Неистовые. Из огня да в полымя

Глава 74 Гена

Растаял свет, сжирает душу слякоть…

Чужое всё — страна, язык, кровать…

Я мог бы сдаться — лечь и горько плакать,

Но я предпочитаю танцевать.

Я полон сил, и к чёрту все сомненья!

Рецепт понятен и предельно прост —

Наш танец — как молитва исцеленья,

И прочный меж душой и телом мост.

(Геннадий Цветаев)

С того момента, как мой мир провалился во мрак, я, наверное, только сейчас впервые осознал, что это ещё не финиш. Боялся… сука, как же я боялся этой встречи! Да что там, я и сейчас боюсь. Потому что не знаю, что принесёт мне завтрашний день. Но именно в эти минуты…

Мне не хочется думать о том, что будет завтра или даже через час. Прямо сейчас я чувствую себя очень живым и нужным. Удивительное дело, но танец поистине можно считать эффективным психотерапевтическим инструментом — пилюлей от депрессухи. Я и раньше об этом знал, а сейчас прочувствовал особенно остро. Это как живительный глоток свободы, как фейерверк, неожиданно раскрасивший мой чёрный день летними красками.

Сейчас я, как и прежде, чувствую этот мир. Знаю, что небо голубое и безоблачное, что в волосах Стефании играет солнце, а в её глазах цвета летней листвы отражается восторг. Чтобы это знать, мне вовсе не нужно видеть её взгляд… я чувствую его кожей. Слышу стук её сердца и одуряющий неповторимый аромат любимой женщины. Стефания тихо взвизгивает и смеётся, а я, заряженный её весельем, двигаюсь ещё быстрее и не могу не улыбаться в ответ.

Песня внезапно глохнет (не пробилась к нам Натаха), но мы не теряем ритм, делая эту мелодию видимой и осязаемой для нас обоих. Тонкое гибкое тело моей партнёрши очень послушно, а у меня будто включается какое-то другое, новое зрение. Может, третий глаз?.. Да что б ни было, но в этом радостном безумии я безошибочно распознаю границы танцпола и ловко обхожу препятствия (опрокинутая ваза с цветами не в счёт).

Мы создаём совершенно новый танец и уникальный стиль — только наш. И при этом понятный на всех языках мира. Танго, вальс, ламбада, полька-бабочка — всё вместе! И это всё действует будто инъекция эндорфинов.

— Ай, Генка, осторожно! — пищит Стефания и хохочет, когда мы в очередной раз тараним стол.

— Всё под контролем, девчонка! — я пинаю попавшую под ноги вазу (странно, что она не разбилась) и увожу мою партнёршу в сторону. — Ты не ударилась?

— Нет, зато ты теперь н-наверняка весь в синяках.

— У меня не бывает синяков, я закалённый.

— Генка, окно!

— Понял, — и, не сбавляя скорости, я снова меняю траекторию. Ух, как это заводит!

— А знаешь, что мне нап-поминает наш танец?

— «Запах женщины»*?

*(От автора: «Запах женщины» — американский кинофильм с Аль Пачино в главной роли.)

— Да-а, т-только они так резво не скакали. А ты смотрел этот фильм?

— Му-гу-у… кстати, очень меткое название для нашей ситуации, — я шумно вдыхаю, зарывшись лицом в волосы Стефании, и заставляю мою девочку прогнуться.

— Ай, держи меня!

— Ты в надёжных руках, детка. Надеюсь, я танцую не хуже Аль Пачино?

— Ты лучше, Генка… в тысячу раз лучше! Ты лучше всех на свете! — восторженно и слегка задыхаясь, заверяет моя умница и возвращается ко мне в объятия.

— Не-э, не пойдёт, мой Ангел, мне не нравится быть лучшим на какой-то там Свете, я предпочитаю быть единственным на Стефании.

— Я тоже, Генка, — шепчет моя ароматная девочка и целует меня в губы. — Ты всегда будешь моим единственным.

— Обещаешь?

— Да век мне родины не видать! — выдает она со всем пылом и тут же заливисто хохочет.

Но смех прерывается быстро, а Стефания обвивает мою шею руками и прижимается ко мне ещё теснее, вынуждая притормозить.

