«Сегодня я услышала то, что не должна была слышать.
Вышла в сад нарвать цветов для герцогини — она так любит васильки утром. Розы уже отцвели, но жасмин ещё пахнет.И вдруг — голоса. За кустами.Господин Вейл — тот самый, что приезжает раз в месяц и всегда требует вина «только из погреба герцога» — говорил с кухаркой. Той самой, что носит серёжки в виде яблок.«Прошёл слух, что герцогиня беременна!» — сказал он. — «Я тебе за что плачу?».«О, поверьте! Никакой беременности нет! Иначе бы тут весь дом стоял на ушах! Я всё исправно делаю, как вы приказали!»
«Если у неё родится наследник, трон достанется не нам, — прошипел Вейл. — Ты знаешь, что делать. Зелье в чай. Каждый день. Пока не станет ясно, что она бесплодна».
«А если герцог узнает?» — дрожащим голосом спросила кухарка.
«Он не узнает. А если и узнает — кому поверит? Слуге… или своей любовнице?»
«У герцога нет… любовницы… Он… он любит свою жену…» — прошептала кухарка.
«До поры до времени. Но стоит мне подставить ему мою дочь — и он сам попросит развод».
Кухарка кивнула. Протянула руку. Он бросил ей мешочек — золото и зелье.Она пошла не на кухню. Прошла мимо меня. Я притворилась, что срезаю цветы. Но она… она посмотрела на меня. И мне показалось, что она что-то заподозрила.Я хотела пойти к герцогу. Но… он не слушает слуг.
Хотела сказать герцогине. Но боюсь — не поверит.Я понимаю, что у меня нет никаких доказательств! Так же я понимаю, что даже не знаю, во что конкретно добавляют зелье… Что же мне делать? Честно, я не знаю.
Решаю подождать до завтра. Подумаю. Найду доказательства.А пока — поставлю васильки в вазу. Пусть у неё будет хоть один красивый день…»Я не смогла дочитать вслух. Голос сорвался. Слёзы упали на бумагу — горячие, как проклятие.
— Это последняя запись, — сказал доктор, не глядя на меня. — Потому что «завтра»… она умерла.
Он сделал паузу. Потом добавил, будто с трудом выдавливая слова из груди:— А дочь… Лили… бежала к ней с помолвочным кольцом в руках. Хотела показать. Хотела сказать: «Мама, я счастлива!».Она застала убийц.И они… не оставили свидетелей.Я подняла на него глаза.
Доктор Эгертон стоял, опустив голову, как будто не выдерживал собственного взгляда.В его глазах — не гнев. Не месть.Понимание.Он знал. Всё это время он знал — и всё равно спасал их. Спасал Мелинду. Спасал ребёнка.Потому что он — врач.А не судья и не палач.— Прости, — прошептала я. — Прости, что я… не заметила. Что я не видела, как она исчезла. Я была так поглощена своей болью… своей пустотой… что не заметила, как рядом гаснет чужая жизнь.
Он молчал.
Потом поднял руку — не чтобы утешить, а чтобы коснуться листа.Пальцы дрожали.— Прости, что снова накричал на тебя…. Ты не виновата, Нонна, — сказал он. — Виноваты те, кто верит, что жизнь — это игра. А люди — пешки.
Он посмотрел на меня. Прямо. Без прикрас.Я подошла и обняла его — не как помощница, не как бывшая герцогиня, а как человек, который тоже потерял всё.
Его плечи дрожали. Не от слёз. От того, что боль наконец-то нашла, куда опереться.За окном ветер сорвал с клёна последний лист.
А в комнате — запах вербены, пепла… и чего-то нового.Прощения.