Кристалл вспыхнул.
Не золотом. Не теплым светом правды.А красным — как кровь на снегу. Как предательство, вырванное наружу. «Нет», — появились буквы, похожие на кровь, а потом стекли вниз, растворяясь в воздухе.— Как видите, — произнёс доктор тихо, почти с жалостью. — Это не ваш ребёнок.
Абертон замер.
Не как дракон. Не как герцог.Как человек, впервые за всю жизнь увидевший, что мир не вращается вокруг него.Он медленно поднял глаза — сначала на Мелинду без сознания, бледную, в рвотных пятнах на розовом шёлке, потом на доктора, потом… на меня.
И в этот миг я поняла: он всё понял.Не только про ребёнка.А про всё. Про ложь. Про яд. Про то, как легко он отдал меня на растерзание, поверив первому же шёпоту за спиной. Вот странно. Меня нет, а отравления продолжаются!— Выметайтесь, — резко бросил доктор, захлопывая шкатулку с таким звуком, будто захлопнул дверь в прошлое. — Здесь посторонним делать нечего. Особенно тем, кто приносит за собой только смерть и позор.
Абертон не стал спорить. Не стал кричать. Он просто кивнул — один раз, коротко — и развернулся.
Но у двери остановился.Повернулся ко мне.И посмотрел так, будто впервые за десять лет увидел меня, а не мебель в гостиной.Мы с доктором перенесли Мелинду в палату. Она стонала, извивалась, и вдруг её вырвало прямо на простыни.
— Переверни её! — крикнул доктор, и я помогла, поддерживая её плечи.Она была тяжёлой. Не телом — душой. В ней было столько лжи, что даже плоть, казалось, отяжелела от неё.Когда мы переложили её на чистую постель, я собрала грязные простыни и вышла во двор.
Холодный ветер хлестнул по лицу, но я не почувствовала облегчения.Только запах.Её запах.Тот самый, сладковатый, с ноткой жасмина и чего-то фальшивого…Я улавливала его на Абертоне два года назад. Сначала редко. Потом чаще.Я думала — это духи гостей. Или новая мода при дворе.А оказалось — это был аромат предательства.Я опустила простыни в корыто, налила холодной воды, насыпала щёлоку.
Руки сами начали тереть, будто пытаясь выстирать не пятна, а позор.И вдруг — шаги.Тихие. Медленные. По хрустящей листве.
Я не обернулась, продолжая усердно тереть бельё.По звуку шагов я знала, кто стоит за спиной.— Значит, ты жива, — произнёс Абертон.
Голос — не ледяной. Не презрительный.
А… растерянный. Как у мальчишки, который потерял игрушку и только сейчас понял, что она была не просто деревянной лошадкой, а последним подарком от умершей матери.Я продолжала стирать. Не глядя.
— Не знаю, о чём вы, господин, — сказала я, стараясь, чтобы голос звучал ровно, как у служанки, а не как у женщины, чьё сердце когда-то билось только для него.
Он подошёл ближе.
Слишком близко.И вдруг схватил меня за запястье.— Отпусти, — сказала я ледяным тоном, не поворачиваясь. — Сейчас же.
Он не отпустил.
Наоборот — улыбнулся.Не злобно. Не торжествующе.А с такой болью, что мне захотелось вырваться и одновременно… остаться.— Ты так же кричала тогда, — прошептал он. — Когда я обвинил тебя в отравлении. «Я никого не травила!» — вот так, с дрожью в голосе, с огнём в глазах… Ты — Рианнон. Моя жена. Я узнал тебя.
Я рванула руку, но он держал крепко. Корыто покачнулось от того, что я ударилась об него ногой, и ледяная вода расплескалась прямо мне в туфли.
— Убирайся, — выдохнула я, наконец повернувшись. — И не смей прикасаться ко мне.Он попытался обнять.