Неистовые. Из огня да в полымя

Глава 60 Стефания

— Куда ты, тропинка, меня-а завела-а? Без милой принцессы мне жи-изнь не мила-а-а, — нараспев басит с экрана Генка и весело машет мне рукой. — Привет, мой Ангел!

Я же только ахаю.

Вчера Генка не принял от меня видеозвонок, а потом перезвонил и пояснил, что не хотел говорить при свидетелях, да и день якобы очень напряжённый и бла-бла-бла. И только сейчас мне стало понятно, что именно он не хотел светить. Заклеенная пластырем бровь нависла над глазом, а на костяшках приветствующей меня руки я успела заметить свежие ссадины.

— Стефания, а ты почему не здороваешься? Ты со мной поссорилась, что ли, или у тебя от радости дыханье спёрло?

— Гена, а что у т-тебя с лицом?

— А что с ним? — он с картинным испугом округляет глаза и быстро ощупывает челюсть. — Умылся недавно… побрился вот.

— Серьёзно? Выглядит так, будто ты т-топором сбривал брови?

Хохотнув, Генка грозит мне пальцем.

— Ишь ты, глазастая, ничего от тебя не скрыть. Ну-у… упал я немножко.

— Ты н-не мог так упасть.

— Чего это я не мог? — возмущается он и с гордостью заявляет: — Ты же помнишь, что мы вчера старинный отель прикупили?

— И как это объясняет з-звезду во лбу? — я потираю пальцем свою бровь и обвиняюще тычу в него.

— А это типа медаль за отвагу, — весело поясняет Генка. — И согласись, мой Персик, звезда — это всё же не рог. Ну ладно, не злись, — по моей мимике он уже понимает, что я начинаю терять терпение, и примирительно выдаёт: — Я всё тебе сейчас расскажу. Сама понимаешь, что серьёзную сделку следовало обмыть, вот мы и затусили немножко в бременском кабачке. А там накурено и народищу-у — тьма! Веришь, яблоку негде упасть, не то что пьяному туристу. Я там чуть в обморок не встал. Ну-у… дай, думаю, глотну свежего воздуха. Выхожу я, значит, на балкон… — Генка делает страшные глаза и понижает голос: — А балкона-то и нет.

— Ты издеваешься? — спрашиваю растерянно.

— Я бы не посмел, но факт, как говориться, на лицо. Это место у меня прямо невезучее, — он ощупывает бровь, болезненно морщится и виновато заключает: — Отсюда мораль: пить надо меньше.

И хотя сейчас мне очень хочется его обнять и пожалеть, но я почему-то не верю ни одному его слову.

— Ген, а п-почему мне кажется, что ты врёшь, как сивый мерин?

— Эй, не дерзи мне, девчонка! Я, между прочим, тебе в мужья гожусь…

Я с трудом сдерживаю улыбку и всё же не позволяю свернуть беспокоящий меня вопрос.

— Гена, у тебя кулаки сбиты… ты что, п-подрался?

— Девочка моя, поверь, свалить меня способны только пуля и вот… как выяснилось, немецкий шнапс. И запомни, не родился ещё тот Илья Муромец, что дотянется до моей головы. Ну, если только Петрович приложил бы стулом, пока я спал.

— Какой Петрович? — не поняла я.

— А я тебе не говорил? Прикинь, наш педигном… э-э… в смысле, Одиссей, так вот он оказался Петровичем.

И Генка, явно обрадованный возможностью сменить тему, обрушивает на меня все накопившиеся новости: про Одиссея Петровича, с которым было очень страшно ночевать в одном номере, про Реми, который оказался настолько умным, что раскатал немецких акул бизнеса и изящно провернул сложную сделку. Но при этом, по Генкиному авторитетному мнению, мальчишка всё равно остался тем ещё говнюком. Генка увлечённо мне расписывает красивый Бремен, рассказывает про основательных, но прижимистых немцев, про их великолепные машины, идеальные дороги и знатное пиво.

