Когда мы были осколками

Глава 20. Луна

Луна, 13 лет – Чарли, 11 лет

Стучу в дверь комнаты Чарли, но в ответ тишина. Вечер пятницы, солнце едва село – она должна быть у себя. Постучав еще раз, медленно поворачиваю ручку и заглядываю внутрь. Тыковка там. Она лежит на животе, болтая ногами в воздухе, и слушает что-то в своих оранжевых наушниках. Я, как обычно, в игривом настроении, поэтому неслышно подкрадываюсь к ней и с ногами запрыгиваю на кровать. От неожиданности она вскрикивает так громко, что у меня чуть перепонки не лопаются. Когда она понимает, что это всего лишь я, вопль превращается в смех. Я вытягиваюсь на кровати рядом с ней, а она бросается на меня и роняет нас обеих на пол. Я так безудержно хохочу, что начинаю икать. Мы валяемся на полу, пытаясь перевести дух.

– Лулу, я чуть не обсикалась!

– Значит, все как обычно, нет?

Она корчит рожицу мне в ответ, а потом мы снова устраиваемся на кровати. Она выключает iPod, а я подбираю с пола ее упавший личный дневник. Естественно, оранжевого цвета. Он у нее любимый. После стен комнаты и наушников это уже очевидно. Чарли тут же забирает у меня свое сокровище и кладет его на тумбочку. Ее кукольное личико вдруг загорается. С любопытством смотрю, как она идет к ящику стола и достает оттуда еще один дневник.

– Это тебе. Я его еще неделю назад купила, но каждый раз забываю отдать.

– Мне?

Почему меня так трогает, что она мне что-то купила? Дневник размером с общую тетрадь, на обложке изображен закат в основном оранжевого цвета. В качестве звездочек в небе блестят пайетки, меняющие цвет в зависимости от освещения.

– Спасибо, Тыковка.

Целую ее в обе щеки.

– Что ты пишешь в своем?

Она убирает светлую прядь за ухо.

– Всякое. Разные секреты, что интересного произошло за день. Еще люблю писать рассказики. Придумывать истории. Я бы хотела стать писательницей, когда вырасту.

Ее улыбка становится шире.

– А я думала, ты хочешь стать тестировщицей матрасов.

Чарли фыркает и прячет лицо в подушку.

– Я убью Лиама, – ворчит она. – Мне было шесть. Я любила спать больше всего на свете. Поверить не могу, что он до сих пор всем рассказывает эту историю.

– Ну да, твой брат в тебе души не чает. Готова поспорить, он ради тебя что угодно сделает.

Она вдруг заливается смехом, будто ничего глупее не слышала. Но я уверена, что в глубине души она это тоже знает. Лиам ради нее горы свернет. Он делает все, чтобы после десяти вечера быть дома и лечь спать рядом. Просто чтобы убедиться, что у нее все хорошо. Этот момент они делят только друг с другом. Я никогда не пробираюсь в его комнату до этого часа.

– Даже на концерт сводит?

– Ты эту группу слушала, когда я вошла?

Она активно кивает.

Мы ложимся на животы.

– Это подростковая рок-группа, на которую я случайно наткнулась в Интернете. «Ультрафиолетовые». Они еще и живут всего в пятнадцати минутах отсюда! – восторженно пищит она. – Однажды они точно станут знаменитыми. В общем… мне просто хорошо, когда я их слушаю.

– Когда? Где? Во сколько?

Я морщусь, когда она отвечает. Не потому, что он откажет, а потому, что в этот бар до шестнадцати не пускают. Участникам группы от семнадцати до двадцати одного, так что, может, вышибалы будут посговорчивее в этот раз.

– Вот пойдем, и спросишь как раз.

– Куда пойдем?

– Я к тебе как раз за этим и пришла. Родителей Трэвиса не будет до двенадцати, так что мы решили устроить вечер фильмов ужасов у бассейна.

