Отчаянный. Резкий. И дверь распахнулась.
Сердце ухнуло вниз, как камень в колодец.
На пороге стоял он.
Абертон Арбанвиль.
Герцог. Дракон. Муж.Тот, кто продавал меня за десять золотых. Дешевле, чем мои серьги.Тот, чьи глаза — ледяные, как зима в сердце мира.Он оглядел приёмную — два потрёпанных кресла у стены, деревянный пол без ковров, ведро с тряпкой в углу — и презрительно скривил губы:
— Какая убогость! — произнёс он, и голос его звучал так же холодно, как тогда, на аукционе. — Здесь точно тот самый великий доктор?
— Да, господин! — послышался голос лакея. — Именно здесь! О нём вся столица говорит!
Я замерла.
Не дышала.Не моргала.Просто стояла, прижавшись спиной к стене, будто могла раствориться в ней, как тень.Но тут же за ним ввалились слуги — двое крепких мужчин в герцогской ливрее — и внесли её.
Мелинду.
Бледную. Без сознания.
Губы — синие, как будто душа уже начала уходить.На ней — роскошное платье цвета розового жемчуга, но оно было испачкано рвотой. Ее волосы были мокрыми, а прядь прилипла к лицу. Наверное, я выглядела не лучше, когда меня нашел доктор Эгертон.— Доктор! Сюда! Быстро! — закричала я.
Томаш Эгертон быстрым шагом спустился по лестнице, как вдруг увидел герцога — и весь напрягся, как натянутая тетива.Я знала, что он думает.
Арбанвили. Убийцы моей жены. Убийцы моей дочери.Но потом его взгляд упал на Мелинду — на её синие губы, на ее агонию, на следы рвоты — и долг победил ненависть.
— В палату! — рявкнул он, и голос его стал ледяным, как у Абертона, но без пустоты — с огнём внутри. — Нонна! «Сердце Луны»! И не стой, как пугало!
Именно в этот момент герцог заметил меня.
Тогда я стояла голая перед ним — униженная, с верёвкой на шее. А теперь — одетая, целая, живая. И он смотрит на меня так, будто я призрак… А ведь призрак — он сам. Призрак того, кем я когда-то верила, что он будет.
Его взгляд скользнул по комнате — мимо шкафа с зельями, мимо ведра, мимо кресел — и остановился на мне. Его холодные глаза распахнулись, а он замер.
— Рианнон? — произнес он, шагая ко мне.
Он пошатнулся, будто земля ушла из-под ног. Губы дрогнули, но не вымолвили ни звука. Только глаза — те самые, что всегда смотрели сквозь меня — вдруг стали… человеческими. Полными ужаса. И надежды.
— Я не знаю, о ком вы говорите, — произнесла я холодным голосом. — Вы, наверное, ошиблись, господин! И прошу вас не мешать!
Я видела сомнение в его глазах, но в то же время видела, как трескается лёд под тяжестью невыносимой боли.Я метнулась к полкам, схватила склянки. Пальцы дрожали так, что склянка звякнула о поднос, будто мой страх вырвался наружу.
Не от страха за Мелинду. Мне на нее было плевать.
От того, что мой бывший муж смотрел только на меня.Даже сейчас, когда его любовница умирала, он смотрел на меня.
В палате доктор уже срезал Мелинде корсет — тонкий, жёсткий, затянутый до предела.
— Идиоты! — взревел он. — Кто её так затянул?! Срок-то уже восьмой месяц! Что за мода — душить ребёнка ради талии?!
Он швырнул корсет на пол и приложил ладонь к животу.— Ребёнок при смерти. Мать — тоже. Отравление. Тяжёлое.— Это невозможно! — выдохнул Абертон, подходя ближе. — Дракону ничего не угрожает! Яд для нас — как вода!