Победитель получает

ГЛАВА 27. В новой роли

Не прошло и нескольких минут, как совсем другая группа встречающих окружила Машу и гордо восседающего у неё на плече Кусю. По приказу человека в капюшоне моментально появились женщины в чёрных одеждах с кроваво-красной отделкой. Они почтительнейше молили Тёмную Владычицу, удостоившую их своим посещением, проследовать в самые лучшие покои, какие только могут предоставить ей ничтожные рабы и рабыни её величия…

Маше ничего не оставалось как последовать за ними, ступая медленно и осторожно — ей всё время казалось, что Куся, втянувший когти, чтобы не ранить её, того и гляди свалится с плеча. Он действительно держался не слишком устойчиво и для баланса слегка расправил крылья, что, к счастью, лишь придавало ему более внушительный и гордый вид.

Так они и шествовали: медленно и величественно, если смотреть со стороны, в то время как внутри плескались страх и неуверенность. Маша отлично понимала, что любая мелочь может разрушить образ: стоит ей, к примеру, споткнуться — и чары рухнут. Но пока каждый её шаг сопровождался глубоким поклоном окружавших "Тёмную Владычицу" женщин.

Хорошо, что идти пришлось не слишком далеко. Но как только утомительное шествие закончилось и Маша оказалась в покоях без окон, освещённых множеством светильников, но в целом — столь же мрачных, сколь и роскошных, и увидела своё отражение в огромном зеркале, — у неё тут же стало одной тревогой больше.

Если Куся ещё тянул на… спутника Тёмной Владычицы, то сама Маша явно не тянула… вообще — никуда и ничего. Бледная, лохматая, в грязном и мятом до состояния "корова жевала" костюме, что на некогда светлом льне видно особенно хорошо; руки поцарапаны, на предплечье внушительный синяк. Ну как есть — Владычица. Смотрите и удивляйтесь! То есть — восхищайтесь.

Может, в темноте её и не трудно было с кем-то перепутать, особенно, если вперёд выпустить изрыгающего огонь кото-мыша. Но на свету… одно слово — оборванка подзаборная, и больше ничего. Такую даже полы мыть не возьмут в эти самые "покои".

Осознав это, Маша снова немедленно возжелала засунуть Кусю в сумку. Сейчас, вот сию минуту, самозванную Владычицу разоблачат, и придётся бежать. Она даже протянула правую руку к кото-мышу, а левой потянулась к сумке. Но её не было! Маша уже привыкла, что сумка всегда оказывается под рукой, стоит только о ней вспомнить, хотя, казалось бы, неминуемо должна была потеряться уже много раз. А тут…

Маша точно знала, что ремешок был перекинут через плечо, пока она шла сюда. Ещё и локтем её придерживала…

— Чего ты возишься? — зашипел ей на ухо Куся. — Чего копаешься, как брюхолапка в тине?!

— Ты сумку не видел, Кусь? — прошептала Маша. — Вроде только что здесь была, а теперь нету…

— Найдётся… — отозвался он, осматриваясь по сторонам, — когда нужна будет.

— Она уже нужна, — возразила Маша, провожая взглядом суетящихся женщин, прекративших сновать вокруг и скрывшихся в смежном помещении, откуда доносился тихий плеск воды и приглушённые озабоченные голоса.

Судя по всему, там готовили ванну или что-то в этом роде.

— Сейчас-то зачем? — искренне удивился Куся. — Обошлось же пока.

— Да ты посмотри на меня! — шёпотом возмутилась Маша. — Какая из меня… владычица?!

Куся посмотрел на её отражение в зеркале и тут же легко согласился:

— Никакая.

— Вот видишь! — обрадовалась пониманию Маша.

— Вижу. У тебя глаза… как у грызуна на водопое.

Маша, конечно, догадалась, что это не комплимент, но всё же уточнила, опасливо следя за женщинами тенью проскользившими мимо с тканями или одеждами в руках:

— Это как?

Служанки бережно раскладывали принесённое по широкому ложу, застеленному мехами, не разгибая спин и не смея поднять головы, а Маша косила на них одним глазом, испуганно следя за приготовлениями, явно имевшими к ней непосредственное отношение.

— А вот так! — чуть ли не рявкнул ей прямо в ухо Куся. — Будто ты маленький грызун, со всех сторон окружённый голодными хищниками! Тебе в глаза посмотришь — и всё! Сразу ясно, что тебя даже травоед схрупать может.

— А всё остальное тебя не смущает? — язвительно поинтересовалась Маша.

Куся ответил непонимающим взглядом. Судя по тому, как он её осматривал, — хотел найти, где у неё это — остальное.

— У меня такой вид, будто я и впрямь… с брюхолапкой в тине барахталась, — решила облегчить его поиски Маша.

— А-а… вот ты о чём, — кото-мышь презрительно фыркнул. — Это всё ерунда! Главное — взгляд! — уверенно заявил он, и Маша ему вдруг поверила.

