Победитель получает

ГЛАВА 44. Решение. Дум и Бур

Несколько долгих, очень долгих секунд "барсуки" молчали.

— Ты не знаешь, кто это, Дум, — наконец проговорил Бур, — а я знаю. Эта тварь пришла из Мёртвого Леса. Она одна из тех, кто насылает на нас бездушных оборотней, кто командует ими.

Бур старался говорить спокойно, но было видно, как он наливается яростью, словно злость это жидкость, а он — сосуд. Ярость поднималась всё выше и выше — до сердца, до горла, до маленьких глаз, обычно взирающих на мир с добродушной пытливостью.

— Их нельзя бросать в яму, тут ты прав, Дум, — сказал Бур, когда ярость затопила его разум. — Их надо облить горючей водой и сжечь! Может быть, так мы избавимся от этих тварей и напугаем остальных, чтобы они сидели в своём Мёртвом Лесу и оставили нас в покое!

Машу затрясло. Неужели вот так всё закончится? Неужели она своей глупой жалостью к перевёртышу погубила Кусю, и он теперь умрёт такой страшной смертью? Вместе с ней… из-за неё… Она его не бросит. Не будет никакого следующего раунда. Но вряд ли ему от этого станет легче…

Ни одного слова не могла она придумать и выдавить из себя, чтобы остановить надвигающийся кошмар. А кроме того, Маша интуитивно понимала: чтобы она ни сказала, станет только хуже. Её слова только подпитают ярость Бура. Она могла лишь с немой мольбой смотреть на "барсуков", так же, как воссозданный её памятью и воображением "Тишка" минуту назад смотрел на неё…

— То, что ты сказал, Бур, страшнее, чем нашествие оборотней, чем Мёртвый Лес и все твари, в нём обитающие, — медленно выговорил Дум. — Я не слышал тебя, Бур. Ты не говорил этого. Злость говорила, а ты — молчал. Так я думаю.

Бур опустил голову, пошевелил пальцами, посмотрел на них, поднял голову и посмотрел на Машу — в её наполненные непролитыми слезами глаза. Слёзы подступили, когда она услышала слова Дума. Странная она всё-таки. После страшных слов Бура не сумела бы выдавить ни слезинки, а тут…

— Ты прав, Дум, — тяжело уронил Бур. — Злость говорила, а я молчал. Я не смог бы сделать то, что говорил. И даже моя злость не смогла бы. Значит говорить не о чем. Решайте без меня, — Бур развернулся и, шагая вперевалку, скрылся в темноте между деревьями.

— Так что же нам делать с оборотнем, Дум? — спросил, если Маша не ошибалась, Копыш. — И с остальными двумя…

— Я думаю… если они не оборотни, то кто? Мы не уверены до конца, что оборотни бездушны, — Умудрённые так и не пришли к единому решению. Но если они не оборотни, то у них точно должна быть душа и мы не можем поступать с ними, как с бездушными. Живые существа нуждаются в отдыхе, в воде и пище. Если мы не будем бросать их в яму, то их надо освободить, напоить и накормить, так я думаю.

— А это не опасно? — спросил осторожный Копыш.

— Я думаю… нет, не опасно, так я думаю. Но думаю я, что могу и ошибаться. Ведь мы не знаем, кто они и для чего они здесь. Значит… — Дум молчал минуты две или три, но никто его не потревожил и не попытался поторопить.

Все терпеливо ждали результатов его размышлений, в том числе Маша и Куся.

— Значит, мы должны выбрать, — наконец продолжил Дум, — подвергнуть ли себя некоторой опасности, освободив незнакомых существ, или… причинить им некоторый вред, притом что они могут быть и неопасны. Познающие вряд ли доберутся сюда раньше завтрашнего вечера. Их еще найти надо… Умудрённый, возможно, придёт раньше.

Но всё равно — это слишком долго, чтобы держать тех, кто ничего плохого нам не сделал, без пищи, воды и возможности разогнуться. Я так думаю.

— Я думаю, вести их к Новой Норе не стоит, и тут оставлять тоже. Мы не знаем, что это за существа и как они связаны с оборотнями, которые в яме. Я думаю, мы отведём их к Старому Отнорку. Там сейчас никто не живёт. Мы можем сторожить их по очереди. Я думаю, что троих сторожей будет достаточно.

— Так и сделаем, — с облегчением выдохнул Копыш.

И все остальные "барсуки", до этого не принимавшие участия в разговоре и молча наблюдавшие за происходящим, тоже как-то облегчённо зашевелились, задвигались, начали потихоньку переговариваться, будто это их участь решал Дум, и теперь они очень рады, что он оказался столь снисходительным судьёй.

— А оборотень? — вспомнил Копыш. — Его-то куда?

Дум вздохнул, посмотрел на Машу.

