Неистовые. Из огня да в полымя

Глава 24 Гена

Когда подъезжаю к дому, тачка Макса уже караулит меня у ворот, и едва я покидаю салон, друг, распахнув объятия, скачет мне навстречу.

— Геныч, зайчик мой!

— Э, Малыш, совсем охренел? — я притормаживаю его на подлёте и озираюсь по сторонам. — Во дворе целоваться будем. Я здесь только жить начинаю.

— И как красиво начинаешь, братишка! Геныч, я ж соскучился, — он всё же обхватывает меня за шею и бодает в висок.

На самом деле я тоже очень скучал, поэтому сжимаю друга в объятиях.

— Ни хрена у тебя «Саян»! — Макс таращится на мой транспорт и восхищённо присвистывает. — Слышь, и терем у тебя знатный, и сам из Парижу! Ну ты крут!

— Му-гу, как говорит наш старый добрый Жека, могучие понты — это уже девяносто процентов успеха.

— Истинно так! Не, Геныч, «Мурзика» твоего мне, конечно, искренне жаль… но, согласись, он прожил непозволительно долгую жизнь, — и, поймав мой недобрый взгляд, Макс вскидывает ладони. — Всё, молчу. О покойниках либо хорошо, либо ничего. Тачку-то позволишь во двор загнать или ты уже всё — оскорбился?

— Загоняй, раз приехал, — ворчу нарочито грозно и иду открывать ворота.

А во дворе Макса захлёстывает очередная волна восторга:

— Вот это теремок! Вот это я понимаю! — он оглядывает немаленькую территорию и выдвигает на хрен мне ненужное предложение по её облагораживанию: — Слушай, тебе тут надо всё выложить плиткой заподлицо. Но ты ж, небось, цветочков насажаешь, помидорчиков всяких?..

— Точно, и курочек заведу.

— О! Кстати, о курочках! Геныч, а ты уже познакомился со своими соседями?

— Ну так… — я пожимаю плечами, а на ум невольно приходит только одна соседка, имени, правда, не помню.

— Это как? Ты хоть видел, кто в том доме обитает? — Макс тычет в ожидаемом направлении, а я про себя усмехаюсь (похоже, мы об одной и той же ляльке). — Геныч, ты всего минут на пять опоздал, тут такая соска подкатила на белом Audi… во-от с такой жопой! — Он раскидывает руки на ширину моего капота и вносит смелое предложение: — А может, мы её тоже на огонёк позовём?

— Она замужем, Малыш.

— Так мы без мужа позовём. И, вообще, когда тебя заботили подобные мелочи?

— Всегда, когда я знаю мужа.

— Зачем же ты так опрометчиво познакомился?

— Перфоратор у него брал.

— А на хрена тебе перфоратор?

— Малыш, может, мы всё-таки в дом пойдём?

— Ну, как знаешь… моё дело предложить. Для тебя же стараюсь. Погоди, я гитару прихвачу. И подарки!

На пороге, повизгивая и виляя хвостом, нас встречает Винс.

— Ух, ничего себе! Какой у нас тут замечательный парень! — умиляется Малыш, и я, потрепав щенка, представляю обоих:

— Малыш, это Винсент. Винсент, это Макс.

— Геныч, я надеюсь, у тебя пожрать найдётся? — Макс присаживается на корточки рядом с Винсом, и они оба смотрят на меня голодными, одинаково карими глазами.

— Найдётся. Лапы мойте и на кухню.

— Слышь, братуха, а ты не против, что я к тебе до завтра? — Макс следует за мной по пятам, позвякивая содержимым пакетов.

— Да я только рад, Малыш. А что у тебя там громыхает?

— А тут всего хватает — мёд, вино, сладости какие-то. Это мамуля тебе собрала. А другой мешок от нас с Мартой. Кстати, я тут водочку знатную припёр — «Оргазм гипоталамуса» называется. Ща покажу. К шашлыку самое то.

— Шашлык придётся подождать, но к Кирюхиному приезду успеем. А пока супчик и бутеры.

— Супчик? — Макс заметно приуныл. — Геныч, вот уж от тебя я такой подставы не ожидал, я ведь даже дома не поел. У нас там шаром покати, а Марта сломя голову помчалась ублажать эту шамотру.