Может потому, что взгляд у него был такой… убедительный.

Так что, когда к Маше приблизилась одна из женщин, почтительно кланяясь и указывая рукой в сторону предполагаемой ванной комнаты, Маша смерила несчастную таким взглядом, что та, кажется, чуть в обморок не упала.

— Пощадите, госпожа! — служанка упала на колени, простирая руки к заляпанным грязью туфлям так, словно хотела их обнять и расцеловать, как дорогих друзей после долгой разлуки.

Маша сделала шаг назад. Женщину жаль, но сейчас не время её успокаивать. Лучше просто прогнать, раз уж так вышло.

— Прочь! — презрительно бросила самозванная Владычица, и служанку тут же унесло, словно волной смыло, только чёрный подол мелькнул.

Теперь к Маше приблизилась другая женщина — другая во всём, начиная с более изукрашенного и явно дорогого одеяния, как и у всех здесь, чёрного, но с богатой и искусной красной вышивкой, — и заканчивая взглядом.

"Куся прав", — подумала Маша, ловя этот ускользающий взор — смесь привычной властности, коварства, льстивой сладости и многого другого — в таком коктейле не вдруг разберёшься…

— Молю, Великая, о снисхождении… — низко склоняясь в сложном, видимо, ритуальном поклоне проговорила, почти пропела женщина хорошо поставленным голосом. — Мы все здесь — твои рабыни, и наши жизни принадлежат тебе. Если позволено будет мне, ничтожнейшей, говорить, то я осмелюсь поведать Владычице, что мне известна причина её гнева, а также ведомо и то, как устранить её.

— Неужели? — прищурилась Маша.

Женщина была ей крайне неприятна, и потому поддерживать нужный тон удавалось легко.

— Для начала назови себя, — приказала она.

— Я Ядва — Высшая жрица алтаря Великой, — последовал новый поклон, еще более сложный, чем прежний.

Из чего Маша заключила, что этот алтарь посвящён ей, то есть — той, за кого они её принимают.

— И в чём же, по-твоему, причина моего гнева? — холодно спросила Маша, прожигая Ядву взглядом.

При словах об алтаре и жрице сразу вспомнились картины чудовищных жертвоприношений, так что и тут особых усилий не потребовалось.

Соломенные волосы, правильные черты лица, грация кобры и глаза того неопределённого цвета, который обычно называют зелёным, но только потому, что не знают как ещё назвать. Сколько ей лет? Кожа гладкая, как у юной девушки, и взгляд злой старухи, мгновенно подмечающей в людях худшее, потому что оно слишком хорошо ей знакомо, и не видящей лучшего, потому что она давно в него не верит…

— Для воплощения Снизошедшей ни одно смертное тело не может быть достаточно хорошо. Но всё же — мы искали и отбирали наилучших. Прекраснейшие девы — юные и сильные — были проведены через ритуал Воплощения. К несчастью, ни одна из них не выдержала мощи Великой. Все они оказались пригодны лишь для жертвоприношения, но не для воплощения твоей Тёмной Силы.

— Но, как мы и надеялись, жертвоприношения напитали Тёмное Пламя, и уже оно само, через своего служителя — Проводника, обитающего в безднах межмирья, отыскало для Великой сосуд — не столь красивый, лишённый изящества и сияния юности, но достаточно крепкий, что на первом этапе важнее всего.

— Теперь же мы сможем найти более подходящее тело. Если Владычица пожелает, если найдётся тело более достойное вмещения её Силы, то, как только будет на то её воля, мы проведём ритуал переселения. Это значительно легче, чем воплощение, как, без сомнения, известно Великой! — вещала Ядва обалдевшей от таких откровений Маше.

Судя по взглядам, которые жрица бросала на Кусю, — это именно он — никто иной как тот самый Проводник, служитель Тёмного Пламени, обитающий в безднах межмирья. А внешний вид Тёмной Владычицы и правда не важен. Просто сосуд такой достался: неказистый, зато крепкий!

В другое время Маша, может, и расстроилась бы, услышав о себе такое: ни изящества, ни красоты у неё нет, сияния юности она, видите ли, лишена… Ну да, тридцатник недавно стукнуло, но больше двадцати пяти ей никто никогда не давал, а то и за двадцатилетнюю принимали.

"Тебя бы так покувыркало, ты бы и вовсе на все сто выглядела", — но эта мысль лишь промелькнула и растворилась бесследно в ужасающей бездне, где прекрасных и юных подвергали чудовищным мукам ради воплощения очередного жестокого монстра…

Зачем?! Чтобы потом пресмыкаться перед ним, каждый миг рискуя оказаться на месте тех жертв? Ради чего всё это? Ведь не хотят же они, в самом деле, себе зла. Другим — да, но не себе. Служат злу и рассчитывают, что оно вознаградит их? Но чем? Ведь добра у него нет. А значит, награда будет страшна…