Доктор не ответил. Просто встал. Медленно, с той усталостью, что накапливается не за дни, а за годы, за десятилетия боли, потерь и одиночества.
И пошёл к палате, где лежал тот несчастный паренёк с ножевым.
Я последовала за ним — не потому что должна, а потому что не могла иначе. Потому что ноги сами несли меня туда, где, может быть, ещё теплилась жизнь. Где ещё можно было что-то спасти.
Коридор был тих. Слишком тих. Даже дождь за окном замолк, будто мир затаил дыхание.
Доктор вошёл в палату. Я — за ним, приоткрыв дверь настолько, чтобы видеть, но не мешать.
Парень лежал неподвижно. Лицо — восковое. Губы — синеватые. Грудь — почти не двигалась.
Доктор опустился на колени у кровати. Положил пальцы на запястье пациента. Замер.
— Прости, сынок, — прошептал доктор Эгертон. — Прости… Я проиграл эту партию. Мне ужасно стыдно перед тобой. И перед твоей мамой…
Я ахнула, глядя на парня, который умирал на глазах.— Вы играли на его жизнь? — прошептала я, глядя на доктора.
— Да, — сглотнул доктор Эгертон. — Я же сразу сказал, что шансов мало. Но я сделал всё, что мог.
— Почему тогда вы играете с ним? — прошептала я, чувствуя, как слёзы жгут глаза. — Зачем ставите жизнь на кон?
Доктор встал. Подошёл к окну. За стеклом — мрак, пронизанный редкими каплями дождя.
— Потому что у меня нет выбора, Нонна, — сказал он, не оборачиваясь. — Когда Смерть приходит за чьей-то жизнью… Он даёт шанс. Один. Один ход. Одна партия.
— А если вы выиграете?
— Тогда жизнь остаётся.
— А если проиграете?
— Тогда… — Доктор обернулся к парню. В глазах — боль, но и гордость. — Тогда я хотя бы попробовал.
Я сжала кулаки. В груди разгорался огонь — не страха, а ярости.
— Это несправедливо!
— Жизнь редко бывает справедливой, девочка. Но иногда… иногда можно выиграть у Смерти.— А если он жульничает?— Он не жульничает, — усмехнулся доктор горько. — Смерть не жульничает и не врёт. Именно это качество я ценю в друзьях. Могущественным незачем врать. Врут только слабые, боящиеся осуждения. А он — закон. А мы… Мы просто пытаемся его обойти.Я посмотрела на парня. На его грудь, где едва заметно поднималась ткань рубахи.
Ещё есть время.
Ещё есть шанс.
И тогда — вздох пациента.
Не облегчения.
Не гнева.Прощальный.Тот самый вздох, что выдыхают, когда понимают: бороться больше не за что.
— Он уходит, — прошептал доктор, не глядя на меня. — Даже «Сердце Луны» не удержит его теперь.
Я шагнула вперёд, будто могла что-то изменить.
— Может, ещё зелье? Или… или я могу… — Я запнулась.Что я могу? Стирать бельё? Носить чай?
Но вдруг вспомнила — я могу выйти из тела.Я видела его душу. Он был рядом. Он ещё не ушёл!— Доктор, подождите! — вырвалось у меня. — Он… он ещё здесь! Я видела! Его душа — в комнате! Он просто… не знает, как вернуться!