Неистовые. Из огня да в полымя

Глава 39 Стефания

Апрель

— А ну-ка покрутись, — командует Александрина и громко цокает языком. — Секси! Слушай, мне кажется, или твоя жопка реально округлилась?

— Можно п-подумать, она у меня была плоская, — едва не вывернув шею, я рассматриваю в большом зеркале упомянутую часть тела, обтянутую сочного цвета плавками, и с удовлетворением констатирую: — Да, обалденный купальник. Жаль, до к-купального сезона ещё далеко.

— Да в Барселоне уже двадцать два!

— А п-послезавтра восемнадцать. Всё равно до мая вода х-холодная.

— Зато я прилечу в самый пик. Эй, погоди, не раздевайся, дай-ка я твой филей сфоткаю. — Сашка наводит на меня камеру и хихикает. — Будем держать твоего француза в тонусе, пусть руки разрабатывает.

— Пошлячка! — стянув с себя лифчик от купальника, я швыряю им в сестру, и в этот момент оживает мой мобильник.

— Помяни чёрта, и он тут как тут, — ворчит Сашка, протягивая руку к моему телефону.

Но я быстрее — хватаю мобильник и принимаю вызов.

— Алло, — басит Генка в трубку, — это служба доверия?

— Нет, мой сладкий, это секс п-по телефону. Но ты всё равно можешь мне довериться.

Сашка громко фыркает и закатывает глаза, а я, погрозив ей кулаком, скрываюсь в ванной комнате.

— Мадам, это ж самое то для уставшего путешественника.

— Мадемуазель, — исправляю капризно. — И я вся во внимании, мой утомлённый п-путник.

— Медленно… — утробно рычит Генка, — очень медленно я снимаю с себя трусы…

— О, Боже! А можно немного п-побыстрее? — поторапливаю я, едва сдерживая смех. — Мне так не х-хватает огня!

Генка шумно дышит в трубку и выдаёт после недолгой паузы:

— Ну тогда так:

Твой аромат, что афродизиак,

А голос душу рвёт на лоскутки…

И я в порыве страсти, как мудак,

Срываю через голову портки!

Я хохочу до слёз и с трудом выговариваю:

— Браво, Генка! Ой, н-не могу! Надевай уже обратно свои т-трусишки, весь эротизм убил на корню.

— Трусишки, мой нежный Ангел, — это у тебя, а у меня крепкие брутальные труселя. И коль уж я их снял, пойду хоть под душем остужусь. Упахался сегодня, как тягловый конь.

— Бедненький… и я к тебе х-хочу — под душ.

— Потерпи, малышка, совсем немного осталось. Ты уже собралась?

— Да-а, сейчас как раз купальник п-примеряю.

— Тогда срочно жду фотоотчёт, пока я под душ не шагнул.

Я чутко прислушиваюсь к Генкиной интонации, и вроде бы всё, как всегда — внимательный, ласковый, весёлый… но он так редко говорит мне, что скучает… и ни разу не сказал, что любит. Наверное, это нормально для мужчины, тем более такого занятого. Но я ведь тоже не бездельничаю — работаю, учусь много, сдала экстерном все экзамены, и всё равно ужасно тоскую. Три месяца! Целых три месяца мы в разлуке, а ведь мужчина столько не может без женщины.

Я очень стараюсь себя не накручивать, не сомневаться, не задавать неудобных вопросов. И больше не говорю с Генкой по-французски. Как же он этому рад и какая же я была глупая. С чего я решила, что помогаю ему? Пару месяцев назад, когда Генка в очередной раз забыл мне позвонить, я очень расстроилась и даже с Айкой поделилась. А она в своей бесцеремонной манере выдала: «А я бы на его месте совсем перестала звонить. Там сплошь и рядом французы гундосые, и ты не даёшь расслабиться. Что ему за кайф от такого общения? Так что ты определись — училка ты для него или любимая девушка».

Заучка я чокнутая! И почему Айка мне сразу мозги не вправила? Но я больше ни-ни! Только «бонжур» и «оревуар». Но всё равно я чувствую, что Генка не полностью открыт. Как будто мало того расстояния, что нас разделяет — будто он ещё дальше. Может быть всё прояснит наша встреча? Тогда я наверняка пойму, нужна ли я ему.

Мне так страшно об этом думать, и не думать не получается.

Генка обещает перезвонить мне позднее, а я отправляю ему откровенное селфи и возвращаюсь к Сашке.

— Пф-ф, секс по телефону! — ехидно озвучивает она. — Единожды опороченная умница делится своим незабываемым опытом.

— Дурочка ты. И нечего п-подслушивать. Главное, Сашок, не количество, а качество! И один благородный белый гриб намного п-полезнее и питательнее, чем целое лукошко поганок.

— Да-да, особенно питательнее, — смеётся она.

— Это в п-переносном значении, — зачем-то поясняю и злюсь на себя за растерянность.

— Ну естественно, это и козе понятно! Кто ж всерьёз задумается о гастрономических свойствах, разве что какой-нибудь извращенец? А Геныч, конечно, не такой — он застенчивый рыцарь, и свой редкостный гриб извлекает только ради продолжения рода, ну или пописать накрайняк. — Сашка снова с головой ныряет в мой шкаф и орёт уже оттуда: — А кстати, чего это вы так быстро наговорились?

— Генка душ п-принимает.

— А-а, ну правильно, мыть тоже следует тщательно, чтоб не путали с поганками!

— Сань, иди уже к себе, дефиле з-закончилось, — я надеваю халатик и туго запахиваюсь, ощущая нарастающее раздражение. — И х-хватит уже рыться в моих вещах.

