Неистовые. Из огня да в полымя

Глава 67 Гена

Ничто так не бодрит с утра, как резкая встреча с дверным откосом. Выругавшись от души, я потёр пальцами саднящий висок и порадовался, что рядом нет свидетелей моей неуклюжести.

Ещё ночью с Дианиной помощью я обследовал свою палату, подсчитал шаги до туалета и окна, всё ощупал и пришёл к выводу, что вполне способен справиться самостоятельно. Но проснулся и снова растерялся, как крот на солнцепёке.

Кто со мной рядом? Что сейчас — утро или ещё ночь? И сколько времени?

Я тихо позвал Диану, но ответом мне была тишина. Зато по звукам за окном я догадался, что город уже проснулся. Там под солнцем щебетали зрячие птицы, спешили по своим делам видящие автомобилисты… Вот чёрт! Неужели я больше не сяду за руль? Не думал, что наступит такой момент, когда я стану завидовать очкарикам.

Какое-то время я продолжал лежать в постели, не двигаясь и переживая заново всё, что случилось со мной вчера, и проклиная злую судьбу. Ночка тоже выдалась непростая — каждые два часа медики терзали мои глаза, что-то капали, мазали, кололи, громыхали инструментами. Было очень страшно ничего не видеть, и я, как маленький, сжимал Дианину руку и слушал её успокаивающий голос. А потом получал очередную передышку и проваливался в короткий беспокойный сон. И снова просыпался, и просил Диану говорить со мной.

Она подробно рассказала о том, что произошло. Оказывается, та химическая отрава, что лишила меня зрения, была предназначена парню, который занимал офис по соседству с фотостудией Феликса. И бедняга получил сполна — его обнаружили привязанным к стулу, с кляпом во рту, с ожогами и ранами, не совместимыми с жизнью.

Будь Феликс с Дианой на месте, их охрана могла бы предотвратить беспредел, но все они находились двумя этажами выше, в танцевальном зале, где проходил кастинг танцоров, и среагировали на шум в то же время, что и мы с Драконом. А если бы пара гвардейцев, что оставались в машине, оказались порасторопнее, то под раздачу попали бы они, а не я. Впрочем, тугодумов уже уволили с волчьим билетом, но посочувствовать им я, увы, не могу.

А если бы вместо меня поехал старина Жак?.. А если бы я не успел оттолкнуть мальчишку?.. Если бы, если бы, если бы… Об этом можно думать до бесконечности, но случилось то, что случилось — селяви. И с этим надо научиться жить.

Диана говорит, что будь даже один процент вероятности исцеления, она бы бросила на него все имеющиеся ресурсы, но у меня целых пятьдесят процентов.

Ого! Однако я везунчик.

Помнится, семь лет назад у меня было куда меньше шансов выкарабкаться… а я вот он! А ведь тогда тоже был июнь. Я мог бы сказать, что для меня это несчастливый месяц… но может, наоборот? Ведь я по-прежнему жив. Да и рождён я в июне.

Чёрт! Через две недели мне двадцать пять! И у меня были серьёзные планы. Хватит ли моих пятидесяти процентов, чтобы реализовать всё задуманное? Я честно пытаюсь дозваться и вытащить из себя дурашливого оптимиста, но его засосало в другие пятьдесят процентов — пятьдесят оттенков мрака. Короче, он застрял в беспросветной жопе.

Я снова позвал Диану… так, на всякий случай, а то вдруг она задумалась или задремала. Но, убедившись, что я одинок, даже порадовался и немного расслабился — как раз самое время порепетировать слепое ориентирование.

Где-то совсем рядом тренькнул мобильник. Это же мой, наверное? А я уж и забыл про его существование. Вот кто поведает мне, который час!

Я пошарил руками в пространстве и очень быстро наткнулся на тумбочку. К счастью, мобильник обнаружился сразу. Обычно я не пользуюсь виртуальным помощником и по привычке все запросы вбиваю в поисковик. Вот Макс с Siri на короткой ноге — всякую хрень у него спрашивает, а я даже не помню, как к нему обращаться. А вдруг этот чудо-робот не действует через блокировку? Ну, была не была — поднёс мобильник к губам и прорычал:

— Окей, Siri!

