Лакей — тот самый, что до этого подносил вино и кривлялся перед герцогом — шагнул навстречу незнакомцу, выпрямив спину, надуваясь от важности:
— Господин! У вас есть пригласительный? Без него вход запрещен! Мы не можем позволить себе…
Голос его затих. Словно кто-то вырвал у него язык. Потому что Смерть даже не взглянул на него.
Просто прошел мимо — как будто лакей был призраком, а не человеком.
Лакей, оскорбленный, дерзкий и немного выпивший, схватил незнакомца за плечо:
— Эй! Господин! Я, кажется, с вами разговариваю!
И в ту же секунду его лицо исказилось.
Не от боли.
От ужаса.
Он посмотрел на свою руку — кожа на пальцах потемнела, покрылась трещинами, как старая бумага. Он хотел закричать — но крик застрял в горле.
И он упал. Без звука. Без борьбы. Как кукла, чьи нитки перерезали.
Зал ахнул. Кто-то даже сделал шаг назад.
— Он… он мертв! — завизжал голос прислуги. — Он мертв! О боги, он мертв!
Цветы в вазах — роскошные, только что принесенные, алые, пышные розы — начали увядать.
Не медленно.
Не постепенно.
Мгновенно.
Лепестки сморщились, потеряли краски и свежесть, потускнели, побурели и стали осыпаться на столы и пол. В считанные секунды — ни одного живого цветка. Только серые лепестки на полу там, где прошел незнакомец.
Как будто веселье, что царило в этом зале, развеялось властной рукой.
Как будто жизнь, что кипела здесь еще пару минут назад, испарилась, оставив только холод, мрак и тлен.
Гости расступились.
Как будто перед ними шел не человек.
Живой коридор образовался — от двери до меня. Никто не смел приблизиться. Никто не смел заговорить.
Только дрожь.
Только взгляды.
Только страх, застывший в глазах.
Смерть шел ко мне.
Каждый его шаг заставлял меня вздрагивать. Каждый шаг — как конец чего-то. Каждый шаг — как приговор.
Абертон, наконец, нашелся. Его ледяные глаза сузились, глядя на незваного гостя.
Тем временем гость поравнялся с Мелиндой, застывшей в панике и обнявшей живот обеими руками. Словно и ее коснулась аура вечности.
Абертон бросил взгляд на нее, на дрожащие руки, обнявшие живот, и выступил вперед, сжав кулаки, но в его глазах — не ярость. Не гнев. Страх. Страх за еще не родившееся дитя.
— Вы… кто? — прошипел Абертон, становясь так, чтобы оказаться между гостем и ребенком. — Кто вы такой, чтобы нарушать мой вечер?!
В его взгляде мелькнула тень. Тень, которую он быстро спрятал. Как будто он сам испугался того, что увидел.
Смерть остановился в двух шагах от меня.
Его взгляд — как ледяной нож — скользнул по гневному лицу Абертона.
И тогда Смерть заговорил.
Голос — тихий, красивый, мягкий, чуть глуховатый, словно шелест цветов на надгробии.
— Я тот, кого звала ваша жена, мистер Абертон Арбанвиль. Мне очень жаль, но придется ее забрать.
В этот момент взгляд Смерти уперся в меня. Сердце обрушилось вниз, а перед глазами потемнело.
Я замерла. Голова закружилась.
Нет. Нет, нет, нет!
Я ведь просто… я просто шептала… я просто молила… я не хотела… я не знала, что он и правда может прийти! Я до последнего была уверена, что я просто упаду и всё. И, быть может, на мгновенье перед глазами промелькнет старуха с косой.
Абертон не понял. Он нахмурился, как ребенок, которому не объяснили игру.
— Что? О чем вы говорите? Она не звала никого! Она больше не имеет больше никаких прав в этом доме. И уж подавно приглашать гостей.