Когда мы были осколками

Глава 25. Луна

Надо искать другую работу.

Но пока я просто сижу на диване в толстых носках, потому что, несмотря на начало июня, сегодняшним вечером холодно, как в аду. В голове такая каша, что я десятый раз перечитываю одну и ту же строчку в книге. Конечно, мне интересно, переспит Лили наконец с братом своего отца или нет, но чего, блин? Давайте-ка отмотаем назад. Кажется, я пропустила целый абзац. Концентрация почти на нуле по ряду причин. Вот список.

1. Все место в моей голове занимает наш небольшой тет-а-тет в моем кабинете три дня тому назад. Тет-а-тет – это хорошее слово для описания того, чем мы там занимались, правда же? Оно куда поэтичнее, чем «мой начальник и бывший в одном лице лизал меня, пока я не задрожала». Эль Каброн явно надо мной издевается.

2. Этим тет-а-тетом завершился мой последний день в лейбле. После того, что произошло между нами с Лиамом, и после того, как обошлась со мной его крестная, я поняла, что больше не смогу там оставаться. Так что теперь я безработная, у которой даже нет запасного плана.

Когда звонит телефон, сразу начинаю улыбаться и с легким сердцем беру трубку.

– Рад, что твое тело не лежит где-нибудь на дне Гудзона.

– И тебе привет, пап.

Папа и его сомнительные шуточки.

– Я был в шаге от того, чтобы вычеркнуть тебя из своего завещания и вписать туда соседку.

– Я тоже скучаю.

Мы не созванивались уже несколько недель. С нашими работами и темпом жизни я забываю о самом важном.

– Подожди, я переключусь на «ФейсТайм», – говорит он. – Господи боже, сколько ты не спала?

– Хочешь сказать, я страшная?

– Хочу сказать, что ты мало спишь.

– Пап, а ты сам когда в последний раз высыпался?

Ну как тут не улыбаться, если я его уела?

– Расскажи лучше о работе, – ворчливо просит он вместо ответа.

Сглатываю подступивший к горлу комок. Как сказать ему, что у меня больше нет работы из-за оставшихся в прошлом отношений с Лиамом? Как сказать ему, что Лиам оказался моим начальником? Я ненавижу ему лгать, но все же рассказываю зачем-то о том, как прошел первый день записи сингла Орхидеи, который должен был состояться сегодня, но отменился, потому что она согласна работать только со мной. Выдумываю на ходу и забрасываю его техническими подробностями, чтобы сбить с толку. И презираю себя за это.

– А теперь ты, – говорю я, закончив вешать ему лапшу на уши.

– Я никого не ослепил и не парализовал, так что, думаю, я неплохо справляюсь.

Услышав его слова, начинаю неистово хохотать и понимаю, что мне это, оказывается, было нужно, хотя черный юмор моего отца мало кому нравится.

– Ты же приедешь в декабре на пару дней, как собирался? – с надеждой спрашиваю я.

– Я приеду во что бы то ни стало. Тем более что я уже купил теплый гульфик для вашей холодрыги, – шутит он.

– Пап, ты ужасен.

– А почему, ты думаешь, все говорят, что ты на меня похожа? Кстати, о генах, ты маме звонила?

Здрасте, приехали.

– С чего бы мне ей звонить?

– Луна, – с нажимом говорит он.

Раздраженно закатываю глаза на эту невысказанную просьбу дать ей шанс.

– Она ведь пытается исправиться, золотко.

– Круэлла опоздала с этим на много лет, но я по доброте душевной ставлю ей… пять. За старание.

Он тяжело вздыхает.

– Если она спросит, скажи, что я пытался тебя переубедить, ладно? Что ж, пойду. Я тебя люблю, но не слишком.

– И я тебя.

Падаю на диван со всеми симптомами «острого круэллагита»: мигренью, раздражительностью и холодным потом, которые лечатся только доброй порцией фастфуда и каким-нибудь драматическим сериалом. Но когда из коридора до меня доносится ругань лучших друзей, решаю, что с меня хватит. Шестое чувство подсказывает, что пора делать ноги.

Выйдя на улицу, надеваю наушники и отправляюсь куда глаза глядят. В городе привычно кипит ночная жизнь. Под песню усиленно пытаюсь не думать о проблемах, пока ее не прерывает входящий звонок с незнакомого номера. Услышав на том конце провода прерывистое дыхание, ощущаю, как внутренности завязываются узлом. Но не от страха, а от ярости.