Тишина.

Попытка номер два — перевернул телефон и рявкнул с другой стороны.

Хер там. Молчит.

И что делать? Повздыхал, подумал и попытался снова:

— Привет, Siri.

— Ага! — бодро отозвался кокетливый женский голос, и я воспрял духом.

— Милая, а не подскажешь ли, сколько сейчас времени?

Молчание. Похоже, эта девочка не привыкла к реверансам.

— Эй, Siri, ты ещё здесь?

— Простите, боюсь, что я не знаю, — откликнулась эта дура.

— Охереть, ты умница!

— Пожалуйста, повторите запрос.

— Сколько сейчас времени в Париже? — выпалил я на одном дыхании, и ответ прилетел незамедлительно:

— В городе Париж, Франция, сейчас восемь часов шестнадцать минут.

— Спасибо, солнышко! — радостно поблагодарил я.

Надо же, как иногда мало надо для счастья. Не такой уж я и беспомощный, вон, какая у меня помощница есть.

На моё «спасибо» солнышко не ответило, но мне и не надо. Прихватив мобильник и выставив вперёд руки, я принялся отмерять десять шагов до туалета, бубня себе под нос. Однако через семь шагов рука наткнулась на преграду. Ну, это ничего, пару минут потыкался, и нужная дверь обнаружилась. Но, когда я нащупывал ручку, телефон выскользнул из забинтованной руки и грохнулся на пол. И уже снизу объявил деловым секретарским тоном:

— Хорошо. Вот что мне удалось найти в интернете по запросу: «… пять, шесть, семь… Да что за… Где дверь?! А-а, сука, похоже, я не под тем углом попёр. Да задрать вас, французов, в пассатижи! Понастроили тут… Ну ничего-ничего…»

— Ай, молодца-а! — похвалил я горе-помощницу. — Ты ещё и шпионишь за мной?

Как раз в этот момент, наклоняясь за телефоном, я и встретил башкой дверной косяк, и все приличные слова у меня закончились.

А сука-Siri, выслушав мою нецензурную тираду, обиженно пропищала:

— Для этого запроса вам необходимо разблокировать телефон.

— Да пошла ты, советчица! Без тебя справлюсь.

Справлюсь, конечно! Куда ж я теперь денусь.

Помню, ещё в детстве тренер нам устраивал спарринги с завязанными глазами. Тогда это было интересно и очень круто, и я неплохо справлялся. В то время я часто тренировался вслепую, и результат мне нравился. У меня обострился слух, развилось обоняние, как у собаки, и мне даже казалось, что я научился улавливать малейшие колебания воздуха. Но после того как жизнь впервые дала трещину, к слепым тренировкам я больше не возвращался. Эх, знать бы заранее, где соломки постелить.

Нащупав на полу мобильник, я сгрёб его и поспешил скрыться в ванной комнате. Хватит уже ныть, пора адаптироваться. А там видно будет. Очень хочется верить, что мне всё же будет видно.

Ух, и угрёбся я с омовением! А спустя энное количество времени в мои нелёгкие утренние процедуры вторгается голос Дианы:

— Ген, ты здесь? — она тихо стучится в дверь. — У тебя всё в порядке?

— Отлично всё! — рапортую я, закусив зубную щётку. — Утренние газеты читаю. И хорош там подслушивать.

В телефоне тренькает очередное сообщение, и я думаю, что надо будет попросить Дианку настроить голосовой определитель. Но внезапный звонок, полоснув по нервам, всё же выкуривает меня из укрытия. Я вдруг понимаю, что не успел продумать этот момент и сейчас совсем не готов говорить. Ни с кем!

— Диан, ты здесь? — я вытягиваю перед собой руку, сжимающую мобильник. — Посмотри, пожалуйста… кто звонит.