— Я обещаю, Генка! Обещаю быть всегда рядом… в горе и в радости — всегда, — шепчет торопливо и горячо, щекоча мой затылок и разгоняя мурашки по всему телу. — Только не отталкивай меня больше… п-пожалуйста.

— Да век мне света белого не видеть, если я посмею! — рычу очень торжественно, понижая градус серьёзности.

Но мне нисколько не весело, это, скорее, защитная реакция, чтобы не раскиснуть. И, конечно, я больше не стану отгораживаться от Стефании. Да теперь и не смогу. Я верю ей — не могу не верить. Знаю, чувствую, что сейчас она искренна, а потом… Потом, как повезёт. Возможно, на мою долю чудеса ещё не исчерпаны.

Однако самое прекрасное чудо со мной случилось ещё год назад, когда я сшиб на тёмной аллее девочку с золотыми косичками и самыми манкими персиками… и вдохнул её наркотический запах. И уж если за столько времени дурман из моей головы так и не выветрился, то всё… кирдык — зависимый по самые не балуйся.

Я жадно вдыхаю очередную дозу, сжимаю тонкую талию, зарываюсь пятернёй в шелковистые волосы и целую, целую… не позволяя себе большего. Ещё вчера я и об этом мечтать не смел. И пока навязчивая мысль перейти к активным действиям не победила, я вспоминаю о том, что давно уже должен спросить:

— Прости, я так и не узнал, как там твоя выставка.

— Хм… Скорее, выставка местных п-позёров, мнящих себя большими ценителями искусства.

— Неужто всё было так плохо?

— Нет, — ответ Стефании звучит равнодушно, но, спустя короткую паузу, в голосе появляются эмоции: — Нет, конечно, н-неплохо! Кроме Феликса там наверняка ещё п-присутствовали интересные люди, но я не запомнила. Знаешь, Ген… там, на выставке, я вдруг п-подумала, что это всё не моё… как будто я живу чужой жизнью. Даже не живу, а играю… и упускаю п-по-настоящему важное.

О важном для моей Стефании я боюсь даже спрашивать, поэтому, затаив дыхание, продолжаю слушать.

— Мне нравится Барселона… интересен их язык, к-культура. Мне нравится общаться с новыми людьми, и даже работать п-прислугой мне тоже интересно. Но единственно ценное из всего, что мне дал тот город, — это уроки Феликса, а их так мало. Он учится, работает, живёт на две страны, а я ловлю к-короткие мастер-классы и теряю самое дорогое. Я г-говорю о тебе, Гена. И не только. То есть я по-прежнему х-хочу за тебя замуж, если ты только не п-передумал… но это не предел моих мечтаний.

— А я-то уж размечтался.

— П-правда? Это обнадёживает, — смущённо лепечет моя мечтательница, пробираясь ладошками по моей спине к обнажённой коже. — Я х-хочу вернуться в мастерскую, к-которую ты создал для меня в своём доме…

— В нашем доме, — исправляю я.

— В нашем, — вторит она покладисто. — Я скучаю по моим девчонкам, по нашим зверятам, п-по «Гейше». Мне очень нравилось п-проводить там вечера. И, к-казалось бы, сейчас каникулы, а я уже скучаю по институту. Я х-хочу организовать собственную выставку в Воронцовске, и пусть она не будет п-популярна, но я смогу пригласить всех, кого захочу. Я ведь не надеялась на мировую известность, да и не очень-то мечтала о ней. Знаешь, Ген, я решила заочно учиться на ветеринарного врача. Уже точно решила. Одно другому ведь не мешает, п-правда?

Немного ошарашенный потоком откровений, я не успеваю ответить, а Стефания продолжает с жаром:

— Я всё успею! И буду самой лучшей женой!

— Это, в смысле, старшей и главной женой?

— Дурачок, — острые ноготки впиваются мне в спину, и я шиплю… от удовольствия. — Я всегда буду твоей единственной, п-понял?

— Ага, аж от сердца отлегло.

— Знаешь, в Барселоне я балую своими рецептами семью Феликса, а мои девчонки там, наверное, г-голодают. А когда им г-готовить? А Кирюшки, пупсики мои маленькие… как они там без меня? Домой х-хочу… с тобой.

А уж я-то как хочу! Но молчу. Сегодня я ещё не смею строить планы.

— Так ты что, малышка, всерьёз решила бросить Лупиту?

