Неистовые. Из огня да в полымя

Глава 66

Моя жизнь вдруг резко и больно разделилась на ДО и ПОХЕР.

Там, за чертой «до» померкло и обесценилось всё, что мне было так важно и дорого. И стало похер на всё: дружбу, любовь, бизнес, репутацию, долг…

Ослепший и оглушённый собственным криком, я метался в панике, как дикий зверь, крушил всё вокруг и не осознавал, что творю. Я уже не видел, не слышал, не помнил, как настиг в прыжке искалечившую меня мразь, как ломал его безвольно обмякшее тело… как хрустнула рука Реми, рискнувшего прийти мне на помощь… как, брызгая кровавой слюной, отлетел Феликс, а потом и охранники, пытающиеся меня скрутить… как визжали полицейские сирены и машины скорой помощи.

Тогда я ещё не знал, что Диане и Филу на самом деле ничего не грозило, а мы с мелким Драконом стали случайными участниками чужих разборок. Я не видел, как меня брали в кольцо подоспевшие силовики, потому что — а-ар-р-р, сука! — мне смотреть было нечем! Я не слышал, как до хрипоты кричала Диана, уговаривая меня не сопротивляться.

И всё же её голос первым пробился в моё сознание, когда я, испуганный и беспомощный, полулежал с зафиксированными конечностями и прислушивался к окружающим меня звукам. От ужаса и боли хотелось скулить и плакать, но я молчал, стискивая зубы до крошева, и жадно вслушивался в негромкий уверенный голос, что просил меня потерпеть и позволить спасти мне зрение.

Какое зрение, если вместо глаз я ощущал зияющие раны?

Но я терпел изо всех сил, и всё же слёз было очень много. Это были потоки, реки кислотных слёз, которые хлестали из глаз, из носа, изо рта и, наверное, даже из ушей. Я кашлял, хрипел, захлёбывался и, абстрагируясь от режущего слух многоголосья, продолжал слушать Диану:

«Терпи, Гена, надо как следует промыть глаза».

Эта была бесконечная и невыносимая промывка глаз и мозгов — казалось, меня поливают из брандспойта, и если бы я обоссался, то наверняка этого никто не заметил бы. Боль по-прежнему обжигала, мысли путались, а я плавал в этом вязком хлюпающем болоте и продолжал слушать:

«Гена, всё будет хорошо, я обещаю. Ты мне веришь?»

И я верил, потому что больше всего на свете хотел ей верить, и потому что единственной альтернативой шаткой и жалкой надежды оставалось желание быть пристреленным и избавленным от дальнейшей никчёмной жизни.

***

Спустя целую вечность (а по факту — несколько часов)

Слышу, как безумствует гроза…

Чувствую, как стены мне тесны.

Я б ушёл, куда глядят глаза…

Но способен видеть только сны.

Вынырнув из очередного кошмара, я озираюсь по сторонам и понимаю, что кошмар не закончился. Понятия не имею, сколько прошло времени. Я даже не представляю, день сейчас или ночь. Нет, не потому что меня все бросили… а впрочем, я и этого не знаю. Но гроза точно мне не приснилась. Я слышу её запах, раскаты грома, ощущаю дуновение влажного ветра и даже понимаю, что окно находится справа от меня. Кажется, совсем близко.

Я осторожно ощупываю левой рукой лицо, повязку на глазах и лбу. Кожа тоже пострадала. Похоже, Всевышний решил, что нельзя быть на свете красивым таким, и поспешил внести коррективы. Правую руку тоже зацепило, однако ею я невольно защитил нижнюю половину лица. Да и хер бы с ней, с рожей! Прозреть бы только. Пусть даже не на все сто.

Господи, помоги!

В голове по-прежнему муть и хаос, но боли почти нет. Оно и понятно — нафаршировали меня, как рождественскую индейку, обезболивающими, антибиотиками и всякой хренью до полукоматозного состояния. Помню, как очнулся в прошлый раз и долго вслушивался в голоса медиков и моих друзей, задрать их в душу. Слушал и анализировал.

Понял, что меня одолел какой-то лютый кислотный растворитель. И даже моих невеликих познаний в химии оказалась достаточно, чтобы осознать, как плохи мои дела. С раздражением и надеждой я слушал, как Реми настаивал переправить меня в Гамбург, где, по его словам, находится лучший офтальмологический центр в мире, и где творят великие чудеса.

