Лишь одна музыка

5.4

После второго прогона «Форели» мы репетируем струнный квинтет. Позже, отдав ключи, выходим наружу на солнце.

На тихой, почти пустынной улице, прямо напротив здания «Бёзендорфера», — пустырь, заросший травой и пушистыми головками одуванчиков. Посреди пустыря под белыми цветами акации — неожиданная белая статуя медведя в натуральную величину. Он стоит на всех четырех лапах, подняв плечи и опустив голову, похожий на большую и милую собаку.

Все уходят. Мы с Джулией остаемся. Держим за уши медведя (по уху на брата) и обсуждаем, как все прошло.

— Я представляю, как это должно быть тяжело, — говорю я, — но ты очень хорошо играла.

— Сегодня один из моих плохих дней, — говорит она.

— Никогда бы не догадался.

— Контрабас помогает.

— Она хорошо играет. Хотя я согласен с Эллен...

— Я не о том, — говорит Джулия. — Думаю, я не справилась бы без контрабаса. Все ухудшается. Часто ли в фортепианной камерной музыке используется контрабас?

Я умолкаю; потом выпаливаю:

— Ну, есть Дворжак... нет, это струнный квинтет.

Джулия отворачивается и, не глядя на меня, произносит:

— Этот концерт — последний, когда я играю с кем-то.

— Нельзя так говорить!

Она не отвечает, не видя моего ответа.

Я кладу мою руку поверх ее, и она поворачивается ко мне.

— Нельзя так говорить, — повторяю. — Нельзя.

— Ты же все понимаешь, Майкл. Моим ушам конец; если я буду цепляться за это — совсем с ума сойду.

— Нет, нет! — Я не могу это слышать. И начинаю биться головой о бок каменного медведя.

— Майкл, ты сошел с ума? Прекрати.

Я останавливаюсь. Она кладет руку мне на лоб.

— Я не сильно ударился. Я просто хотел, чтобы ты перестала так говорить. Это мне невыносимо.

— Тебе невыносимо, — говорит Джулия с тенью упрека.

— Я... не могу.

— Поехали к Марии, а то опоздаем, — говорит Джулия.

Она избегает моего взгляда, пока мы не садимся в машину. Когда она ведет, я совсем не могу с ней разговаривать.