— С ума сбрендила? Мы ж только начали, — рыжая голова снова показалась из-за дверцы шкафа и на веснушчатой мордашке отразилось раскаянье.

Вместе с вещами Сашка извлекла рисунок, сбросила свою добычу на кровать и рванула ко мне обниматься.

— Ну ладно тебе, ребёнок, только не обижайся. А я, между прочим, хотела с тобой переночевать, ты же завтра нас бросишь, — подлизываясь, она трётся рыжим носом о мою щёку и мурлычет: — А мы будем очень скучать, а я даже плакать буду. Стеш, ну мур-р-р!..

И, конечно, я оттаиваю, потому что очень люблю моих девчонок и знаю, что тоже буду сильно скучать.

А Сашка, метнувшись к кровати, уже разворачивает мой последний рисунок и фиксирует уголки.

— А вот это неприличное ню ты тоже с собой возьмёшь?

— Нет, конечно, я себе ещё нарисую. И вполне он п-приличный.

С какой-то непонятной ноющей тоской я рассматриваю нарисованного парня. Таким я запомнила Генку в нашу последнюю встречу… в наш единственный раз. Какой же он всё-таки… Смотрю и не могу поверить, что он только мой. И боюсь представить его с другой. А ведь, наверное, такие, как он, не приручаются и навсегда остаются свободными.

— Он очень красивый… п-правда, Саш?

— Э-э… м-да-а, — она задумчиво склоняет голову набок. — Этот выглядит поживее. Только красота опять какая-то незаконченная. Где самое главное?

Сашка тычет пальцем в область паха, где, собственно, и обрывается мой рисунок.

— Или ты уже забыла, как он выглядит? Или… — с комичным ужасом она прижимает ладонь ко рту: — Что, неужто не рассмотрела?

— Очень х-хорошо рассмотрела, п-просто не хочу, чтобы ты сглазила, — я быстро сворачиваю рисунок и, вернув его на прежнее место, стучу себе по виску. — У меня всё в памяти.

— Фу! Какие пошлости у тебя на уме.

— Уж кто бы г-говорил! — парирую я. — Это у тебя все мысли ниже п-пояса.

А Сашка швыряет мне очередной свёрток с обновкой и, подтверждая мои слова, торжественно восклицает:

— А теперь… пруэбало! (Исп.: Рruébalo (пруэбало) — попробуй это.)

Мы обе хохочем, и, пока я примеряю солнечно-жёлтую тунику, сестра продолжает коверкать испанский. Уже третий месяц наша старшенькая осваивает язык и ежедневно устраивает ликбез для неподготовленных. Как и в любом иностранном языке, отдельные единицы с неприличной семантикой могут казаться очень приятными на слух. И наоборот — обычные слова из ежедневного лексикона иногда до смешного неблагозвучны. В испанском языке таких слов оказалось слишком много, чего только стоит «ми нье́то»! (Мi nieto (ми нье́то) — мой внук). А наша Сашка теперь знает все эти словечки и каждый день беспощадно издевается над языком:

«Стеш, брось писку соли!» (Рizca (писка) — щепотка.)

«Кирюх, классный трах!» (Тraje (трáхе) — костюм.)

«Ах, какая изящная курва!» (Сurva (курва) — изгиб.)

«На фаллосах учатся!» (Fallos — ошибки) — нравоучительно заметила Сашка нашей маме, и та пришла в восторг.

И плевать Сашка хотела, что в испанском двойное «LL» читается как «й» и произносится «файос», а не фаллос. Она сказала, что я занудная заучка, и её версия звучит куда интереснее, а Анастасию Скрипку всё равно ничему не научат ни ошибки, ни фаллосы. Прискорбно, но да.

Телефонный звонок застаёт меня за примеркой шортиков, и Александрина первой добирается до моего мобильника.

— Оу! Твой мусьё Геныч уже отмыл свой благородный гриб! — объявляет она и, включив громкую связь, горланит в трубку: — Добрый вечер, мусье! Вы позвонили в службу «Оргазм по телефону». Ваш звонок очень важен для нас. Пожалуйста, оставайтесь на линии, Вам ответит первый возбудившийся оператор.

Генка смеётся так долго и заразительно, что Сашка нетерпеливо его прерывает:

— Мужчина, алё, время тикает, будьте уже серьёзнее. Что Вы без конца ржёте?

— Ну, не скажите, мадам, без конца я бы так не веселился.

А Сашка, зыркнув на меня, вдруг поджала губы и резко сменила тон:

— Гена, я от души надеюсь, что в твоём боровике достаточно благородства и тебе никогда не придётся его оплакивать. И даже думать не моги, чтобы обидеть нашу девочку. Усёк?

— Я всё понял, Александрия. И запомнил.

Больше ни слова не говоря, Сашка передала мне телефон и деликатно выскользнула из комнаты.

А спустя десять минут, когда, прижав к уху мобильник, я рассказывала, как устроились в Бостоне Наташка со Стасом, то поняла, что Генка уже спит. Знаю, что он сильно устаёт, и что обижаться глупо, но отчего-то очень хочется плакать.

Сейчас, когда осталась всего одна ночь, куда-то вдруг исчезла эйфория и стало очень страшно отрываться от своей семьи. Уверена, что уже завтра это пройдёт, а сейчас… больше невозможно сдерживать слёзы.

Мои любимые девчонки остались со мной на всю ночь. Мы вместе плакали, смеялись, болтали и не могли уснуть до утра. Как же я люблю их! И какое это счастье, что мы есть друг у друга.