— Я здесь, Гена, — её голос звучит совсем близко, а пальцы мягко касаются моего запястья.

Ух, твою ж!.. Я даже не услышал, как она подошла. С этим пора что-то делать, иначе очень скоро я рискую превратиться в дёрганного неврастеника.

— Посмотри, Диан, — я повторяю просьбу, продолжая удерживать мобильник в вытянутой руке.

— Это мамочка, — тихо говорит она, явно читая с экрана.

— Не отвечай! — я отдёргиваю руку, но звонок уже смолкает. — Я сам… потом.

— Когда потом, Гена? — в голосе Дианы я слышу укоризненные нотки и нервничаю ещё больше.

— Сегодня… только чуть позже. Мне надо собраться с мыслями. А хотя нет, я лучше сейчас напишу… э-э… в смысле, ты напиши, а я скажу, что надо.

— Хорошо, — Диана пытается забрать у меня мобильник, и я неохотно уступаю. — Какой у тебя пин-код? Надо разблокировать.

— Только от себя ничего не пиши, мне надо подумать, — предупреждаю снова и диктую пин.

— Ген, здесь от твоей мамы три сообщения и два пропущенных от Жени.

— С Жекой потом… что в сообщениях? — чувствую, как разгоняется сердце. Только бы дома ничего не случилось.

— «Сыночек, у тебя всё в порядке?» — читает Диана. — Ген, она это ещё вчера написала.

Вот и не верь после этого материнскому сердцу. Я представляю, как она успела себя накрутить, когда я не ответил. А я даже не позвонил ей вечером, как обычно.

— А сегодня что написала? — спрашиваю у Дианы.

— Что сильно волнуется и очень просит тебя позвонить. Ген, ты должен срочно ей позвонить.

— Сам знаю, — огрызаюсь и едва сдерживаю рык от огненной боли в глазах. — Я пока не могу, она меня в секунду просчитает. Мне ещё надо придумать, что сказать. Давай пиши сообщение.

— Гена…

— Пиши, сказал! У неё из-за меня и так сердце слабое, так на хрена ей знать правду? А потом… может, ещё всё обойдётся. Ну а если нет, тогда и расскажем. Другое дело — если б ей надо было со мной попрощаться… Но мне ведь не грозит летальный исход?

— С ума сошёл?! Я же сказала, что ты будешь как новый.

— Вот и рисуй тогда письмецо, — говорю уже спокойнее и начинаю диктовать: — «Мамуль, прости, замотался и не видел сообщений…» Написала?

— Да.

— Дальше пиши: «Перезвоню через пару часов. Сейчас не могу говорить. Люблю тебя, — делаю паузу и со вздохом завершаю: — твой Котёнок».

Где-то в стороне раздаётся сдавленное хрюканье.

— Кто ещё здесь?! — я сжимаю кулаки, уже представляя глумливую рожу мелкого упыря. — Я, бля, слепой, но не глухой!

— Дружище, прости, — покаянно звучит голос Фила. — Я не хотел влезать и, честное слово, мне не смеш…но…

И, не договорив, он начинает ржать, как бешеный конь. Я и сам понимаю, что котёнок из меня, мягко говоря, сомнительный. Скорее уж слонёнок. И хотел бы психануть, но губы уже растягиваются в предательской улыбке.

— Ди, ну не смотри на меня так, — сквозь смех просит Феликс и снова мне: — Гена, ну если хочешь, можешь снова зарядить мне в бубен.

— Ладно, проехали, — я отмахиваюсь, пряча улыбку. — «Котёнок» — это из детства пошло, а тогда я был ещё милым, белым и пушистым. И, кстати, извини за вчерашнее. Крепко я тебя приложил?

— Половина лица синяя, — подсказывает Диана, а я виновато развожу руками.

— Бес попутал.

— Нормально всё, — весело отзывается Фил. — Это даже бодрит. А то в последнее время всё стало слишком чинно и благолепно. И, между прочим, я тоже думаю, что твоей маме пока необязательно знать всю правду.

