Лишь одна музыка

6.4

Я забыл закрыть ставни вчера ночью, и свет льется в комнату. Она открывает глаза, будто почувствовав, что я смотрю на нее, и сразу же закрывает их, бормоча: «Дай мнe поспать».

Сколько лет я не просыпался рядом с ней. Даже когда мы были студентами в Вене, только в поездках мы проводили ночи вместе.

Когда я возвращаюсь из ванной, она в белом пеньюаре.

— Почему ты всегда носишь шелк?

— Шелк? Я? — восклицает она. И дважды хлопает в ладоши сперва у левого уха, потом у правого.

— Хороший день?

— Так себе, — улыбается она и пожимает плечами.

Я исследую кухню и докладываю, что на завтрак нет ничего, кроме кофе. Мне пойти и купить что-нибудь? Джулия предлагает мне взять разговорник, чтобы указывать на нужные слова. Я спускаюсь вниз к магазинам и возвращаюсь с хлебом, вареньем и молоком. Кофе готов, мы сидим и пьем его, чувствуя некую неловкость. Совместное утро кажется более интимным, более очаровательно неловким, чем совместная ночь.

Нет, ведь и в Банфе мы тоже были вместе, день за днем, целыми неделями. Она сказала, что помнит долгие гудки поездов вдали. Но что же теперь с зовом сирен в лагуне?

— Сегодня хло`пок, — говорит Джулия, когда мы готовимся выходить.

— И даже чуть-чуть помады!

— У меня каникулы.

— Ты взяла фотоаппарат? — спрашиваю я.

— Нам не нужны фотографии, — быстро говорит Джулия, — и вообще Мария уже фотографировала на пикнике... Тебе не надо позвонить остальным? Вчера ты не позвонил.

Я звоню в палаццо Традонико, мне удается поговорить с Пирсом. Он сообщает, что мы встречаемся в одиннадцать. По тону его ясно, что он чем-то недоволен, но невозможно понять, чем именно — его нынешним жильем, или тем, что я забыл позвонить вчера, или тем, что случилось на концерте, или его собственной амбивалентной памятью про Алекса и Венецию.

Они втроем, конечно, говорили обо мне, и я думаю, что они предъявят нечто вроде их совместной резолюции. Джулия советует мне не волноваться и быть спокойным, когда я встречусь с ними.

Мы идем сквозь зелень нашего острова — маленького городка без машин, пахнущего срезанной травой, — к одному из мостов, ведущих собственно в Венецию. Слева от нас заводь, почти пасторальная картина; справа — рабочий канал с баржей, с которой разгружают блестящие вентиляционные трубы, и три человека орут друг на друга с расстояния двух футов, скорее обмениваясь информацией, чем ругаясь. Постиранное белье висит вдоль улицы, по которой мы идем, и вездесущие герани цветут в своих пластиковых горшках.

Мы шагаем по белому гравию дорожки, обрамленной высокими липами с темными стволами и свежими листьями, полными света. По обеим сторонам раскинулись неухоженные сады. В конце дорожки стоит памятник Гарибальди и лев. Его окружают голуби, золотые рыбки, черепахи, собаки, дети, младенцы в колясках и их беседующие матери — по крайней мере сотня независимых жизней. Мы задерживаемся тут, прежде чем продолжать путь.

— Мы должны попасть на виа Скьявони, — говорит Джулия. — Там то, что я хочу тебе показать.

Однако когда мы туда приходим, там закрыто.

— Но сегодня не понедельник, — говорит Джулия.

Она стучит в главную дверь. Ответа нет. Другие туристы собираются вокруг, пожимают плечами, совещаются, смотрят на закрытую дверь с раздражением или безразличием и поворачивают назад. Джулия стучит в дверь снова.

— Джулия, оставь.

— Нет, не оставлю. — Она выглядит необычайно устремленной, даже сердитой.

— Что такого особенного в этом месте?

— Все. О, я этого не выношу. Ни знака, ни объяснения, и никого нет. И я даже не смогла посмотреть моего Вермеера в Вене. У тебя есть клочок бумаги?

Я достаю карандаш и бумагу из скрипичного футляра, и Джулия пишет что-то со словами «телефонаре» и «пронто» печатными буквами, а потом засовывает записку в почтовый ящик.

— Будет ужасно, если они закрыты на реставрацию или что-то еще, — говорит она.

— Но что ты им написала?

— Позвонить мне или убояться моего гнева.

— У тебя нет никакого гнева.

— Так уж и нет? — говорит Джулия, немного удивившись самой себе.

— Даже если они нам позвонят, я не смогу их понять, а ты не сможешь их услышать.

— Мы подойдем к этому мосту, когда его пересечем.

— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я.

— Мы пересечем этот мост, когда подойдем к нему, — говорит Джулия, щурясь на синюю лодочку, лавирующую вдоль Рио делла Пьета. — Теперь — к твоей церкви. То есть к Вивальди.