Я догадываюсь, о какой шамотре речь, и досадливо морщусь. Мне неприятно, что правда о Сонькиных шалостях вылезла наружу. И дело даже не в моих рогах (они уже не так сильно беспокоят — отболело), но дурёху Сонечку реально жаль — боюсь, что доверие и дружбу Макса она потеряла безвозвратно. Прискорбным нежданчиком стал и тот факт, что грёбаным Дедом Морозом оказался брат Марты. Тогда, в Сонькиной постели, я его не признал, да и не до того было.

— Я вообще не понимаю, какого хера вы взносились с этой сукой? — не успокаивается Макс, и я рявкаю зло:

— Рот захлопни!

— С чего бы это? А мне ещё интересно, какого она до сих пор делает в твоём доме? Чего она тебе там наплела — жить ей негде? Её проблемы, на хер пусть идёт!

— Сбавь обороты, Малыш, мы разберёмся. И почему бы Соньке не пожить в доме, если аренда оплачена?

— Вот и я о чём — неплохо подруга устроилась, да? Может, ты ей ещё и бабла подкинешь?

Вообще-то, уже подкинул. Но об этом моему другу знать необязательно.

— А ты-то что дёргаешься?

— Ни хрена ты спросил!.. Да я уже две недели дёргаюсь, это ж подлянка в квадрате! Я ещё до этого гондона Артемона доберусь. Геныч, он же с тобой бухал вместе, хлеб за одним столом ел!.. И после этого полез на твою бабу. И как я должен себя чувствовать, когда Марта защищает обоих? Мы чуть с ней не разбежались из-за этого дуэта уродов.

— Забей, Малыш.

— Чего-о?

— Не суйся к ним, говорю. Ясно? Считай, что я благословил этот союз. И… как брата тебя прошу, не трави больше Сонечку, — я смотрю на оторопевшего Макса и улыбаюсь. — Ну чего ты, Малыш, глазёнками хлопаешь, ты же у нас добрый мальчик.

— Геныч, я тебя не узнаю… ты в своём Париже совсем мозгами повредился? Или я чего-то не знаю?

— Вот завтра у своей брюнеточки и спросишь. Иди руки мой, суп разогрелся.

Я быстро мечу на стол всё, что Бог послал, а услышав за спиной шуршание и рычание, поворачиваюсь на звук…

Твою ж мать! Винс, ухватив зубами свесившуюся ручку пакета, дёргает его на себя, и содержимое с грохотом и звоном валится со стула на плиточный пол. Злостный хулиган, поджав хвост, улепётывает со всех ног, а «Оргазм Гипоталамуса» наполняет кухню ядрёным ароматом спирта «Альфа».

— Геныч, ты что там… в обморок упал? — орёт из коридора Макс.

— Нет, сынок, это я в будущее заглянул.

— Да? И что там у нас, в будущем? — войдя в кухню, друг дёргает носом и сразу обнаруживает погром.

— В самом ближайшем, Малыш, «Оргазм» тебе не светит, — развожу руками и начинаю ржать.

— Бля, целый литр! — губы Макса расползаются в плаксивой гримасе. — Где этот мелкий сукин сын?!

Спустя два часа мы приплясываем на морозе вокруг мангала, а на запах шашлыка подтягивается Кирюха.

— Геныч, открывай ворота, я уже тут голодной слюной захлебнулся, — ворчит он в трубку.

— Вырвался наконец-то из своего гарема, — скалится Макс. — Похоже, он тоже с ночёвкой.

— Это вряд ли, — усмехаюсь я. Но первый же вопрос Кирюхи веселит и в то же время настораживает:

— Геныч, а у тебя спальное место для меня найдётся? — и он довольно помахивает перед моим носом восемнадцатилетним вискариком.

Очень не хватает Жеки. И всё же терпкий Chivas Regal, сочное мясо и присутствие пацанов в моём доме согрели и привели меня в состояние расслабленного блаженства. Но это сейчас так… а ещё час назад коттеджный посёлок содрогался от ревущих басов, разносящихся по округе. Нет, музыкальная установка здесь ни при чём — ревели под гитару три мужские глотки и одна собачья. Мы орали, ржали и боролись, валяя друг друга в снегу, потом выпивали и снова пели до хрипоты.

