Лишь одна музыка

2.12

Двадцать шестого декабря я везу миссис Формби вдоль Блэкстоунской гряды. Когда я уехал из дома в Манчестер, один из ее старых друзей одолжил мне ненужную ему скрипку. Но когда она услышала, что я еду в Вену учиться у самого Карла Шелля, она настояла, чтобы я взял с собой ее собственного Тонони. Тонони со мной с тех самых пор. Миссис Формби счастлива, что на ее скрипке играют и что играю на ней именно я. Каждый раз, когда приезжаю в Рочдейл, я беру скрипку с собой. Миссис Формби называет скрипичной рентой нашу ежегодную поездку за город.

На чистом небе почти нет облаков. Я люблю свет вокруг Блэкстоунской гряды. Видно далеко, через всю равнину, за Рочдейлом и Мидлтауном до Манчестера, даже до Чешира.

— Дома все хорошо? — спрашивает она.

В отношениях миссис Формби с нашей семьей бывали пики и спады. Она всегда была одной из лучших покупательниц нашей лавки, но одно время родители не могли ей простить то, что я не пошел в университет.

— Да, — говорю я. — Все в порядке. Отец неважно себя чувствует, но ничего, он справляется...

— А в Лондоне?

— Там тоже все в порядке.

— Ты завел себе наконец горшки с цветами на окнах?

Миссис Формби часто ругает меня за мое бесцветочное существование. В детстве я бегал по ее саду и довольно много узнал от нее о растениях. Но я не могу заботиться о цветах — я слишком ленив и часто в отъезде, и вообще я живу рядом с парком, да и домоуправление Архангел-Корта неодобрительно смотрит на цветочные горшки снаружи. Я все это ей говорю, как уже говорил однажды или дважды раньше.

— Ты много ездишь?

— Как обычно. У нас концерт в Вене в следующем мае. Вам бы понравилось. Ничего, кроме Шуберта.

— Да, — говорит миссис Формби; ее лицо озаряется. — Шуберт! Когда я была молода, у нас были вечера Шуберта. Один мой друг пытался вставить Шумана. Я не позволила. Я называла его «Не тот Шу»!.. Кстати, Майкл: наше местное музыкальное общество спрашивало, не захочет ли твой квартет сыграть здесь, в Рочдейле, в Театре Грейси Филдс. Я сказала, что не думаю, но обещала спросить. Поверь мне, я просто передаю их просьбу, я не хочу, чтобы ты чувствовал какое-либо давление.

— Почему вы думали, что я могу не захотеть, миссис Формби?

— Просто шестое чувство. Ну, наше музыкальное общество по-прежнему довольно активно. Мне кажется, если говорить про культуру, это наше приятное исключение. Конечно, глупо, что до единственного приличного зала в городе не доехать на общественном транспорте... Но что ты думаешь?

— Просто не знаю, миссис Формби, — говорю я наконец. — Я хотел бы сыграть — то есть хотел бы, чтобы мы сыграли. Но кажется, я еще не созрел. Не могу это объяснить. Звучит глупо, я знаю, и даже несколько эгоистично.

— Не то и не другое, Майкл, — говорит миссис Формби. — Ты сыграешь здесь, когда будешь готов. И, честно говоря, даже если это будет после меня, я ничего не имею против. Есть события, которые нельзя торопить. А если их торопить, ничего хорошего не выйдет. Кстати, поблагодари свою тетю. Ее рождественский пудинг был очень вкусным.

— Вам что-то досталось или вы его скормили вашим внучатым племянницам?

— Ну, — говорит миссис Формби, смеясь, — я съела кусочек. А как поживает наша скрипка?

— Она прекрасно себя чувствует. В этом году несколько раз побывала у мастера. Она немного звенела, но теперь поет, как жаворонок.

Я останавливаю машину на обочине и смотрю поверх ярко-зеленого склона. Когда-то я мчался по этой дороге вниз на велосипеде на полной скорости, с ветром в волосах. Интересно, куда жаворонки деваются зимой?

— Ты знаешь, я хочу, чтобы ты на ней играл, Майкл, — говорит миссис Формби озабоченно.

— Я знаю. И я люблю ее, миссис Формби, — отвечаю я с неожиданным беспокойством. — Я вам не говорил, что мы едем в Венецию после Вены? Так что я ее свожу на место ее рождения. Вы не думаете ее забрать, нет?

— Нет, нет, в общем, нет, — говорит миссис Формби. — Но мой племянник все время пристает ко мне насчет фонда для образования моих внучатых племянниц, насчет моего завещания и так далее. Я не знаю, что делать. И он выяснил и сказал мне, что скрипка теперь стоит очень много.

— Ну да, правда, я полагаю, — говорю я грустно.

— Она была не очень дорогой, когда досталась мне столько лет назад, — продолжает она. — Меня по-настоящему беспокоит, что она так выросла в цене. Я не особенно люблю своего племянника, но привязана к моим внучатым племянницам.

— Если бы вы мне ее не одолжили, я бы никогда не смог ее купить, — говорю я. — Вы были очень великодушны.

Мы оба знаем, что, если бы не она, я, скорее всего, вообще не стал бы музыкантом.

— Вряд ли я перенесу, если на ней будет играть неизвестно кто, — говорит миссис Формби.

«Тогда отдайте ее мне, миссис Формби, — хочу сказать я. — Я люблю ее, а она любит меня. Мы приросли друг к другу. Как может неизвестно кто держать и заставлять звучать ту, что так долго была в моих руках? Мы были вместе двенадцать лет. Ее звук — это мой звук. Я не вынесу расставания с ней».

Но я не могу этого сказать. Я ничего не говорю и помогаю миссис Формби выйти из машины. Мы стоим несколько минут у дороги, глядя поверх рочдейловских высоток в неопределенную даль.