– Я знаю, что это ты, – шиплю я. – Не знаю только, чего ты от меня хочешь, но мне надоели эти игры. Ты просто жалкое ничтожество. Если ты еще хоть раз мне позвонишь, я обращусь в полицию.

Руки дрожат, но я собой горжусь. А секунд через пять телефон снова начинает звонить.

– Да гори ты в аду, ублюдок! Я…

– Луна?

Отвожу телефон от уха, чтобы прочитать имя абонента.

– Кельвин? Прости, я подумала, что… Э-э, все хорошо?

– У меня – да, а у тебя? Ты какая-то нервная.

– Да просто какой-то придурок последние несколько дней развлекается тем, что разыгрывает меня. Значит, ты вернулся?

– Ладно, – вздыхает он. – Ты меня успокоила. И да, я прилетел сегодня утром.

Я не знаю, как описать наши с Кельвином отношения. Мы успели сходить на два свидания, пару раз поцеловались. Он шлет мне сообщения, на которые я отвечаю, когда вспоминаю о них, а потом он исчезает еще на несколько дней. Кажется, он все же заинтересован во мне. Но меня смущает то, что иногда его поведение кардинально меняется. То он жизнерадостный, то не успеешь глазом моргнуть, как он уже замыкается в себе. До его отъезда мы смотрели на «Нетфликс» фильм, в котором замужняя женщина вмешивалась в отношения пары, потому что была влюблена в этого мужчину. Его мизогинные высказывания в ее адрес неприятно меня удивили. Увидев мою реакцию, он стал божиться, что просто неудачно пошутил, потому что хотел меня рассмешить. Весь оставшийся вечер он молчал. Атмосферу разряжали только неугомонные в подколах Кэм и Трэвис.

– Я хотел еще раз извиниться за свое странное поведение.

Хотела бы я сказать ему «ничего страшного», но это было бы ложью.

– Дай мне шанс доказать тебе, что у меня не такое ужасное чувство юмора, когда я нормально высыпаюсь.

В конце концов, ничего со мной не случится, если я соглашусь.

– Хорошо.

– Хорошо? – приходит он в восторг. – Супер! У меня много работы на неделе, но спишемся, да?

– Конечно. Хорошего тебе вечера.

Он желает мне того же, и я кладу трубку. А развернувшись в сторону дома, врезаюсь в чей-то каменный торс. От удара мужчина складывается пополам и корчится, изображая из себя мученика. При виде этой ужасной актерской игры я закатываю глаза.

– А вы не переигрываете, молодой человек?

Он резко выпрямляется, подтверждая мои догадки, и оказывается выше меня на добрых две головы. Из-за собранных в пучок светлых волос он похож на калифорнийского серфера, при этом почему-то работающий на мафию. Мысленно фыркаю из-за этой странной смеси. А он тем временем, наклонив голову, щурит ореховые глаза.

– Луна?

– Возможно. А вы кто?

– Не узнаешь меня? В последний раз, когда мы виделись, у тебя глаза уже были в кучку, так что, возможно, ты начнешь что-то припоминать, если я начну двоиться.

Незнакомец откровенно смеется надо мной. Этот серфер-мафиози только что назвал меня алкоголичкой?

– Тише, Рапунцель… Втяни клыки, – продолжает он меня доставать.

– Кто ты такой? Отвечай, или я ухожу. Этот разговор начинает мне надоедать.

– Ты была не такой занудой, когда тебя выворачивало наизнанку.

И вдруг я вспоминаю, где видела его лицо.

– Мэттью! – вскрикиваю я с облегчением. – Мы пересекались в «Арене». Ты лучший друг Лиама.

Серфер возмущенно качает головой, хотя в его глазах пляшут смешинки.

– Я, конечно, понимаю, что ты не замечаешь никого, кроме мистера Каменное Лицо, но все-таки. Я Маттео. М-А-Т-Т-Е-О.

– Мне каждый раз надо по буквам проговаривать?

– Думаешь, ты самая умная? – с улыбкой отвечает он. – Не хочешь со мной? Я собирался выпить.

И не успеваю я ответить, как он затаскивает меня в бар «Темная лошадка». Мы садимся в кресла за полукруглым столиком, и он начинает странно на меня смотреть – так, будто не верит своим глазам.

– Ты загипнотизировать меня пытаешься? – бросаю я.

Его улыбка становится шире, совсем не соответствуя его внешности. Этот шкаф так накачан, что мог бы прихлопнуть меня как муху.

– Так необычно видеть тебя трезвой, – брякает он, и глазом не моргнув.

– Давай еще пару раз, а то до меня не дошло.

