Когда мы были осколками

Глава 27. Луна

– Моя мать забеременела и ставит карьеру на паузу, чтобы заняться ребенком.

Хватка Лиама становится сильнее. Он несколько раз открывает и закрывает рот с таким ошарашенным видом, что становится похож на оленя, замершего в свете фар. Впрочем, хуже меня отреагировать уже невозможно.

Вчера вечером Круэлла явилась раньше времени с натянутой улыбкой и пакетами еды. Я впустила ее под встревоженными взглядами друзей, которые не собирались уходить, не убедившись, что я в порядке.

– В кухне есть чеснок, если что, – шепнул мне Трэвис, прежде чем свалить.

Круэлле явно было что сказать о моей квартире, грязной посуде в раковине и еде на журнальном столике. Но она промолчала. Это было так невероятно, что на Карибах, должно быть, пошел снег. Оставив ее в гостиной, я отправилась переодеться, а когда вернулась, мы, соблюдая жизненно важную дистанцию, устроились на диване. Пока Круэлла доставала суши всех видов, большая часть из которых была с авокадо, я вертела в руках пульт от телевизора и боролась с желанием запустить им в нее. Представив, с каким звуком он врезался бы ей в голову, еле подавила дикий смех, рвущийся из груди.

– У меня аллергия на авокадо, – просто сказала я. – И на сою.

Она поджала губы так, будто я выдала какую-то чушь. А с другой стороны, откуда ей было знать? Для этого нужно было хоть немного интересоваться жизнью дочери.

– Ты уверена?

Мне захотелось выдернуть ей все ресницы, одну за одной. Что за тупой вопрос?

– Нет. Давай я попробую, вдруг что-то перепутала.

Я наклонилась к столу, когда она, раздраженно вздохнув, вырвала суши из моих рук.

– Раз ты так говоришь, я тебе верю, Луна.

Чтобы успокоить бешено бьющееся сердце, я принялась напевать про себя песню. Эта женщина явилась без приглашения, несмотря на то что я несколько недель ее игнорировала, и теперь смеет пассивно-агрессивно себя вести. И чему я до сих пор удивляюсь?

Я отложила в сторону суши, которые рисковали меня прикончить, и мы молча поели. Ну я поела. Эмма просто сидела с такой прямой спиной, будто кол проглотила, и оглядывалась по сторонам, морща нос. Я знала, что она мысленно критиковала все – от декора квартиры до квартала, в котором она расположена.

– Почему ты не ешь?

– Мне нельзя.

Я устало вздохнула.

– Ты на новой диете, и на ней можно только нюхать еду или смотреть на нее?

Насмешка в моем тоне ее ни капли не смутила.

– Я беременна.

Зернышко риса вдруг встало поперек горла, заставив жутко закашляться. И я кашляла, чтобы не свернуться в клубочек на полу и не заплакать.

Беременна.

Беременна.

– Беременна? – выдавила я так, словно мне на голову надели пакет.

Тогда зачем был нужен этот спектакль?

– Да, – сказала она, улыбаясь во все тридцать два. – Ты станешь старшей сестрой.

Я даже не знала, что у моей матери есть зубы, потому что она впервые при мне улыбнулась. Ее улыбки всегда предназначались папе. Мне казалось, что она состоит не из плоти и крови, как все нормальные люди, а из электрических проводов и стали. Ощущение в тот момент было такое, будто грудь сдавило в тисках. Я положила суши обратно. К горлу подступила тошнота, а на глаза навернулись горькие слезы. Она сидела передо мной, по-прежнему сверкая улыбкой. Была ли она так же счастлива, когда забеременела мной? Не думаю. В ее глазах я наверняка была всего лишь паразитом в теле. Меня разрывало от ненависти и ревности, а она ничего не замечала.

– Я решила поставить карьеру на паузу. На какое-то время. Врач сказал, что в моем возрасте беременность сопряжена с некоторыми рисками. Я ответила, что мне всего сорок четыре, – хихикнула она, – но, видимо, с медицинской точки зрения я уже одной ногой в могиле.

