавил он, ободряя застывшее в явной нерешительности странное создание.
Высокое, с тонким телом, длинными ногами и руками, оно выглядело так, что от него невольно ожидаешь особой гибкости и ловкости, но с ловкостью у существа было не очень… с выносливостью — и того хуже, сил, кажется, тоже было маловато…
Странное, очень странное существо… Само ни в кого не превращается, но носится с этим перевёртышем, как мать с новорожденным. Ничего не понятно… Как хорошо, что завтра, вернее — уже сегодня к вечеру — должен прийти Умудрённый!
Существо подошло, всё так же прижимая к груди перевёртыша. Копыш поймал себя на том, что ему всё труднее видеть в нём опасность, даже просто помнить о том, что это перевёртыш, — всё труднее.
Зверёк льнул к существу, словно искал защиты. Он был непохож на опасность, тем более — на врага. Копыш одёрнул себя: на то они и перевёртыши, чтобы обманывать врагов своим видом и вводить в заблуждение. И всё-таки…
Какие же огромные и испуганные глаза у этого странного существа… Наверное, это самка, наверное — молодая. Копышу хотелось успокоить её, но он не знал как, и оттого только ещё громче сопел и чаще чесал лоб и щёки.
Маша подошла к огромному стволу — такому необъятному гиганту, что даже в голове не укладывалось, что это дерево, а не какая-нибудь сторожевая башня, к примеру. Но ветви, как ни странно, доходили почти до самого основания и были относительно тонкими, а кроме того, здесь они располагались так, что образовывали подобие лестницы.
Она посмотрела вверх. Там, на высоте в три её роста, в свете мерцающих лиан, свисавших здесь целыми пучками, смутно угадывалась какая-то… платформа, что ли? Это слово никуда не годилось. Платформы — это не отсюда… Настил, наверное!
В общем, как бы это ни называлось, но там, кажется, можно было расположиться на какое-то время, да и забраться не так уж сложно, даже для неё, с её неудобными ногами. Но куда девать Тишку? Одной свободной руки для этого восхождения ей явно недостаточно. Маша снова посмотрела вверх, на отчётливо угадывающуюся лестницу, туда ведущую, на Тишку, на Копыша, задумчиво скребущего щёки.
Похоже, в его пятнистой голове бродят те же мысли. Маша почти увидела, как именно они "бродят" — немного сонные, медлительные, но упорные — ни за что не отвяжутся, пока не добредут… куда-нибудь.
Копыш нерешительно шевельнул лапой, словно хотел взять Тишку, чтобы Маша могла подняться, но медлительные мысли всё же успели остановить лапу на полпути. Видно, напомнили ей, что это же перевёртыш, а вовсе не безобидная мелкая зверушка неизвестного вида.
Лапа разочарованно вернулась обратно, поблуждала немного по широкой груди своего владельца и снова занялась щеками, а потом и на лоб перекочевала — активная и озабоченная, словно желающая расшевелить сонные мысли, скрывающиеся за ним в безопасном убежище.
"Ну так что же нам делать?! — вопрошала лапа, безжалостно скребя светлые пятнышки. — Вы только запрещать горазды! То нельзя, это нельзя… А делать-то что?!" Судя по выражению глаз Копыша, мысли его такого напора испугались и разбежались, затаившись по углам. Теперь поди собери их!
Внизу шумно вздохнул Куся, прикидывавший сумеет ли он ухватить это… недоразумение за… ну, за что-нибудь! — и поднять его наверх. Недоразумение было только самую малость меньше Куси, а то бы он уже попробовал.
У Куси мысли были быстрыми, резвыми. Они бодро прыгали, наперебой предлагая то одно, то другое. Например: если перевёртыша превратить в грызуна, то поднять его наверх будет легче лёгкого! А потом Маша может его обратно превратить — в своего бесценного Тишку. Но получится ли с грызуном? А главное — как отреагируют на это местные? Нет-нет, лучше не рисковать…
И кото-мышь недовольно завилял хвостом, с трудом разгоняя свои активные мысли и многочисленные, но небезопасные идеи. Мысли и идеи разгоняться не желали. Они прыгали и мельтешили, привычно уверенные в своей нужности. В джунглях без активных мыслей и быстрых решений долго не протянешь!
— Ты на ветку его пристрой, — предложил Куся, выбрав из мельтешащей шумной компании мыслей самую неинтересную, одновременно являвшуюся самой безопасной. — Может, он сам полезет? Умеет этот твой… Тишка лазать? Хоть немного? С ним вместе ты не заберёшься, даже не думай!
— Умеет, — механически ответила Маша.
Её мысли, кажется, вовсе впали в кому, так что оценить их подвижность и продуктивность в ближайшее время не представлялось возможным. Она оторвала Тишку от груди, где он надёжно устроился и угрелся, — один коготь зацепился, вытягивая нитку из многострадального льняного костюмчика…
Маша постаралась представить, как Тишка цепляется за кору, за ветки и ловко лезет вверх — к настилу. И зверёк в её руках, только что вялый и не желавший покидать удобное, тёплое и безопасное место, вдруг действительно уцепился за ближайшую ветку и рванул вверх с такой прытью, что даже Куся удивился.
Маша полезла следом. Мучительно и тяжело. Последний раз она лазила по деревьям лет пятнадцать тому назад, и уж конечно, она занималась этим не в таком измученном состоянии…
"Барсуки" собрались внизу тесной группкой, и на их мордах тоже было написано мучение. Они шевелили лапами, хмурились, топтались на месте. Весь их вид говорил о том, как тяжело им наблюдать за Машиным "восхождением".
Копыш вышел вперёд других и застыл, растопырив сильные лапы: приготовился ловить это трижды странное, решительно ни на что непохожее существо, не умеющее ни ходить как следует, ни лазать, боящееся спускаться в Нору и взбирающееся на небольшую высоту по самому удобному и безопасному подъёму так, что смотреть страшно…
Летать оно тоже не умеет. Где же такое создание может жить? В воде? Как плывуны? Но плывуны из воды никогда не выходят, без воды они жить не могут. А оно, может, умеет обходиться без воды, но потому на суше такое неуклюжее, что здесь ему тяжело и непривычно? Деревья же под водой не растут… — думал Копыш, не вполне, впрочем, в этом уверенный, потому что, кто его знает, что там может быть — на глубине!
Ему не хотелось думать, что существо такое неприспособленное потому, что оно из страшного Мёртвого Леса… Лучше бы оно оказалось речным жителем. Копыш понимал, что глупо на это надеяться, ведь у существа перевёртыш, а он-то точно из Мёртвого Леса…
И всё-таки, когда он смотрел, как много и жадно пьёт существо, забравшееся таки на настил, ему казалось, что его жажда, бледность и гладкость его голой кожи и даже странные большие глаза, всё время немного жалобные, словно у плывуна, выброшенного на берег, — всё подтверждает его безумную догадку. И от этого на душе становилось чуть-чуть легче…