– Да я же прикалываюсь, Эльза[18]. Но, надо сказать, в жизни ты красивее, чем на фотке. Ты так повзрослела.

– А вот ты ровно такой же, каким я тебя представляла.

– Потрясающий?

– Потрясающая заноза в заднице, да.

Он начинает так хохотать, что у меня тоже вырывается смешок. Тут к нам подходит официант, чтобы принять заказ. Маттео просит острые крылышки с картошкой фри, два куска пиццы, луковые колечки и пиво.

– Ты что-нибудь будешь, блонди?

А, так это все он один слопает?

– Нет, спасибо, – отвечаю я, пораженная количеством еды, которое он только что заказал. – Я не голодна.

Он кивком головы отпускает официанта.

– Мою хавку ты и пальцем не тронешь, имей в виду. Вечно с девчонками так.

– Это мы еще посмотрим, – бросаю я и подмигиваю ему.

– Не боишься, что я тебе руку сломаю?

Наверное, стоило испугаться угроз этого абсолютно незнакомого чувака, но мне почему-то с ним спокойно. В его глазах нет ни злобы, ни жестокости.

– Я ничего не боюсь, – уверенно говорю я.

Его ореховые глаза улыбаются даже тогда, когда губы неподвижны. Официант возвращается с заказом, я благодарю его и тут же протягиваю руку, чтобы украсть у Маттео картошку.

– Я тебя предупреждал, блонди, – рычит он и бьет меня по руке.

Под моим насмешливым взглядом он сдается и протягивает мне корзинку с картошкой, которую мы молча уминаем, пока он пристально на меня смотрит.

– Чем занимаешься, Маттео? – спрашиваю я, чтобы придать этим посиделкам хоть какую-то нормальность.

– Торговлей. Я продаю мечты.

Я хмурюсь.

– Продаешь мечты? – озадаченно переспрашиваю я. – Звучит как что-то не совсем законное.

Вместо ответа он только многозначительно поигрывает бровями.

– Не пояснишь, что это значит?

Вопрос его явно веселит. Он затыкает одну ноздрю большим пальцем и громко шмыгает. Мои глаза удивленно распахиваются, заставляя его рассмеяться.

– Тебя это шокирует?

– Нет, – отвечаю я искренне. – Каждый волен делать что хочет.

Теперь уже он хмурится, не убежденный моим ответом.

– У меня сеть спортзалов на всем восточном побережье, блонди, – сообщает он, закатывая глаза.

– Ну да, конечно, а я – Вирджиния Вулф.

– Что ж, в таком случае приятно с вами познакомиться, Вирджиния. Что вы думаете о двадцать первом веке? Он переоценен, не правда ли?

Мы молча смотрим друг на друга, прежде чем расхохотаться.

– Так это правда?

– Да, но параллельно я занимаюсь и другими вещами.

Жду, что он расскажет подробнее, но он молчит.

– Как вы познакомились? – спрашиваю я в итоге.

– А вы вообще разговариваете друг с другом, когда остаетесь наедине?

– Если под разговорами ты имеешь в виду ругань, то да, еще как! И потом, ты сам знаешь, что твой дружок не из болтливых.

Лицо задиры разрезает лукавая улыбка. Он облизывает вымазанные в соусе барбекю пальцы и делает несколько глотков пива.

– Эх, Эльза. Могу сказать тебе только, что однажды его кулак прилетел мне прямо в это хорошенькое личико, вот сюда, – показывает он на скулу. – И это была любовь с первого удара. Всю самую дикую дичь мы вытворяли вместе.

– Например, толкали всякую дрянь?

Он просто кивает.

– И что именно вы продавали?

– Все, что позволяет людям в своих мечтах стать ближе к звездам или к луне. Тебя такое интересует?

– Нет, спасибо.

Его смех гремит на весь зал.

– Расслабь булки, блонди, я шучу. Лиам меня убьет и прикопает, если я дам тебе что-то подобное.

– Я бы не была в этом так уверена.

Он вдруг бросил на меня такой взгляд, будто я сморозила какую-то чушь.

– Эм… Так, значит, он благодаря вашей старой работе смог купить «MEM Рекордс»?

Он замирает, так и не донеся до губ бутылку с пивом.

– Все деньги, которые мы заработали на этой фигне, отправились на благое дело. Например, в фонд помощи…

– Жертвам домашнего насилия? – заканчиваю я за него.

– И ассоциацию по предотвращению самоубийств… Так что, отвечая на твой вопрос, – нет. Он купил лейбл не на «грязные» деньги. Он много пахал, запустил свою сеть…

– Рада за него.

