Когда мы были осколками

Глава 34. Лиам

Если бы я не знал, что Луна злопамятная, то понял бы это за прошедшие четыре дня. При желании эта женщина может быть самой упертой и неприветливой из всех, кого я знаю. Клянусь, всякий раз, когда мы где-то случайно пересекаемся, она потрошит меня взглядом, как ножом. С тех пор как они с Софи встретились, она отказывается со мной разговаривать. Теперь я для нее невидимка, грязь под красной подошвой. Сообщения мои тоже остаются без ответа. Поэтому я, естественно, в бешенстве. И даже собственный гнев меня бесит. А еще больше бесит желание перед ней оправдаться. Лучше бы она меня оскорбляла, лучше бы ревновала – что угодно. Я с радостью принял бы любую мину, любой язвительный комментарий. Что угодно, но только не безразличие, потому что я чувствую что угодно, кроме радости, когда вижу, с кем она теперь проводит время.

Последние два дня после сессий записи ее забирает мистер Овсяные Хлопья, хотя она обещала мне перестать с ним видеться. И ежу понятно, что она ждет от меня какой-то реакции. Глупая девчонка. Но ведь и я – кретин, который на подобные провокации ведется. И, будто этого мало, он не ждет ее, как щеночек, у выхода из здания, нет. Он поднимается к ней прямо в кабинет. Я вижу, как он входит один и выходит с ней, глупо улыбаясь и явно гордясь тем, что сопровождает самую красивую девушку во всем здании. Вчера я был в шаге от того, чтобы запретить доступ на этаж всем посетителям, лишь бы не видеть больше его рожу. В общем, последние два дня я сметаю все на своем пути, как торнадо.

Сегодня вечером я пришел посмотреть, как продвигается работа над альбомом Орхидеи, сингл которой мы выпустили две недели назад. И не для того, чтобы увидеть Луну. То есть не только для этого. Я стараюсь участвовать в прокладывании творческого пути Орхидеи с самого начала. У нее ведь невероятный, поразительный талант. Уверен, что музыка этой миниатюрной феи спасет множество людей. А ведь я по глупости чуть не упустил ее, лелея свою гордость.

Когда я поднялся на четыре этажа и вошел в студию, Орхидея уже была там с Марли и Морисом, звукорежиссером и продюсером. Луна явилась минутой позже. То есть опоздала. Мой внутренний мерзавец, не дававший о себе знать… секунды две, тут же оживляется, и раздражение, закипавшее во мне последние два дня, достигает апогея, когда я вижу, как нагло Луна и Овсяные Хлопья под ручку направляются к нам. Они слиплись, как долбаные сиамские близнецы, и вовсю ржут над тем, что Луна только что сказала. Когда она замечает меня, ее улыбка не меркнет, а, напротив, начинает сиять еще ярче.

Поскольку я стою у входа, как охранник, им придется пройти мимо меня, чтобы попасть в студию. Пристально разглядываю ее, не обращая внимания на это бесплатное приложение к ней. Белая рубашка, черные облегающие джинсы с дырами на коленях, бежевый тренч и минималистичные кроссовки. Как всегда, сногсшибательна. В глаза бросается то, как он пожирает ее глазами, будто шведский стол. Представив его мозолистые руки на ее нежной коже, чувствую желание спалить здесь все дотла. Когда они приближаются, ширина моих плеч мешает им пройти внутрь. Конечно, я мог бы просто отодвинуться, но, похоже, решил играть роль последнего отморозка до последнего.

– Ты опоздала, Коллинз, – бросаю я, глядя на часы.

Ее щеночек тоже опускает взгляд на мои дорогущие часы, а может, на татуировку на запястье. Как бы то ни было, его нервно дернувшуюся верхнюю губу я замечаю. Когда он поднимает на меня свои бесцветные глаза, мне чудится в них что-то странное. Нездоровое.

– Всего на минуту. И этот бессмысленный разговор меня только больше задерживает.

Она стойко выдерживает мой взгляд. Черт, как же я обожаю, когда она мне дерзит.

– Кельвин Ватт, – представляется он, протягивая мне руку.

Что-то в его голосе настораживает меня еще больше. Ощущение такое, будто его язык еле ворочается во рту.

– Лиам Дэвис, – отвечаю я, не сводя глаз с Лу.

Осознав, что руку я ему жать не собираюсь, он кладет ее Луне на поясницу.

– Орхидея меня уже заждалась, – бросает мой демоненок и пытается проскользнуть в студию вместе со своим песиком.

– Доступ в студию разрешен только персоналу.

Луна начинает закипать, видя мою ухмылку, и это приводит меня в восторг.

– С каких это пор? – спрашивает она, внимательно глядя мне в лицо.

– С тех пор как это стоит мне восемьсот баксов в час.

Скрестив руки на груди, я наконец вглядываюсь в этого типа и намеренно обращаюсь к нему на ты.

– Ну что, протянешь один вечер без моего менеджера?

– Я два дня держал ее в плену. Могу и освободить на один вечер.

Какие у тебя интересные формулировки, приятель. Звучишь как уголовник.

Значит, она провела с ним два дня. Ладно, от этого не должно было стать так больно. Его самодовольная улыбка с оттенком маниакальности начинает меня нервировать. Сую руки в карманы, чтобы они случайно не прилетели ему в морду. А он наклоняется, чтобы поцеловать ее в губы. Сжимает ее бедра, пока она цепляется за его шею. Он буквально ее засасывает. А что я?