И почему я до сих пор не там?! Неужто я уже исчерпал свой лимит чудес?

Но оказалось, что мы ещё ждём более полной картины. Я содрогнулся, вспоминая свои ощущения, когда мне выворачивали наизнанку глаза, а я пытался разглядеть своих мучителей, но видел лишь неясное мельтешение сквозь вязкую кровавую пелену. И старался запомнить непонятные слова, чтобы потом загуглить и всё выяснить. И как меня до одури напугали слова «трансплантация», «подсадка» и «некроз».

А потом я вдруг осознал, что самостоятельно больше не смогу ничего загуглить, и впал в такую неистовую и нецензурную ярость, что совещание вокруг меня мгновенно рассосалось, и стало тихо, как в гробу.

Вот и сейчас так же тихо. Небо больше не грохочет, и только ливень шуршит, вгоняя меня в сон и некстати пробуждая мочевой пузырь. И как быть — уснуть или отлить? И пока не победили обе потребности, я принимаю сидячее положение и спускаю ноги с кровати. Та-ак, и куда теперь идти? Может, к окну?

А что?.. Когда-то именно в Париже повелось выплёскивать ночные горшки из окон. А находчивые французы, законодатели моды, задрать их всех, придумали широкополые шляпы, дабы уберечь причёски горожан от нечистот.

Но, как ни крути, а моя потребность продиктована обстоятельствами, так что, кто не спрятался — я не виноват.

Шучу, конечно. Но к окну всё равно тянет.

Ощупываю ладонями пространство перед собой и, встав на ноги, делаю осторожный шаг. Останавливаюсь… слушаю дождь… ещё шаг. Кажется, я на верном пути.

— Далеко ли собрался, Гена? — звучит из темноты, заставляя меня вздрогнуть от неожиданности и выругаться.

Твою ж, дракона, маму!

— Да вот стою и думаю, прикрыть окошко или сигануть из него.

— Можешь прыгать, я потом прикрою, — невозмутимым тоном парирует Диана.

— Вот с-стерва, — я усмехаюсь и поворачиваюсь в сторону голоса.

— Му-гу, а ещё во сне ты называл меня гремучей сукой.

— А я и не спал. Кстати, не расскажешь, что ты тут делаешь?

— Слушаю дождь. Люблю такую погоду.

— А-а, понял. Больше-то негде послушать.

— Тебе что-нибудь нужно?

Ещё как нужно! Но…

— А ты здесь одна?

— Мальчики недавно уехали, но утром вернутся. Может, тебе надо в туалет?

— И как ты догадалась? Или у меня штаны намокли? — я демонстративно ощупываю пах.

— Не знаю. Здесь темно, а на улице почти ночь.

— Да-а? Вот оно что! А я-то думаю, что ж ни хрена не видать, а?..

Я слышу, как приближается Диана, и от ощущения собственной беспомощности сжимаю кулаки. Но правый не сжимается, и я тихо шиплю от досады и боли.

— Давай-ка, Генка, мы с тобой вместе поищем верное направление, — тёплая рука вплетается в мою ладонь. — Пойдём?

Хочется съязвить, но я молча киваю и послушно следую за своей провожатой, стараясь ступать уверенно.

— Стоп, мы пришли, — предупреждает Диана. — Осторожнее, вот сюда.

— А может, ты ещё и подержишь мой краник?

— Если только ты уверен, что не справишься сам.

— Я постараюсь не промахнуться, — рычу раздражённо. — Только скажи, сколько шагов до толчка. И это… не подслушивай тут под дверью.

Конечно, я справился, ведь ориентироваться в тесном помещении несложно. Но всё равно весь вспотел от волнения и осознания, что это только начало.

Как мне вернуть моё прошлое, в котором было такое прекрасное будущее?

Что теперь будет с моей мамой?..

И кто будет с моей Стефанией?..

Об этом очень больно и страшно думать… и не думать — никак.

***

Увидеть Париж и...

Я засадить тебе мечтал…

Из полевых цветов поляну…

Прости, мой Ангел, я устал,

Теперь засаживать не стану.

*

У меня больше не стоит…

В повестке дня такой задачи.

Судьба забацала кульбит,

Спугнув к херам мою удачу.

*

Мои возможности слабы…

И мало шансов им окрепнуть.

Вот ведь ирония судьбы —

Париж увидеть… и ослепнуть.

(Геннадий Цветаев)