— Я п-пока ещё думаю об этом. К-конечно, я не исчезну внезапно, но в Барселону вернусь не раньше, чем ты увидишь, какая я красивая в этом платье. Я ведь так и п-прилетела сюда в коктейльном платье и на высоченных шпильках. С бала на корабль, п-получается.

— М-м, а я-то всё думаю, когда ж ты успела так вырасти, или это я вниз попёр, — я усмехаюсь, а в душе полный раздрай от слов Стефании. — Ангел мой, а если я…

Слова «не смогу тебя увидеть» никак не ложатся на язык, но Стефания меня понимает. Она не злится, а обнимает меня очень крепко и водит губами по моей четырёхдневной щетине.

— Генка, сейчас мы оба можем только верить, — она тихо вздыхает и, едва касаясь, целует мои губы. — Но даже если результат оп-перации нас не очень устроит, мы с тобой не п-перестанем верить. Для меня ты уже самый лучший, но ведь нет п-предела совершенству, да? И мы будем к нему стремиться. Я очень люблю тебя, Гена. Ещё вчера я думала, что не могу любить сильнее, а сегодня п-поняла, что это возможно. Всё самое лучшее в нашей жизни с нами возможно. Правда?

— Правда, мой Ангел, — сиплю пересохшим горлом и от избытка эмоций сжимаю хрупкую фигурку в своих руках так сильно, что Стефания тихо пищит, но смеётся, едва я ослабляю хватку. — Прости, маленькая.

— Нет, мне очень н-нравится, что ты такой сильный, — говорит очень нежно, и провокационно трётся об меня грудью. — Я так скучала по твоим рукам. Генка, а давай п-продолжим наш танец в другом месте, — её дерзкая ладошка скользит вниз по моему животу и замирает над пахом. — У тебя ведь здесь есть ванная комната, м-м?

— Есть, — признаюсь, едва не взвыв от отчаяния, потому что не готов к такому эксперименту. — Но, может, кульминацию нашей ламбады мы отложим на попозже?

Говорю — будто приговор себе выношу. На самом деле мне до одури хочется содрать со Стефании эту шуршащую обёртку и-и… Но не могу. Не то чтобы я боялся промахнуться, но мне крайне важно контролировать процесс и, главное, самому бы не потеряться. Я всё хочу видеть глазами.

— Гена, с каких пор ты стал таким сдержанным? — вкрадчиво шепчет Стефания и не сдаётся, но я перехватываю её запястье и подношу к своим губам.

— Немного терпения, мой Ангел.

— Я уже п-почувствовала себя растлительницей. И что, будем ждать п-первой брачной ночи?

Очередной ненавязчивый намёк на наш брак меня и обнадёживает, и пугает. Сегодня Стефания настроена очень решительно. Но это ещё её сёстры обо мне не знают. А насколько у моей девочки хватит отваги и терпения при паршивом исходе и давлении семьи? Я не знаю, да и не хочу об этом знать. И дай Бог, чтоб не пришлось. Я с досадой вспоминаю, что кольцо по-прежнему в сумочке у Дианы. А с другой стороны — реакцию Стефании на моё предложение я тоже предпочитаю видеть глазами.

— Но ты же потерпишь, правда? — шепчу и целую мою соблазнительницу в висок.

— А куда деваться? Раз уж на тебя напал приступ целомудрия, то п-придётся ждать, — Стефания нарочито печально вздыхает и щиплет меня за бедро. — Только х-хочу тебе напомнить, что ты уже лишил меня невинности. И неоднократно.

— Это ничего… как раз до свадьбы заживёт.

— Дурачина! — маленький кулачок врезается мне в грудь, а за моей спиной грохочет возмущённый голос Жеки:

— Эй, народ, вы что тут, уснули? Тук-тук, говорю! Геныч, ау-у, к тебе уже очередь из медсестёр выстроилась, одна другой страш… О-о! А что это вы тут натворили? Нахрена вы по цветам топчетесь, варвары?

— Ой, это мы немножко п-потанцевали, — смущённо лепечет Стефания, — но я сейчас б-быстренько всё уберу.

— Потанцевали?! — Жека аж присвистывает, а к нашей компании добавляется голос Дианы:

— Не надо, Стефания, сейчас здесь всё уберут. А нам с тобой лучше прогуляться и поужинать. К тому же тебе нужно переодеться и переобуться во что-то удобное, иначе к ночи ты на своих шпильках уже ходить не сможешь. Надеюсь, Гена немного потерпит без тебя?

