Проданная драконом, купленная Смертью

Глава 28. Вы знаете, доктор...

И исчез.

Не растворился. Не растаял.

Только запах роз и пепла остался в воздухе.

Я рванула в кабинет, боясь, что, пока меня не было, с доктором случилось что-то ужасное!

Доктор Эгертон сидел в кресле, опустив голову на грудь. Плечи — ссутулены, как будто на них легла не старость, а целая вечность.

— Доктор… — я подошла, опустилась на колени рядом с ним. — Что с вами?

Он не ответил.

Я положила руку на его колено. Тепло. Дрожит.

— Вы выглядите… раздавленным, — прошептала я, чувствуя, как тревога заполняет сердце. — Как будто проиграли не в шахматы, а в саму жизнь.

Он вздохнул — глубоко, тяжело, будто выдыхал последнее.

— Всё в порядке, Нонна. Просто… старость. Усталость. Ничего нового. Да и день тяжелый. А ты почему не спишь?

Но я видела.

— Вы знаете, кто ваш «старый друг»? — спросила я, понизив голос, будто боялась, что Смерть всё ещё слушает за стеной. — Я должна вас предупредить. Вы мне не поверите… но это… это Смерть.

Доктор медленно поднял на меня глаза.

И в них — не удивление.

— Я знаю, — сказал он тихо.

Я застыла на месте, будто меня окатили ледяной водой из колодца забвения.

Он знает.

Слово «Смерть» не прозвучало вслух, но оно висело в воздухе плотнее тумана, тяжелее свинца, острее бритвы у горла. Оно пульсировало в каждом молчании, в каждом взгляде, в каждом движении его сухих пальцев по дереву шахматной доски.

И от этого мне стало страшно не за себя.

А за него.

За этого старика с добрыми глазами и сердцем, что до сих пор бьётся за чужих сыновей, как за родных. За человека, чья жена умерла, пытаясь спасти меня. За того, кто вытащил меня из лужи смерти и накормил бульоном, будто я — не пыль с дороги, а живая душа.

А вечерами сидит напротив Смерти… и играет с ним в шахматы.

Но я-то видела, как дрожали его руки.

— Доктор… — вырвалось у меня, но голос застрял в горле, как заноза. — А на что вы играли? Вы же играли на что-то… Я просто слышала: «Одна партия — одна жизнь…»