Проданная драконом, купленная Смертью

Глава 67. Между жизнью и Смертью

Смерть отстранился на половинку дыхания, но потом, словно не удержавшись, еще раз прикоснулся поцелуем к моим губам.

Я прильнула к ним, чувствуя, как мое тело дрожит в его руках.

— Моя леди Арбанвиль, — прошептал он. — Что ж у вас так бьется сердце…

— Потому что… это жизнь, — прошептала я. — Вот она… жизнь… Настоящая… Теплая, живая…

— Я ведь однажды ее заберу, — прошептал Смерть в мои полуоткрытые губы. — Однажды я остановлю это сердце… И оно перестанет биться…

— Но пока оно бьется… — выдохнула я, беря его руку и положив себе на грудь и прижав ее двумя руками.

В этот момент он резко обнял меня, но не поцеловал. Просто прижал к себе, словно стискивая в объятиях. Без слов. Без нежности.

Мы словно застыли между жизнью и смертью. Даже время остановилось. Я видела, как красивая секундная стрелка замерла на цифре десять, но так и не шагнула дальше. Даже пыль старого кабинета замерла. Замерло все вокруг.

Словно мир отошел в сторону, чтобы не мешать нам.

— Мне пора, — прошептал он, отстраняясь, но не отпуская мою руку. — Но знай, пылинка… Я не ухожу. Я просто… жду за дверью. Всегда.

Пыль снова стала клубиться в свете старой лампы, стрелка часов с тиканьем сделала рывок вперед.

В этот момент в комнату ворвался уставший доктор Эгертон. Он посмотрел на нас — на меня, на недопитый чай, на шахматы, застывшие в странной позиции, — и замер, опуская саквояж, на котором виднелись капельки дождя.

— Ну и денёк! — выдохнул он, снимая мокрый плащ и бросая его на спинку кресла. — Ну и роды! Такие, что даже у Смерти, наверное, волосы дыбом встали!

— Доктор! — бросилась я к нему, но он замер, глядя на доску и чай, будто видел в них не игру, а приговор.

— И? — спросил он напряжённым голосом. — Неужели наступило ухудшение?

— Ничья, — прошептала я, глядя в его уставшие глаза, в которых всё ещё плясали тени от лампы.

— Быть такого не может, — вздохнул он, проводя рукой по лицу. — Смерть никогда не делает ничью… Он либо забирает, либо отпускает. А ничья… Ничья — это когда он ждёт. А ждать — не в его правилах.

Я не ответила, лишь опустила глаза.

— Надо проверить мальчика! — дёрнулась я, бросаясь вниз по лестнице.

Перед дверью я замерла, боясь повернуть ручку.

Мне так хотелось верить, что он просто спал.

Доктор вошёл вслед за мной, подошёл к кровати и положил ладонь на грудь малыша.

— Жив, — сказал он, и в этом слове прозвучало всё: облегчение, усталость, победа. — Дышит. Пульс слабый, но ровный.

Я сглотнула, чувствуя, как слёзы облегчения наворачиваются на глаза.

— Я давала ему «Сердце Луны» каждые два часа, как вы просили, — начала я торопливо, будто боялась, что он не поверит. — Потом «Последний вздох», когда дыхание стало прерывистым… И ещё «Шёпот жизни»… Я думала, может, поможет…

Доктор кивнул, не перебивая.

— «Последний вздох» — лишнее было, — произнёс он, но тут же добавил: — Хотя… не помешало. Лучше перестраховаться, чем недооценить.

Он положил ладонь снова — на лоб ребёнка — и прошептал что-то на языке, которого я не знала. Воздух в комнате стал теплее. Свет лампы — мягче.

Через минуту он уснул — крепко, с чуть приоткрытым ртом, с кулачком, прижатым к щеке.

Доктор выдохнул и опустился в кресло у изголовья.

— Расскажите, что там было? — спросила я, присаживаясь на край кровати. — Вы так долго…

— Два других доктора уже успели наворотить дел до моего прихода, — проворчал он, потирая виски. — Один дал ей какое-то зелье собственного изобретения. Кажется, что-то от боли, не зная, что у неё непереносимость к половине состава. Второй начал тянуть ребёнка за голову, как мешок с картошкой. Кровотечение началось… Матка — в спазме… Я думал, не успею.

Он замолчал, глядя на спящего мальчика.