Стою перед ними, как последний болван. Она отдается процессу, и мое присутствие, судя по всему, нисколько ее не смущает. Моя улыбка становится шире. Прикусываю щеку изнутри, чтобы не рассмеяться. Игра Луны достойна «Золотой малины»[21].

Какая очаровательная попытка отомстить, радость моя.

– До скорого, моя прелесть. Звони в любой час.

Если я еще сильнее закачу глаза, то рискую повредить зрительный нерв. Моя прелесть кивает и улыбается ему одной из тех улыбок, которых раньше удостаивался только я, и он блаженно уплывает. Когда она пытается пройти в студию записи, наши тела соприкасаются, и я готов поклясться, что она этого и добивалась. Распущенные волосы щекочут мой нос, оставляя за собой опьяняющий шлейф, который я вдыхаю, как торчок – свою первую за день дозу. Но хуже всего то, что это не менее опасно или вредно, чем наркотик. От нее пахнет чем-то сладким, какой-то смесью цветов и экзотических фруктов. Поздоровавшись со всеми, она садится в кресло рядом с Марли, а я удаляюсь на диванчик. Вместе они переслушивают результаты проделанной вчера работы, а затем она дает отмашку к началу записи.

В тон-зале Орхидея опускает пальцы на клавиши, и в студии воцаряется благоговейная тишина. Время замирает, и мы все обращаемся в слух. Ее голос, прокравшись к нам в уши, как обычно, уносит на небеса. Первый час все идет как по маслу. Луна ее направляет и щедро сыплет дельными советами. Я смотрю, как она занимается любимым делом, и в эти часы ее глаза горят. Мне приятно видеть, как она расцветает, оказавшись в своей стихии. И я, черт возьми, горжусь тем, что имею к этому отношение, как мы и мечтали когда-то.

Но на втором часу моя гордость превращается в гнев. Теперь Луна сидит рядом, порождая во мне желание убивать, потому что не выпускает из рук телефон и с раздражающим клацаньем ногтей по экрану непрерывно строчит сообщения. Хочется вырвать его у нее из рук и швырнуть в стену, но такое, кажется, не очень-то одобряется обществом.

– Знаешь, было бы здорово, если бы ты смогла сосредоточиться на работе, за которую я тебе плачу.

Я даже не скрываю раздражения в голосе. У этой женщины дар выводить меня из себя. Она бросает на меня недобрый взгляд, от которого мне ни горячо ни холодно. Ее злость заставляет меня ликовать. Взгляд серых глаз темнеет, затягивая в свои глубины, и я тону в них настолько, что почти забываю, почему веду себя как последний придурок, хотя должен валяться у нее в ногах и умолять меня выслушать.

Резко подорвавшись, она направляется к микшеру и нажимает кнопку токбэка, чтобы Орхидея в тон-зале ее услышала.

– Попробуй спеть пред-припев в головном регистре. У тебя тут настолько мощные слова, что хочется, чтобы время остановилось. Нужно, чтобы в эти секунды все, затаив дыхание, ловили каждое твое слово. А потом снова подключай фортепиано.

– Так? – уточняет Орхидея.

Она точно следует инструкциям, и ее голос превращается во что-то неземное. Предложение Луны, как и всегда, оказалось в самую точку.

– Да, отлично! – хвалит ее Луна. – Так на эмоции пробивает в разы сильнее.

– Ты права! Спасибо, ты лучшая.

Вернувшись, Луна наклоняется, опираясь на мои бедра. Длинные волосы свисают вдоль правого плеча, и меня снедает желание потянуть за них, чтобы накрыть ее губы своими.

– Не смей ставить мою работу под сомнение, – цедит она сквозь зубы. – Ах да, и еще: тебе здесь делать нечего, так что проваливай. Ты мешаешь творческому процессу.

В ее голосе звенит сталь и кипит гнев, поэтому улыбаюсь только мысленно. Такой я хочу ее еще больше. Мазохист? Может быть. Одержимый? Мы и так уже знаем ответ на этот вопрос.

После трех часов записи наступает перерыв. Да, я так и не сдвинулся с места, несмотря на ее любезную просьбу свалить. Звукорежиссер и продюсер выходят покурить, и я пользуюсь этим, чтобы зайти в тон-зал к Орхидее. Есть в этой девушке что-то, что трогает меня до глубины души. Ее чувствительность не отталкивает меня так, как это обычно происходит с другими людьми. Она вызывает у меня огромное уважение, хоть сейчас это и не очевидно. Я осознаю, что она обращается ко мне, потому что слышу какие-то приглушенные звуки, но не могу отвести глаз от Луны. Она по ту сторону стекла спиной к нам расхаживает из стороны в сторону, говоря по телефону. Свободной рукой нервно зарывается в волосы. Мне всегда нравилось то, как она жестикулирует при разговоре. Моя способность читать ее как открытую книгу всегда ее напрягала. Отчасти из-за того, что я всегда угадывал, когда она умирала с голоду, и приносил ей что-нибудь съедобное прежде, чем она успевала пожаловаться на голод вслух. Ох уж эти девчонки и их отношения с едой. Все еще не поворачиваясь лицом к стеклу, Луна останавливается и садится на микшер. И от того, что происходит следом, меня будто током прошивает. Мы с Орхидеей оба смущенно, но с любопытством ждем того, что будет дальше. Ведь Луна пятой точкой нажала кнопку токбэка, давая нам подслушать ее разговор. Я мог бы – даже должен – сказать ей об этом, но не хочу, поэтому жадно ловлю каждое слово. Тем более что речь идет обо мне. Когда я слышу свое имя из ее уст, сердце всегда трепещет от радости.