Проданная драконом, купленная Смертью

Глава 77. Элла

— Изменилось! — голос доктора дрогнул, как натянутая струна перед обрывом. Он сжал край стола так, что костяшки побелели. — Ты соврала мне с самого начала!

Я не отвела глаз. Только кивнула.

Он молчал так долго, что я услышала, как тикают часы в коридоре — будто само время замерло, ожидая моего приговора.

Потом доктор шагнул ближе. Не с гневом. С болью.

— Ты знала, кто я? — прошептал он. — Ты знала, что моя Элла служила тебе? Конечно, знала! Ты видела ее портрет в комнате! Ты знала, она умерла, пытаясь рассказать тебе правду?

— Я узнала это здесь, — ответила я, голос дрожал. — Когда увидела портреты. И тогда… я не могла сказать. Я боялась, что ты вышвырнешь меня. А мне больше некуда было идти.

Он сжал кулаки. Потом резко отвернулся к окну.

— Ты носишь платье моей дочери. Спишь в её комнате. Пьёшь из её кружки. А сама — жена того, кто приказал убить их обоих.

— Я не та женщина, что была в том замке, — тихо сказала я. — Я больше не Рианнон. Я — Нонна. И я не лгала тебе сердцем. Мне сказали, что Элла уволилась по семейным обстоятельствам. И я еще удивилась, что она не попрощалась! Мне приставили новую служанку, Клару. И… я узнала, что Элла мертва только здесь, сидя на кровати после отравления.

Но что, если для него я навсегда останусь герцогиней? Что, если он решит, что я — часть той же гнили, что убила его Эллу?

Сердце колотилось так, будто пыталось вырваться и убежать вперёд — туда, где ещё можно всё начать заново.

Доктор Эгертон долго смотрел в окно. Потом вздохнул — так, будто выдыхал десять лет боли.

— И как же мне к тебе теперь обращаться? — спросил он, а в голосе слышался яд боли. — Ваше сиятельство?

— Ваше стирательство, — усмехнулась я. — Простыни постираны. А я иду пить чай и отогревать руки…

Кажется, эти слова вернули доктора в реальность. Он ничего не сказал, а я поднялась по лестнице, думая про себя: «Если выгонит, то пусть выгоняет… Я что-нибудь придумаю. Это раньше мне было страшно, но сейчас нет. Я была там, за гранью. И больше не боюсь дверей!».

Руки мои дрожали. Не от страха. Не от усталости.

Я стояла у плиты, наливая кипяток в чайник. Вода шипела, пар поднимался вверх, как молитва, но не грел. Ничто не грело. Ни чай, ни платье Лили, ни даже воспоминание о поцелуе Смерти.

Я отвернулась от окна, от его призрачного взгляда, который до сих пор чувствовала на себе, от всего этого — и занялась чаем.

И тут — шаги.

Я обернулась.

Доктор стоял в дверях кухни. Лицо — серое, будто выцветшее от слёз. В руках — стопка пожелтевших листов, перевязанных чёрной лентой.

Он молча подошёл и положил их на стол передо мной.

— Я не сжёг их, — сказал он тихо, почти шёпотом. — Я отдал их на хранение… другу.

Я коснулась листов. Бумага была хрупкой, как пепел. А почерк…

Я развернула последнюю запись.