«Всё в наших руках», — как заклинание, я повторяю слова Стефании и наблюдаю за удаляющейся парочкой. Моя персиковая ароматная девочка уже не в моих руках. Изящная, как бабочка, она выпорхнула, и вот-вот исчезнет из виду. А я так и продолжаю стоять неподвижным истуканом. Вот только сердце дыбом и глаз дёргается в такт новогодним гирляндам. И в руках пусто… и в дурной голове мутно.
Я сжимаю кулаки и матерю себя за несдержанность и необузданную ревность.
Какого хера я так завёлся? Ну попросила Стефания этого щенка показать ей пентхаус — в чём трагедия? Не у меня же ей было просить обзорную экскурсию по чужой хате. Вот только нахрена всё отрицать? Не выношу вранья на пустом месте. Хотя… может, она и правда его не просила?.. Не, а как ещё — этот экскурсовод сам, что ли, догадался?
Твою мать, что ж меня так ломает?
Я проводил взглядом исчезающую за дверями гостиной Стефанию и мысленно покрошил все пальцы на руке, придерживающей её за поясницу.
— У тебя такой свирепый вид, будто ты замышляешь убийство, — проницательно заметила Диана и так стиснула мою руку, будто я уже рванул вдогонку за её оборзевшим демонёнком.
— Неужто так заметно? — цежу, избегая смотреть ей в глаза. — Я всё помню, Диан, главное — это доверие. И я уже на правильном пути… вот только, похоже, опять потопал не в ту сторону — занесло слегка. А всё-таки это довольно хлипкая штука — доверие. Ты извини, но твоему пацану я не доверяю.
— А ты и не должен. Главное, чтобы ты верил своей девушке. Кстати, всё хочу спросить, а давно она твоя девушка?
— С тех самых пор, как ты объявила об этом своим гостям. Но я ничего не имею против.
И, надеюсь, что это взаимно.
Я встретился взглядом с Дианой, но ей хватило деликатности не напоминать мне, что ещё неделю назад у меня была совсем другая девушка, и не спрашивать, куда же она подевалась. А никуда — Сонечка так и осталась ноющей тупой занозой в сердце… и отравой, убившей то самое ценное, о котором вещает Диана. И она права — никак нам без доверия. А где зачерпнуть — не знаю. Наверное, мне нужно было больше времени, которое лечит. Но у меня его не было.
И теперь мне больше всего хочется верить в то, что я уже нашёл своё лекарство. Быстродействующее и опасное, как наркотик — вдохнул и сразу поплыл. Но со Стефанией надо действовать осторожнее — постепенно увеличивать дозу. И тут два варианта — либо она меня исцелит, либо добьёт.
— Диан, мне надо, чтобы твой Фил взялся обучать Стефанию, — выпаливаю я, не позволяя себе сомневаться и задумываться над тем, насколько нагло звучит моя просьба.
— Ты ведь не танец имеешь в виду?
— А при чём здесь… хотя это тоже лишним не будет, но сейчас я говорю про фотографию.
— Тогда ничем помочь не могу, Феликс не берет учеников.
— Так пусть возьмёт! У девчонки талант! Он же видел её эти… картинки — круто же! Ну?.. Какую-нибудь хрень он бы, наверное, не стал отбирать на выставку. Скажи, что надо сделать? Если речь о финансах, то все расходы я беру на себя. А что ты улыбаешься, как дракон? Думаешь, не потяну?
— Думаю, что если тебе очень надо, то ты и сам можешь поговорить с Феликсом.
— А-а… то есть, ты хочешь сказать, что сперва мне нужно хорошенько освоить язык, да? А уже потом, через год, обращаться к твоему Филу.
— Зато заметь, сколько у тебя мотиваций, — Диана улыбается и совершенно игнорирует моё раздражение. — А через год, мой дорогой, при должном старании ты сможешь провести переговоры даже на трёх языках. И ещё не забывай, что, кроме расходов на перелёт, твоей Стефании надо будет где-то жить, что-то кушать, а это тоже расходы немалые, которые ты со своими дурацкими принципами, увы — не потянешь.
— Это почему? С какими принципами?
— А скажи, почему ты отказался, чтобы твой отец помог тебе с машиной? — она поймала мой удивлённый взгляд и внесла ясность: — Извини, твоя мама со мной поделилась. Но это же не тайна?
Вот же женщины! И когда только успели счирикаться?
— А при чём здесь машина? — ухожу с неудобной темы. — Я тебе сейчас о другом говорю.
— Ты, Гена, говоришь о расходах, которые сильно превышают твои доходы. А ты ведь собираешься и машину на что-то покупать, да? Хотя мог бы сосредоточиться на других целях. Знаешь, правильные родители предоставляют своим детям материальные блага не для того, чтобы они бездумно прожигали свою жизнь, а потому что пытаются облегчить им путь в надежде, что их дети достигнут бОльших высот, чем они сами. И разве это плохо?