— Вот именно, — я киваю и спохватываюсь. — Диан, ты где? Ты отправила сообщение?

— Отправляю…

— Погоди, смайлик поставь с поцелуем. Я всегда такой ставлю.

— Готово, — объявляет она. — А Стефании ты не хочешь отправить смайлик?

Я ждал этого вопроса и боялся.

— Нет, я позвоню ей, — и поясняю уже жёстче: — Сам позвоню.

А Фил подкидывает дровишек в жаровню:

— Между прочим, она ждёт нас сегодня.

— Знаю. Сказал же, что позвоню. Мне надо обдумать, а пока закрыли тему.

— Только недолго думай, — почти с угрозой предупреждает Диана и проводит ладонью по моей груди. — А сейчас, может, расскажешь, почему ты весь мокрый с головы до ног?

— А вы попробуйте искупаться в рукомойнике, да ещё и с помощью одной левой руки.

— Я могу помочь тебе принять душ, — вклинивается Феликс, а я прикусываю готовый сорваться с языка стёб.

— Сам справлюсь, только надо с душевой кабиной разобраться.

— Вообще-то, ты сейчас лежать должен, — Диана включает строгую училку и пытается сдвинуть меня с места. — Фели, помоги ему переодеться, а то сейчас процедуры начнутся.

— Только пусть без уколов, — прошу я, — а то у меня от них мозги плавятся, и я тупею.

— А от боли не тупеешь? Тебе колят обезболивающее.

— Вот зачем ты сказала? Теперь ещё сильнее болит, — я морщусь, сжимая ладонями виски и усмиряя желание вдавить кулаки в глаза. — Ладно, пусть кольнут ещё разок.

— Салют! — позади меня звучит голос Реми. — Есть отличные новости. Гена, как самочувствие? Ты готов к позитивным новостям? О-о, а ты что обоссался, что ли?

Боль, помноженная на раздражение, — не лучший помощник в дипломатии, однако я изо всех сил стараюсь владеть лицом и голосом:

— Как видишь, мелкий. Решил пустить энурез на самотёк. Ну а что мне теперь… глаза не видят — душа не болит.

— Реми, новости давай, — напоминает Феликс.

— Завтра утром нашего костолома ждут в Гамбурге. Это я о тебе, Гена, если ты вдруг не понял. И можешь не благодарить, это Мышка заставила Хосе решать твои проблемы, а я лишь добрый вестник.

— Реми, — прерывает его Диана, но тот быстро переходит на немецкий и теперь лает резко и непонятно.

Что они ещё от меня скрывают? Мне хочется присесть куда-нибудь, а не стоять столбом посреди палаты, но, потеряв ориентир и опору, я не понимаю, куда мне двигаться. А пацан снова переходит на знакомый мне язык:

— А за мою руку, крокодил, сочтёмся, когда прозреешь. У меня вывих, между прочим.

— А-а, так рука, всё-таки, цела? Было б тогда, о чём базарить.

Мучительные процедуры я выношу стойко и почти не реагирую на боль. Возможно, потому, что правым глазом мне удаётся различить очертания врача. Однако моя радость продолжается ровно до того момента, пока я снова не слышу это страшное слово «некроз». Звучит фатально.

Помню, лет десять назад после боя я оглох на одно ухо. Тогда, к счастью, всё обошлось, но тогда же я отчего-то задался вопросом: что страшнее — быть глухим или слепым? Ответ был мгновенным и однозначным, и по сей день моё мнение не изменилось. Поэтому я не готов смириться с таким существованием. Не готов ради всего, что я не успел ещё сделать и увидеть. Ради моей мамы, ради… и ради НЕЁ, конечно.

Стефания…

Сейчас мне стало немного легче думать о ней, потому что теперь у меня появилась надежда. Да, несмотря на заверения Дианы и Феликса в положительном результате, я поверил в него только сейчас. Реми — единственный, кому плевать на исход моей операции, однако он сказал «когда прозреешь», а не «если прозреешь». И уже одно это заставляет меня верить в мои пятьдесят процентов света.