— Пусть пока остаётся с ними, — решился он. — Но если начнёт в кого-то ещё обращаться… Вы знаете, что делать, — твёрдо закончил он.

Всех троих пленников выпутали из сетей и указали направление. Маша взяла на руки "Тишку", Куся от её рук увернулся и независимо семенил рядом. Когда проходили мимо ямы, Маша, конечно, не упустила возможности заглянуть в неё. И тут же об этом пожалела…

Там колыхалась буро-красная масса, на поверхности появлялись какие-то лапы, хвосты и… всякие неопознаваемые части тел самых различных существ, тут же тонувшие и растворявшиеся в кроваво-мясном месиве…

Под Машиным взглядом на этой кошмарной булькающей, трясущейся, вздувающейся кровавыми пузырями поверхности вдруг появились глаза — одни, похожие на Тишкины, только больше, другие — на Кусины, третьи… нет… Это невыносимо!

Машу оттолкнули в сторону в тот самый момент, когда она уже и сама отшатнулась в ужасе, потому она наверняка бы упала, но налетела на одного из своих мохнатых конвоиров, и он машинально остановил падение, обхватив Машу тёплой и сильной лапой.

Ноги у пленницы подкашивались, и "барсуки" чуть ли не волоком протащили её метров десять — пока страшная яма не осталась позади. Здесь они остановились, почёсываясь в задумчивости, — кажется, Машина реакция и поведение их удивило, — дали ей отдышаться и чуть-чуть прийти в себя, а потом один из них пошёл вперёд, Машу слегка подтолкнули, и она двинулась следом. Остальные "конвоиры" замыкали шествие.

Идти по этому мрачному, почти непроходимому лесу можно было только гуськом. Путь то и дело преграждали выступающие корни — толстые, бугристые — их надо было не перешагивать, а буквально перелезать через них. У хозяев это получалось настолько легко и быстро, что казалось — они, если уж не перелетают, то перекатываются через препятствия, будто у них не лапы, а какие-то диковинные колёсики, на которых они р-р-раз — и уже с другой стороны!

Маша же, в очередной раз убедившаяся, насколько прав был Куся, назвавший её ноги неудобными, вымоталась ужасно. Кроме всего прочего, ей приходилось удерживать "Тишку", который, правда, сидел тихо-тихо, прижимаясь к ней тёплым бархатным телом и придерживаясь когтями, но всё равно его нужно было придерживать хоть одной рукой, и из-за этого преодоление корневых барьеров, многие из которых доходили Маше до пояса, а то и до груди, превратилось в тяжкое испытание.

Была у Маши мысль засунуть его в сумку, хотя что-то внутри этой мысли сопротивлялось — перевёртыш всё-таки… Но, к Машиному облегчению, принимать решение не пришлось. Кто-то решил за неё — сумка снова пропала.

Куся поглядывал на Машу печально-сочувственно, вздыхал, но, понятно, помочь ничем не мог. Только один раз, когда она чуть не полетела кубарем вниз головой, чего бы не случилось, будь у неё свободны обе руки, Куся пробормотал:

— Бросила бы ты этого… Тишку… — но тут же отвернулся, как будто устыдился своих слов.

Вокруг почти ничего не было видно, хотя серенький сумрак намекал, что ночь уже прошла, но понять по этим весьма туманным намёкам, какое сейчас время суток, было невозможно. На нижнем ярусе леса, судя по всему, было только два варианта: мрак кромешный и сумрак непроглядный…

К тому же Маше было не до осмотра местных достопримечательностей, но всё же ей показалось, что они идут не напролом, как она думала вначале, а по тропе, хоть и виляющей из стороны в сторону (а иначе в таком лесу и быть не могло) хоть и перегороженной корнями (здесь они повсюду) но всё же — тропе.

То появлялись, то снова исчезали гирлянды светящихся лиан. Наверное, для местных жителей эта дорога вроде проспекта с фонарями. Маше же оставалось только надеяться, что удастся добраться до конца пути и не рухнуть раньше времени без сил.

А если уж рухнуть, то ближе к этому их Старому Отнорку, чем к жуткой яме. Может тогда барсуки потащат её вперёд, а не назад… Мохнатые конвоиры шли молча, на Машины мучения смотрели с растерянностью, а когда она чуть не упала — поддержали.

— Надо было их так — в сетях — и отнести, — проворчал один из сопровождающих.

Его товарищи молча почесали лбы и покачали головами — то ли соглашались, то ли нет.

Копыш, которого Маша уже научилась отличать по более массивной и чуть сутулой фигуре, потёр ухо и, спустя несколько секунд, философски заметил:

— Когда нора уже вырыта, все знают, как надо было копать…

Все дружно вздохнули, соглашаясь, даже Маша и Куся, и потащились дальше.