Я стояла у плиты, заваривая чай. Сегодня это был не просто напиток, а целый ритуал, чтобы успокоиться перед предстоящей партией. Я нервничала так, что у меня тряслись руки.
Разве можно выиграть у Смерти?
И что-то внутри подсказывало, что это практически невозможно.Вербена. Корица. Щепотка сахара — не для сладости, а для надежды.
Потому что в этом доме надежда — редкий товар, как чистое сердце или честное слово в особняке Арбанвилей.Интересно, меня уже похоронили или нет? Как мой муж объяснил «замену» супруги газетам? Доктор газет не выписывал. Поэтому мне оставалось только гадать.Сейчас злость немного поутихла, словно буря. Но обида никуда не делась.
Я понимала, что шансов отомстить бывшему мужу и Мелинде у меня нет. Я не стала богатой, да и, видимо, никогда не стану. Но я не жалею. Я знаю, что в моих руках жизни людей.“Да ладно раскисать! Может, бывшему мужу срочно понадобится клизма!” — усмехнулась я, глядя в окно. — “Вот тогда ты отыграешься на нем сполна!”
“Ах-ха, как смешно, прекрати!” — мрачно вздохнула я, понимая, что не проеду мимо мужа на роскошной карете. Не пройду посреди бала в шикарном платье, вызвав тонны зависти.
Максимум, что я могу — это под покровом ночи написать на стене поместья: «Герцог — козел!». Но слуги смоют это утром. И он даже не увидит моих художеств.“Шоб тебе икнулось хотя бы!” — сглотнула я, вспоминая ледяные глаза и презрительный взгляд.
Я как была пылью, так ею и осталась. В понимании богатого, влиятельного дракона я просто пыль на его дорогих сапогах.
А ведь когда-то я верила, что он защитит меня от любого зла.
Помню, как в первый год брака я споткнулась на лестнице, и он подхватил меня на руки, будто я — хрустальный бокал, а не жена. «Береги себя, — сказал он, глядя в глаза. — Ты слишком ценна, чтобы падать».
Как же я тогда сияла…
А теперь я знаю: ценность — не в том, чтобы не падать.
А в том, чтобы подниматься.
И тащить за собой других.
За окном сгущались осенние сумерки.
А в груди появились предчувствие и тревога. Две партии! Две! Каковы шансы, что доктор выиграет обе? Каковы шансы, что малыш не останется сиротой? Каковы шансы, что мать не будет плакать от душевной боли, обнимая пустой живот.Я вымыла руки, вытерла их о фартук — тот самый, что когда-то носила Элла.
Потом расставила кружки на подносе. Фарфор — старый, потрескавшийся, но тёплый от чая мне нравился куда больше роскошного сервиза в доме бывшего мужа.Он напоминал мне душу доктора — израненную, старую, но живую.Да, пусть я как была пылью, так и осталась ей. Но я могу быть счастливой пылью, не так ли?
А счастье оно в мелочах.
В старых кружках, в теплом чае, в дождике за окном и в улыбке на бледном лице.
Я вздохнула глубоко-глубоко и закрыла глаза, вспоминая каждый жест, каждый взгляд. Я ведь играю с огнем. Я бросаю вызов самому опасному существу в этом мире. Смерти. И это почему-то так приятно.
Ладно. Скоро полночь.Поднос дрожал в руках.
Не от страха.От ожидания того, что может случится.