Я резко встала, чтобы дойти до кухни. Казалось, что я задыхаюсь. Что медленно умираю. Ради этого ребенка она рисковала жизнью, но пропустить одну из своих репетиций, чтобы прийти на мое танцевальное выступление, было для нее за гранью возможного. В ее жизни всегда было что-то лучше меня, важнее, чем я, не такое напрягающее, как я. Папа всегда находил время, чтобы прийти, и через несколько лет я перестала спрашивать у него, придет ли она. И бросила танцы, когда поняла, что это никогда не случится.

Эмма зашла за мной, все еще не замечая, что я на грани срыва. Будь там Лиам, он понял бы, что мое сердце разбилось. Снова. И эта мысль еще одним ножом вонзилась в грудь, потому что я больше не могла рассчитывать на то, что он утешит меня, как прежде.

– Я выбрала лучшего доктора на Манхэттене. Он сказал, что в первую беременность нужно…

– Первую что? – перебила ее я, леденея.

Она фыркнула.

– Само собой, я его поправила. Он просто предположил, что…

Больше я ее не слушала. Отправилась к входной двери, схватила сумку, телефон, обувь и выбежала, не обернувшись.

– Господи, да кому хватило яиц ее обрюхатить?

Начинаю смеяться сквозь слезы. Несмотря на то что я еще не успокоилась, нежность в глазах Лиама глубоко меня волнует. Он меня не осуждает, потому что понимает, почему я так отреагировала. Я уже не ребенок, и должна была проявить понимание, но я не могу. Эта история вскрыла старую, так и не зажившую рану.

– Я даже не знала, что она с кем-то встречается.

– Неудивительно, бедный мужик вряд ли хвастается этим на каждом углу, – насмешливо фыркает Лиам.

И вот я уже хрюкаю от смеха. Он так хорошо умеет меня успокаивать, что это даже пугает.

– Не смеши меня, я собиралась грустить.

– А я собирался обидеться на тебя из-за твоей дебильной выходки.

Большими пальцами Лиам стирает с моих щек последние следы визита Эммы.

– Бери сумку и пойдем.

– Что? Куда? А как же твоя работа?

– Я отменю встречи.

– Ты не обязан, Лиам.

– Я делаю это не потому, что обязан, а потому, что хочу.

Загоревшаяся в его красивых зеленых глазах искорка заставляет бабочек в моем животе встрепенуться.

– А хочу я тебя украсть.

– Оу.

– Больше энтузиазма, женщина.

– О-о-оу, – намеренно переигрываю я.

– Господи, ты иной раз прямо нарываешься на то, чтобы я перегнул тебя через колено и выпорол.

– А минусы будут?

Атмосфера становится наэлектризованной, и взгляд Лиама скользит на мои губы, когда я приоткрываю рот, будто забыв, как дышать.

– Осторожнее, Дэвис, ты посылаешь какие-то противоречивые сигналы. Ты меня ненавидишь, забыл?

Теперь мы оба пожираем друг друга глазами.

– О, поверь, Коллинз, об этом я не забываю, – говорит он, проводя языком по губам. – Мне не нужно любить тебя, чтобы хотеть увидеть, как ты кончаешь на моем члене.

Моя челюсть падает. Дерзкий ответ умирает, даже не родившись. Расстояние между нами резко сокращается. На наших лицах – вызов.

Он меня обезоруживает. Я выбиваю его из колеи.

И жажду, чтобы он прижал меня к стене. Чтобы целовал до крови. И он об этом знает. Но мучитель разрывает зрительный контакт, чтобы схватить меня за руку и, смеясь, потянуть прочь из кабинета, так, как дети обычно сбегают с уроков. Но смех обрывается, когда к нам, поджав губы, направляется его ассистентка. Ой.

– Мистер Дэвис, инвесторы ждут вас в четвертой переговорной.

– Перенеси встречу, у меня есть дела поважнее.

От Флоры не ускользает ни многозначительный взгляд, который бросает на меня Лиам, ни мои вспыхнувшие щеки.