Лиам смог достичь всего, чего желал, – пентхаус, музыка, признание. Маттео возвращает мне грустную улыбку, а потом разговор заходит о моей жизни, после – о его. Под смеющимся взглядом съедаю почти все, что он заказал, а потом он протягивает мне телефон, чтобы показать фото прелестной светловолосой малышки с золотистыми глазами. Но мое внимание приковывает не она, а женщина рядом с ней.

– Это моя дочка Сатин. Ей пять. Неделю она живет со мной, неделю – с мамой.

– Она чудесная. А женщина с темными волосами – это ее мама?

– Чего? Моя принцесса что, похожа на это чудище? Это моя сестра Андреа.

– Лиам спит с твоей сестрой?

Поперхнувшись пивом, он несколько раз ударяет себя кулаком в грудь, чтобы не задохнуться.

– Ему дороги его яйца, поэтому он ее и пальцем не тронет.

– Ты так в этом уверен?

– На сто процентов.

Вот сволочь. Я скормлю ему дерьмо Хендрикса за то, что он заставил меня думать, будто они вместе. И ради чего? Ранить меня? Показать, что его сердце больше мне не принадлежит? Худшее в этом то, что у него получилось. Я чуть не умерла от ревности, представляя этих двоих вместе.

Веселье в зале возвращает меня к прерванному разговору. Маттео рассказывает о последних увлечениях дочери, и становится понятно, почему он зовет меня именами диснеевских принцесс. Трудно сказать, почему мне так комфортно в его присутствии. Может, потому, что он ужасно забавный. У меня от смеха уже щеки болят. Он напоминает Лиама, прежнего Лиама. Неслучайно эти двое стали не разлей вода.

– Ты классная, Эльза. Ты мне нравишься, – бросает он. – Теперь многое стало понятно.

Эти слова задевают что-то внутри. Мне хочется спросить, что он имеет в виду, но в планы вмешивается звонок. Маттео извиняется и отходит, чтобы ответить. Через несколько минут он кладет трубку и заявляет:

– Нам пора, блонди. Я тебя подброшу.

– Нет, спасибо, я пройдусь, – вежливо отказываюсь я. – Я живу неподалеку.

– Лиам мне колени выбьет, если узнает, что я отправил тебя домой одну.

Я хихикаю, чтобы скрыть эффект этих слов. Меня не возбуждает зрелище, как он жестоко кого-то избивает, но то, что даже после всех этих лет он думает о моей безопасности, очень трогательно. Серфер расплачивается за ужин, и я сажусь в роскошный черный «Форд Мустанг». Под приятную музыку мы уже через пять минут оказываемся у моего дома.

– Дай мне свой телефон, – приказывает он, припарковавшись.

– Зачем? – осторожно спрашиваю я.

Он просто протягивает ладонь, дожидаясь, когда я наконец положу на нее смартфон. Закатив глаза, я подчиняюсь. Он набирает номер и добавляет:

– Потому что мы теперь кореша.

Он набирает себе, чтобы сохранить мой номер, и я спрашиваю:

– Почему ты так хорошо ко мне относишься? Лиам же наверняка рассказывал тебе свою версию нашей истории.

Он пожимает плечами.

– Рапунцель, я хорошо считываю энергетику людей. Я провел с тобой два часа, и теперь мне ясно, что не все так очевидно. Мне просто кажется, что из-за боли, которая обрушилась на Лиама в тот роковой день, он мог забыть, какая ты на самом деле.

Сглатываю подступивший к горлу комок.

– Я советовал ему с тобой поговорить, – добавляет он. – Видимо, он этого не сделал.

– Нет.

– Хочешь поговорить об этом со мной? Я умею слушать.

Тихо посмеиваюсь.

– Нет.

– Может, однажды. А теперь вали, меня ждут.

– Твоя дочь…

– Меня бы упекли в тюрягу, если бы я занялся со своей дочерью тем, чем собираюсь заняться сегодня.

На его лице расплывается шакалья ухмылка. Я выхожу из машины, но, не услышав рева мотора, оборачиваюсь и громко спрашиваю, чтобы он услышал меня через стекло:

– Чего ждешь?

– Чтобы твоя упрямая задница скрылась за входной дверью, конечно.

Снова закатываю глаза. Закрыв за собой подъездную дверь, слышу, как его машина уезжает. В квартире мои лучшие друзья валяются на диване и смотрят кино, видимо уже помирившись. Целую обоих в лоб, поднимаюсь к себе и сразу отправляюсь в душ. Мозг кипит после разговоров с Маттео и папой. И того звонка…

Переодевшись, заползаю под одеяло, когда на экране телефона всплывает сообщение от Лиама. Осторожно открываю его и одним глазком заглядываю в содержимое. Но никакой моральной подготовки не хватает, когда я вижу фотографию во вложении. Гневом ли меня накрывает или волной ностальгии – не распознать.

