Я решила отнести чай заранее, поэтому шла по коридору тихо, как тень, как пылинка, что не смеет нарушить покой вечности. И вдруг в нос ударил запах.
Розы.
Пепел.Озон после грозы.«Он уже здесь», — прошептало сердце.
Я замерла у двери кабинета, понимая, что не слышала, как Смерть вошел. Не было ни шагов, ни разговоров на лестнице. Он просто пришел тихо, бесшумно, как приходит смерть к спящим.
Сердце заколотилось — не как у испуганной птицы, а как у женщины, которая знает: за этой дверью не просто Смерть. За дверью мужчина, от взгляда которого в груди становится тесно.Я осторожно толкнула дверь плечом.
И увидела его.
Смерть сидел в кресле, будто на троне. Величественный и прекрасный.
Чёрный плащ, как ночь, упавшая на землю, красивыми складками ложился на старый ковёр.Белые волосы красиво легли на широкие плечи.Глаза тёмные, но стоило мне войти, как в них вспыхнули серебристые искры.— А, вот и наша Нонна, — сказал доктор, наливая чай. — Как раз вовремя.
— Доброй ночи, — поздоровалась я, краем глаза следя за каждым движением гостя. Я заметила, как его рука скользнула по столу, словно он рисовал на столешнице какой-то узор.
Я подошла, поставила поднос на стол.
Пальцы коснулись края кружки — и вдруг дрогнули.Потому что рядом — он.
Смерть не шевелился. Не дышал. Просто был.
Но воздух вокруг него пульсировал, как сердце, что бьётся в грудной клетке мира.— Вот ваш чай, — прошептала я, не глядя на него.
— Благодарю, — тихим голосом ответил Смерть, а мне показалось, что это слово скользнуло по моему телу, как шёлк рукава, который стекает вниз, обнажая плечо.
Я подняла глаза.
И в этот момент — всё исчезло.
Кабинет. Доктор. Шахматы.
Остались только мы.Он смотрел на меня, и я чувствовала его взгляд. Словно кто-то плавно снимает с меня шёлковое платье.
— Разрешите остаться? — спросила я, обращаясь к доктору, но глядя на Смерть. — Я… хотела бы посмотреть за игрой. Я просто очень люблю шахматы.
Доктор прокашлялся, размешивая чай в кружке.
— Если мой друг не против… то я не возражаю, — ответил он, делая глоток.
Доктор Эгертон нервничал. Это было видно по тому, как позвякивает ложка в его кружке.Смерть не ответил сразу.
Просто смотрел на меня, словно решая, достойна ли я или нет.А потом кивнул.
Легко. Почти незаметно.
Я отошла к стене, прислонилась к шкафу с зельями. В комнате кроме двух старинных кресел не было ни стульев, ни столика. А садиться на ковёр было просто верхом неприличия. Поэтому пришлось стоять.
Сердце билось так громко, что, казалось, даже шахматные фигуры слышат его.— Ну что ж… Начнём, — вздохнул доктор.— Одна партия — одна жизнь, — улыбнулся Смерть, словно напоминая правила. — Начнём с матери или ребёнка?
— Давай с ребёнка, — решил доктор, растирая переносицу.
Доктор сделал ход.
Белая пешка шагнула вперёд.Смерть не шевельнулся.Просто поднял руку и едва заметно провёл пальцем в воздухе невидимую черту.И чёрный ферзь сам двинулся по доске плавно, как тень, как приговор.
Я не понимала правил. Но я чувствовала игру, глядя на лицо доктора и количество фигур на доске.
Каждый ход — как удар ножом. Каждая пауза — как последний вздох.
Доктор вспотел, прокашлялся. Помассировал висок. Сделал глоток чая.
Пальцы дрожали — не от страха, а от напряжения воли и концентрации.Я понимала, что мы проигрываем по двум признакам. Наших фигур осталось так мало, и то, что доктор заметно нервничал. Я видела, как дрожит кружка в его пальцах, как он достаёт платочек и утирает пот с лица.Сама мысль о том, что на кону жизнь малыша, не давала мне расслабиться ни на секунду.
Доктор поставил одну фигуру в центр чёрных фигур.
В комнате повисла тишина. Такая, что было слышно, как матерятся мухи.Внезапно доктор откинулся на спинку кресла и устало улыбнулся.
— Шах и мат, — сказал он, вздыхая с облегчением. — Я выиграл.
Смерть посмотрел на доску.
Потом перевёл взгляд на доктора.И похлопал — медленно, элегантно, как аристократ на балу.— Браво! Отличная партия! Ты сегодня в ударе, друг мой, — сказал он тёплым голосом. — Жизнь мальчика — твоя.
У меня камень упал с души. Так, стоп… У неё сын?