– Лиам, – ласково переходит она на ты, – они прилетели в Нью-Йорк, чтобы встретиться с тобой. Их график расписан посекундно. Если ты отменишь встречу сегодня, я не знаю, когда мы сможем принять их в следующий раз, и кому, как не тебе, знать, насколько эта встреча важна.

– Флора права, увидимся позже, – говорю я, чтобы не заставлять его выбирать. – Мне все равно есть чем заняться.

– Нет, – отрезает он. – Перенеси эту встречу. Придумай какую-нибудь уважительную причину.

– Диарея всегда срабатывает, – шучу я.

Лиам хрюкает от смеха, Флора морщится, а я затыкаюсь. Между нами никогда не было проблем, но сейчас она явно хочет сжечь меня на костре.

– Лиам, твоя крестная будет недовольна.

– Вот и славно, у меня тоже накопился к ней ряд претензий.

– Дай ключи.

С намеком потираю пальцами под носом у Лиама, чтобы он отдал мне ключи от своего матового черного BMW i8. Я много месяцев не садилась за руль и даже не подозревала, насколько мне этого не хватало. Вот только Лиам смотрит так, будто на моей голове вдруг выросли рога.

– Ты уже водила в Нью-Йорке?

Качаю головой.

– Тогда я лучше суну член в пчелиный улей, чем доверю тебе свою детку.

– Твой мед я бы попробовала, – отвечаю я, поигрывая бровями.

1:1. Теперь его челюсть отваливается, и он молчит, не находясь с ответом.

– Пусти меня за руль, ну пожалуйста, – прошу я, возвращая нас к теме дискуссии. Но Лиам Каменное Сердце стойко игнорирует и мою дрожащую нижнюю губу, и жалобные щенячьи глазки.

– Эта детка не любит чужаков.

– Эта детка никак не отличит мою задницу от твоей.

Он делает оскорбленный вид, прижимая ладонь к сердцу.

– Ты только что назвала ее дурой?

И этот идиот, наклонившись над фарами, нежно гладит машину по капоту.

– Не слушай ее, любовь моя, – шепчет он. – Ты у меня умница.

Дурное сердце начинает трепыхаться в груди, когда я вижу, как в новом Лиаме вдруг проскальзывают черты моего лучшего друга, с которым мы когда-то могли часами шутливо собачиться без повода. И смеяться до боли в животе.

– Да что ты за человек такой, а? Моя мать беременна, мне грустно, ну пожалуйста, Лиам, – давлю я на жалость.

– Какая же ты хитрюга, Луна, – смеется он. – Господи, я тебя обожаю.

Теперь мое сердце останавливается. А Земля наверняка перестает вращаться.

С лица Лиама пропадает улыбка.

– В смысле, это обожаю, – бормочет он. – Твое чувство юмора. Вечно ты меня смешишь.

А потом как ни в чем не бывало он протягивает мне смарт-ключ, но, стоит моим пальцам его коснуться, быстро отдергивает его. Я раздраженно рычу, а он сыплется со своего же прикола, как пятиклассник. А потом все же отдает ключ.

– Серьезно?

– Слаб человек, – просто улыбается он в ответ. – Но пообещай хоть немного поумерить свою «ясамость» и слушать, что я тебе говорю. Здесь очень мощный движок.

– Так переживаешь, что даже слова стал новые придумывать, – дразню его я.

Лиам пытается испепелить меня взглядом, но у него ничего не выходит. Я же знаю, что ему тоже сейчас хорошо, что он не прочь провести со мной пару часов. Потому что явно до сих пор не может устоять перед моим обаянием. Поэтому он закусывает губу, чтобы не рассмеяться и не выдать, что он не такой уж бесчувственный чурбан, каким хочет казаться.

– Обещай.

– Ладно, – закатываю я глаза.

А потом он протягивает мне ладонь, чтобы скрепить договор нашим особым рукопожатием. От этого жеста мурашки бегут по коже. В конце мы зависаем, не отпуская рук, и, заговорщически улыбаясь, смотрим друг на друга. Чтобы не утонуть окончательно в его зеленых водах и успокоить затрепетавших в животе бабочек, спрашиваю, куда поедем. Ухмылка в уголке рта не предвещает ничего хорошего.

– Мы едем крушить.