Мы. Тем вечером. Два глупых подростка. Влюбленных. Робких. Ну и козел. Несмотря на все мои попытки похоронить эти воспоминания где-то глубоко внутри, в памяти оживают моменты, как мы смеялись, как пахло чем-то жареным и жирным, как я боялась аттракционов, как он держал меня за руку. Тем вечером я собиралась признаться ему в любви, но после одной-единственной фразы мою храбрость унесло ветром, который тем вечером обдувал нашу кожу. Стало ясно, что дружба для него важнее.

Я так спешу ему ответить, что пальцем едва не протыкаю экран.

И минуты не проходит, как на экране всплывает его имя. Сначала жду, когда звонок уйдет на автоответчик. А потом просто сбрасываю. Дважды.

Ну конечно, у всего, что он говорит, просто обязан быть сексуальный подтекст.

После этого он перезванивает, и я с пересохшим горлом беру трубку.

– Я хочу, чтобы ты вернулась на работу.

Вместо ожидаемого облегчения чувствую, как во мне поднимается глухая ярость.

– А что, твоя крестная вдруг разрешила меня оставить? – язвительно спрашиваю я. – Какой послушный маменькин сынок. Молодец, так держать.

Закатываю глаза, хоть он этого и не видит, но все равно злюсь на него за то, что он так спокойно меня уволил.

– Она все еще хочет, чтобы ноги твоей в лейбле не было, но я – нет.

– А это имеет какое-то отношение к тому, что Орхидея отказывается сотрудничать со всеми, кроме меня?

– Так ты вернешься или как? – рычит он.

Ясненько.

– Нет, спасибо. Я не ваза, которую можно переставлять туда-сюда, пока твоя крестная не узнает, что ты ее ослушался.

– Это мой лейбл.

В тот же миг он понимает, что совершил ошибку.

– Значит, ты мог оставить меня, но выбрал этого не делать.

Тишина.

– Похоже, я все еще тебя ненавижу, так что это ответ на твой вопрос, – бросает он.

– Что ж, придется тебе продолжать ненавидеть меня на расстоянии, потому что я не вернусь.

Снова тишина. А потом я слышу, как он куда-то идет, открывает и закрывает холодильник. В это время зарываюсь лицом в подушку и накрываюсь одеялом с головой.

– Коллинз, я слушаю твои требования. Что заставит тебя вернуться?

Раздражение в его голосе заставляет мои губы растянуться в торжествующей улыбке. Я ненадолго задумываюсь. С одной стороны, велико желание пойти на поводу у своей гордости и найти себе другую работу, но с другой стороны… Я столько всего придумала для альбома Орхидеи, я так верю в ее талант, что уверена – в следующем году она получит «Грэмми» в номинации «Открытие года».

– Я хочу прибавку к зарплате и возможность поработать над следующим альбомом Minsk.

– Исключено.

Я знаю, что он говорит только об одном из моих условий. Самом важном.

– Почему? Я знаю, что он еще не подписал контракт с лейблом, но вы ведь уже на стадии переговоров, разве нет?

Молчание.

– Я вернусь, если смогу поработать с ним хотя бы над одним треком.

– Похоже, ты не вполне понимаешь, чего просишь, Луна. Он не работает с новичками.

О, я знаю, что все не так просто. Minsk – артист с десятками премий за плечами и миллионами прослушиваний на платформах – работает только с лучшими.

– Не забывай, что это тебе надо, чтобы я вернулась, а не мне.

Лиам что-то бормочет, и вряд ли это перечисление моих лучших качеств.

– Ладно.

Господи, он сдается, и мне приходится прижать руку ко рту, чтобы заглушить радостный визг.

– Само собой, мне понадобится это согласие в письменном виде…

– Чтоб завтра в девять была на работе, – перебивает он меня.

– Через пару дней. Мне нужно оправиться от морального ущерба, которое мне нанесло столь несправедливое увольнение.

– Дважды повторять не стану, – цедит он и бросает трубку.

В ту же секунду сбрасываю одеяло и вытягиваю руку с телефоном, чтобы отправить ему селфи, на котором я улыбаюсь, показывая в камеру средний палец. Но тут в дверь звонят, и по моей коже пробегает холодок нехорошего предчувствия.