А потом мы переключаемся на мои новости. Сейчас, когда в Барселону приехала маленькая Эйлен, в барском доме от меня стало больше пользы. Теперь я не только помогаю на кухне, но и уйму времени провожу с девочкой — учу её лепить, рисовать, рассказываю русские сказки и устраиваю кукольные спектакли. И очень скучаю по моим непоседливым племяшкам.

Кончита тоже перестала смотреть на меня, как на пустое место. А всего лишь стоило сварить для неё кофе. Оказалось, что моя ядовитая сеньора в жизни не пробовала ничего вкуснее, а заодно призналась, что после моих десертов она перестала заглядывать в любимую кондитерскую. Теперь для сластёны и кофеманки Кончиты я творю эклеры, кексы, рулетики, кружевные блинчики и варю такой обалденный кофе, который умею только я.

Я признаюсь Генке, что очень волнуюсь из-за предстоящей выставки, на которой будут целых три моих работы, а не две, как планировалось изначально. А вот о Феликсе я стараюсь лишний раз не упоминать, потому что чувствую, что Генка начинает нервничать. Мне приятно, что он ревнует, и иногда так и подзуживает немного его поддразнить. Однако ссорить двух важных для меня мужчин — очень паршивое дело, а к тому же я не хочу, чтобы Генка мучился и сомневался во мне. Я уже знаю, как это больно.

И мой Генка тоже меня щадит. А на мой невинный вопрос, красивые ли немецкие женщины, он очень пылко заявляет, что ни одной мало-мальски симпатичной немки не видел. Да и вообще не обращал на женщин внимания, даже несмотря на то, что извращуга Петрович и малолетний Дракон так и норовили его, честного парня, столкнуть на путь разврата.

Я представляю себе благообразного коротышку Одиссея, совращающего Генку, и хохочу.

— Бедненький, как же ты устоял? Н-наверное, мне следует тебя наградить?..

— Весь секрет в том, мой Ангел, что я уже встретил свою женщину. Хотя-а… пожалуй, награда не будет лишней. А лучший подарок — это какой?.. Правильно — это подарок, сделанный твоими губами.

— Пошляк! — я смеюсь, с досадой ощущая, как румянец заливает щёки.

А в животе уже трепещет желание… нет — жгучая и нестерпимая жажда почувствовать его тело, вдохнуть запах и задарить, залюбить до изнеможения, до звёзд в глазах. Потому что я невозможно скучаю, потому что так сильно люблю его! И пусть Генка что-то недоговаривает, отшучивается, дурачится, но я верю, что он не предаст меня. И пусть он редко говорит о любви, но я точно знаю, что наши чувства взаимны.

И мой железный Терминатор вдруг с поразительной проницательностью ловит моё настроение.

— Стефания… мне правда, кроме тебя, никто не нужен… я люблю тебя, малыш.

Соскользнувшее к горизонту солнце ударило по глазам, заставляя меня очнуться. Взглянув на часы, я охнула — почти на час провалилась в себя и лелеяла, смаковала и мысленно повторяла Генкины слова и фантазировала о нашем будущем. Позволяла нетерпеливым рукам снимать с меня свадебное платье, отдавалась с неистовой страстью и принимала с пьянящим восторгом. Я создавала уют и комфорт в нашем доме, творила, вдохновляла, поддерживала, предотвращала любые конфликты.

Я воспитывала наших детей и любила, любила… через пять лет, через десять, двадцать… до последнего вздоха я засыпала и просыпалась в ласковых тёплых объятьях и каждой клеточкой чувствовала, что защищена и любима.

Наверное, кто-то скажет, что так не бывает… Ерунда! Только от нас самих зависит наше счастье.

В глазах защипало, но я тут же прогнала непрошеные слёзы и постаралась задушить неосознанный, совершенно иррациональный страх.

Мы обязательно справимся, Генка! Вместе. Ты только, пожалуйста, на пути ко мне не сорвись с дистанции. Потерпи ещё немного… а когда мы будем вместе, я помогу тебе не разлюбить меня никогда. Обещаю!