— Вы главное — никуда отсюда не уходите! Никуда! Всё будет хорошо! — попросила я. — Всё хорошо. Скоро вы придете в себя.
— Понятно, — произнес парень, хотя по глазам видела, что ничего ему не понятно. И страшно.
Я подошла к нему, только собралась взять за руку, чтобы попытаться затолкать его обратно в тело, как вдруг меня дернуло, и я очутилась на стуле с чужой рукой в своей руке.
— Эй, ты там уснула? — послышался обеспокоенный голос доктора. Я дернула головой и обернулась.
— Жив, — прошептала я. — Пульс есть…
— Я просил тебя посчитать пульс, а не узнать, есть он или нет! — вскипел доктор Эгертон, как чайник.
В этот момент я почувствовала себя плохо. Меня затошнило, и я бросилась прочь. Зависнув над раковиной, я понимала, что тошнота прошла, а вот легкий звон в голове остался.
— Это что сейчас было? — спросила я у своего бледного отражения.
«Редкий дар!» — пронеслись в голове слова Смерти.
Может, это и есть тот самый редкий дар? То, что я как бы могу выходить из тела?
Когда что-то в жизни случается непонятное, лучше всего списывать всё на усталость. Вот и я решила, что на моей усталости еще поместится один инцидент с выходом души из тела.
Умывшись холодной водой, чтобы привести себя в чувство, я вернулась в приемный покой, решив пока не заморачиваться.
Когда вернулась, доктор как раз выпроваживал несчастную мать:
— Идите домой. Отдохните. Обещаю, что сделаю всё возможное, чтобы он жил дальше и наделал вам кучу внуков!
Женщина упиралась, рвалась к сыну:— Я не оставлю его!
Тогда я подошла и тихо сказала:
— Он чувствует ваш страх. Вы знаете, как нервы родных передаются пациентам. Оставайтесь рядом — но не здесь. Дома. Пусть знает, что вы ждёте. Это… это важнее, чем слёзы у его кровати. От ваших слёз ему может стать только хуже…
Растрёпанная и безутешная мать посмотрела на меня — и кивнула, словно соглашаясь, что слезами горю не поможешь.Когда дверь закрылась, доктор тяжело вздохнул:
— У парнишки мало шансов. Очень мало. Нож прошёл слишком близко к сердцу. И яд в ране… Кто-то хотел убить наверняка.
Следы крови уже впитались в доски пола, но я тёрла, пока не стало чисто. Потом собрала окровавленные простыни и потащила их к корыту во дворе.
Кровь лучше всего отстирывалась свежая, в холодной солёной воде. Я тёрла её, пока пятна не стали выцветать. Пальцы уже ничего не чувствовали, но я усердно тёрла, изредка позволяя себе отогреть руки дыханием.
В голове всё ещё стоял образ — чёрный плащ, белые волосы, глаза с серебряными искрами…
«Глупости, — прошептала я себе. — Просто яд. Просто агония. Мозг начал выдавать картинки, как в детстве, когда боишься темноты».
Но… как же реалистично всё было. Даже запах — розы и пепел — я до сих пор чувствовала его во сне.
Я повторяла себе, что это был яд. Галлюцинация. Но пальцы всё ещё помнили холод его костей… И странное волнующее тепло, что разлилось под кожей от его прикосновения.
Глупость. Опасная глупость.
Но если бы он пришёл сейчас — я бы… Я бы не отвернулась. Наверное…