— Это очень хорошо, и я непременно подумаю над этим. Завтра! Или послезавтра. Так что ты мне скажешь, у нас есть шанс на мастер-классы от звезды?
— У тебя — не знаю, а у твоей Стефании… — Диана сделала паузу, и её улыбка номер три мне совсем не понравилась. — Полагаю, всё будет зависеть от того, насколько сильно она этого хочет.
Я прямо-таки нутром почувствовал подвох, и всё же поспешил заверить эту интриганку:
— Очень сильно хочет — как ничего другого! Что делать надо?
— Тебе — ничего. А по поводу твоей юной художницы есть у меня одна идея…
— Что за идея? — воспрял я духом.
— Сперва я должна обсудить это с Фели. И если он одобрит, тогда уже поговорю с твоей Стефанией.
— До завтра успеешь? — у меня аж затылок защекотало от нетерпения.
— Завтра, Гена, мы улетаем в Москву и вернёмся после Рождества. Вот тогда и поговорим. А пока не стоит обнадёживать девочку.
— Охренеть! Да что там, в этой Москве, делать столько времени?!
— Работать, отдыхать и показывать Реми новогоднюю столицу. И тебе я тоже советую отдохнуть как следует, потому что по возвращении в Париж нагрузки у тебя прибавится. А если ты не будешь ежедневно заниматься французским…
— Я буду! Клянусь! — схватив Диану за руки, я по очереди припал к ним губами и с энтузиазмом выпалил: — Если хочешь, можешь дать мне домашнее задание. Обещаю учиться примерно.
— Примерно, как всегда? — она усмехнулась.
— Как никогда, моя Королева! Только давай ты включишь свой божественный дар убеждения и сама поговоришь со своим Филимоном. Нет, я могу, конечно, попробовать, но, боюсь, мои неотёсанные аргументы могут оскорбить его благородные уши. А ты ведь сама говоришь, что наши художники с возвышенным приветом. Так я парень с понятием… небо — драконам и птицам, землю — крестьянам.
— Хорошо, — Диана рассмеялась, а я окончательно поверил в нашу удачу.
— А, и ещё кое-что… боюсь, что в связи с форс-мажорными обстоятельствами, я нарушил твоё главное условие насчёт полуночи, — я покаянно развёл руками. — Но, Диан, мне всё ещё хочется заглянуть под ёлку. Я опоздал?
— А я уж думала, что ты забыл о своём подарке. Нет, Гена, ты не опоздал, подарок всё ещё тебя ждёт, — Диана потянула меня за руку, увлекая за собой. — Только наверху потише, а то Эйлен разбудишь.
Ух, я про малявку-то совсем забыл!
Да, честно говоря, я и о подарке вспомнил лишь потому, что мне срочно надо наверх — забрать Стефанию, покаяться перед ней, какой я мудак неуравновешенный, отвесить хозяевам низкий поклон и свалить отсюда, как можно быстрее.
Я уже не сомневаюсь, что всё решится в нашу пользу, и моя художница обязательно будет учиться в Париже! И денег у меня хватит! Ну а если не хватит … попрошу у отца — для благого дела не стрёмно. Да он и сам будет только рад мне помочь.
Мысленно я уже прикидываю маршрут, потому что просто не могу об этом не думать! И начнём мы, конечно, с Эйфелевой башни. А уже там, откуда весь Париж открывается как на ладони, пусть моя девочка только укажет пальчиком, куда она хочет… пусть только будет рядом и смотрит на меня так же, как смотрела этой ночью.
Перед мысленным взором невольно всплывает целая демонстрация протестующих во главе с Александрией. Знаю, что очень многих возмутили бы мои фантазии, да и похер на них всех! Что мне они, если моя Стефания верит, что всё в наших руках. А я верю ей.
Добравшись до третьего уровня, я уже поворачиваю к выходу на крышу, но Диана настойчиво тянет меня в противоположную сторону.
— Сначала за подарком!
И, возможно, её заговорщический игривый тон сумел бы меня обмануть и отвлечь… если бы за огромным панорамным окном на фоне рассыпающегося фейерверком неба я не увидел Стефанию. А я ведь пришёл сюда именно за ней, поэтому и нашёл её сразу — по тонкому дразнящему аромату, по её золотым волосам… И по моему внезапно споткнувшемуся сердцу, когда я увидел, как моя нежная девочка, запрокинув голову, позволяет себя целовать… не мне.
Во мне будто разом отказали все приборы. Упало всё — температура, давление… крылья… хвост… Очень больно и жалобно затарахтел подбитый мотор… И, стремительно теряя высоту, я ловлю беспощадный сигнал-приговор из мозгового отсека: «Не летать!»
И, прежде чем мне разбиться вдребезги, яростный протест спалил все предохранители, прокатился по венам жаркой волной… и вдруг увяз, захлебнулся в огненно-рыжем, как расплавленное золото, взгляде.
И всё исчезло.