Родители Трэвиса – очень известные в городе адвокаты. Мы всегда собираемся у него, потому что у него самый большой и крутой дом среди нас всех.

– Там будет Трэвис?

Прищурившись, поворачиваюсь к ней. Мне знакомо это выражение лица. Красные щечки. Закушенная губа.

– Шарлотта Ава Дэвис… ты что, влюбилась в лучшего друга своего брата?

Мой смех заглушает прилетевшая в лицо подушка.

– Это так мило!

– Замолчи! Трэвис всем девчонкам нравится. Райли решила со мной подружиться потому, что узнала, что я знакома с Трэвисом.

Райли – одна из ее подруг. Единственная подруга, на самом деле. Она милая хохотушка, и я рада, что между ними завязалась дружба. А еще я заметила, что кошмары стали сниться ей реже.

– Я знаю, что я еще маленькая, но у Блейк Лайвли разница с мужем – одиннадцать лет!

– Я смотрю, ты времени зря не теряла, – насмешливо фыркаю я.

– Я хотя бы не скрываю, что влюбилась…

Несносная девчонка поигрывает бровями. Меня только что подколола одиннадцатилетняя малявка?

– Понятия не имею, о чем ты, – говорю я, поднимаясь с кровати. – Шевели булками, Тыковка. Они нас ждать не будут.

– Заплети мне косички, пожалуйста.

Кивнув, иду в ванную за расческой и в коридоре едва не сталкиваюсь с ее мамой. На лице женщины мелькает недовольная гримаса, прежде чем оно снова становится спокойным.

– Извините, миссис Дэвис, я не смотрела, куда иду.

Произнеся эти слова, вдруг осознаю, что из всех мам моих друзей только ее я не зову по имени. Я бываю здесь чаще, чем у себя дома, но никогда не позволяю себе такой вольности. Честно говоря, я не уверена, что вообще ей нравлюсь. Она в лучшем случае терпит мое присутствие. К счастью, она почти всегда на работе.

– Что ты здесь делаешь? Лиама нет дома.

Ладно.

– Я знаю, я пришла позвать Чарли провести вечер у Трэвиса.

– Она же еще маленькая.

Чем мы там, по ее мнению, занимаемся? Самый страшный грех этих посиделок – обжорство.

– Ну… Мы вернемся до полуночи. Просто кино посмотрим, поваляемся у бассейна.

Чарли из-за двери спрашивает, почему я так долго. Хотела бы я знать. Сара Дэвис с непроницаемым лицом разглядывает меня. Кажется, ей хочется что-то сказать, но она, как обычно, в итоге ничего не говорит.

С этим странным ощущением, которое расползается по спине, я причесываю Чарли и обещаю завтра сходить с ней за новыми лифчиками. Она заметно выросла за последний год. И я знаю, что она не может не сравнивать себя с остальными девочками, которых пубертат еще не так сильно коснулся. Больше всего меня печалит то, что Сара Дэвис не замечает, что ее дочери нужно новое белье.

А через неделю, на выходных, мы все говорим родителям, что опять собираемся у Трэвиса, но вместо этого отправляемся на концерт «Ультрафиолетовых». Охранник нас, естественно, не пускает. Ну, до тех пор, пока мы с Камиллой, переглянувшись, не начинаем у него на глазах лить слезы и рассказывать выдуманную трагическую историю. Тогда он поддается нашей манипуляции, заставив пообещать не пить и тихонько стоять в углу. Вечер проходит потрясающе: Чарли пела, не умолкая, Кэм и Трэвис ни разу не поругались, а руки лучшего друга не отрывались от моей талии.

Закончился вечер уже не так гладко. Мы опоздали на последний автобус, и, чтобы нас забрали, пришлось звонить тому родителю, который с меньшей вероятностью бы нас наругал, то есть маме Камиллы. Ее «крутость» мы переоценили, потому что нас всех все равно наказали за то, как легкомысленно мы подвергли себя опасности.

Но это воспоминание о Чарли осталось моим любимым.