— Конечно, тебе надо покушать, — я выпускаю из рук мою девочку, а она растерянно бормочет:

— Только у меня здесь нет н-никакой сменной одежды.

— Конечно, есть, — непререкаемым тоном припечатывает Диана. — Нам надо только выйти из клиники. Не скучайте, мальчики!

Да какое там «не скучайте»?! У меня такой кипишь в обеих головах, что я и сам не против передышки. И, проводив девчонок, я пересаживаюсь в трон-кресло на колёсиках (хорошо, что этого не видит Стефания) и почти с радостью отдаюсь в очумелые ручки садистов-окулистов.

А после недолгих издевательств меня возвращают в палату, где Жека принимает меня в дружеские объятия.

— Геныч, всё нормально? — кудахчет он с беспокойством.

— Сегодня я уже лучше разглядел медсестру. Как думаешь, это нормально?

— Да это охрененно, брат! — возликовал Жека.

— Ток фокуса нет, лицо расплывается.

— Не ссы, Геныч, завтра настроят тебе фокус, а пока оно и к лучшему, — успокоил друг. — Веришь, тут даже взглядом зацепиться не за кого. Здесь баб специально, что ли, покорявей набрали? Зато палата у тебя козырная. Тебе, кстати, даже цветочки обновили после ваших бурных настольных игр.

— Да какие игры?!. Говорю же, танцевали мы.

— Что, прям совсем танцевали? В смысле, ногами?

— Вот ты придурок, Жек.

Но объяснять другу, почему моя травма не совместима с половой жизнью, мне не пришлось.

Я не слышал, как открылась дверь, и не услышал шагов, но о том, что у меня гость, догадался прежде, чем Жека его поприветствовал. Кажется, я научился чувствовать враждебную ауру.

— Я не помешал? — поинтересовался Реми и тут же, не дожидаясь ответа, объяснил своё присутствие: — Гена, я улетаю, поэтому зашёл с тобой попрощаться.

— Прощай, Дракон, — отреагировал я незамедлительно, и он рассмеялся.

— Не могу обещать, что надолго, — «обрадовал» мелкий упырь. — Но я желаю тебе удачи. И спасибо тебе.

Серьёзно? Неожиданно. И ещё более странным оказалось то, что Реми решил пояснить своё «спасибо» без наводящих вопросов:

— Я благодарен тебе за отношение к моей Ди. И… за моё спасение.

— Да это случайно вышло. Я так-то не планировал геройских поступков.

— Я понял, — снова развеселился пацан. — Но это ничего не меняет. Надеюсь, скоро увидимся, Гена. И как у вас говорят: кто не рискует…

— Тот хорошо видит, — нашёлся я и ответил на крепкое рукопожатие. — Давай, мелкий, увидимся.

Я услышал, как Жека с мальчишкой без комментариев хлопнули по рукам и только спустя несколько секунд мой друг выдал:

— Охереть! Геныч, он же вроде несовершеннолетний, да?

— Му-гу.

— Охереть! — заклинило Жеку. — В башке не стыкуется. А борзый щенок, да?

— Да нормальный он… непуганый просто.

— Что-то недобро он смотрел на меня, мне не понравилось. Может, стоило его пугнуть?

— Не стоило, Жек.

Объяснять другу, что против этого недоросля у него нет никаких шансов, мне не хочется. Как и вслух признавать то, что стоит мальчишке набрать ещё немного веса и опыта, он и меня укатает. Но я надеюсь, что это случится не раньше, чем я организую для мелкого буржуя квест по-русски. И уже на своей территории.

А сейчас я вспоминаю слова старины Жака о том, что Реми никогда не вкладывается в бесперспективные проекты, и изо всех сил хочу верить, что пацан не изменяет своим принципам. И ещё я рад, что он не стал афишировать своё спонсорство и тем самым избавил меня от необходимости его благодарить. А уж если завтра всё пройдёт успешно, я найду способ выразить свою благодарность.

— Геныч, ты оглох, что ли? — Жека бодает меня в плечо, заставляя вернуться в реальность. — О чём задумался?

— Страшно мне, Жек. Как никогда, страшно.