Соседи явно не ожидали в столь поздний час от обычно тихого и спокойного соседа такой подставы. Признаться, я тоже никак не ожидал от тихих культурных буржуев такой подлости, а именно — наряда полиции. Даже не хочу представлять реакцию маленькой Ниндзя, которая доверчиво благословила мужа на культурный отдых от домашней колготы, а в результате пришлось бы вызволять его из кутузки. Но, к счастью, всё обошлось — с блюстителями порядка мы разошлись краями и, обматерив между собой анонимных стукачей, удалились в мой тёплый дом.

Тут у меня тоже хорошо. В гостиной из обстановки гигантский диван с сотней разнокалиберных подушек, телевизор, камин и маленький круглый аквариум с прожорливой золотой рыбкой. Бутылку и еду пристроили на поднос, поднос — на пол, а сами разбрелись по дивану. Хорошо и пьяно. Я даже успел забыть, когда в последний раз чувствовал себя настолько умиротворённым. Рядом с женщинами такого не бывает.

Женщины — это принципиально другой вид счастья — острый, яркий, но скоротечный. И всё же жизненно необходимый. А я уже… октябрь, ноябрь, декабрь… короче, давно я себя не осчастливливал.

— Геныч, тебе сюда шест надо бы, как у Жеки, — будто подслушав мои мысли, озвучил Макс и указал пальцем в центр гостиной. — И будешь, как падишах, возлежать в подушках и рукоблудить, глядя на танцующих девочек. Я прямо сейчас твою жопастенькую соседку представил.

— Не, Малыш, в этом доме не будет никаких левых девочек.

— Что, вообще никаких? — с комичным ужасом взвыл Макс. — Геныч, так нельзя, иначе соседи начнут о тебе думать ещё хуже, чем подумали сегодня.

— Да и похер на них. Сюда, пацаны, я приведу только одну… ту, которая останется со мной навсегда.

И с которой я захочу остаться.

Кирюха улыбается и смотрит на меня так, будто понимает, о ком я говорю. Понимаю ли я это сам?.. Надеюсь, что да, и хочется верить, что я не ошибаюсь. Но Макс снова сбивает градус серьёзности моих намерений:

— Геныч, да ты только свистни из окна своей новой тачки и, поверь, желающие здесь остаться снесут ворота.

— Так они и Геныча затопчут, — хмыкнул Кирюха. — А ему нужна та, которая на свист не отзывается.

— Глухая, что ли? — продолжает стебаться Макс. — Или уже кто-то есть на примете? Слышь, я надеюсь, это не Сонька?

Я отрицательно мотаю головой, ещё не уверенный, что готов признаться прямо сейчас.

— Геныч, а в чём проблема? — сонно интересуется Кир. — Ты ещё в поисках или в сомнениях?

— Говорят, я ненадёжный, Кирюх, поэтому девушки мне не особо доверяют. Оно и понятно, я же не такой, как все — сам готовлю, стираю, убираю… землю вспахиваю опять же сам. И какой отсюда вывод? Да любой девушке сразу станет ясно, что мне, подонку, от неё нужен только секс.

Макс, заржав как конь, потерялся в подушках.

— Это лучший самопиар, который я когда-либо слышал, — Кир расплылся в пьяной улыбке и проницательно трезво заметил: — Но мы ведь не о любой говорим, да?

Да! И мы оба это знаем.

Но сейчас мне меньше всего хочется слышать о том, что я неподходящая кандидатура для идеальной Стефании. Наверное, я и сам это понимаю, но то, что творится в моей душе, отчаянно сопротивляется голосу разума. И уж совсем я не готов обмусоливать собственные чувства на пьяную голову. А Кирюхина голова сейчас гораздо пьянее моей. Но Кир и не ждёт моего ответа.

— Геныч, ты мой друг, и сам знаешь, как я к тебе отношусь. Но, главное — ты правильный пацан. Поэтому, если уверен, то делай то, что считаешь нужным.

— Други мои, — встрепенулся Макс, — у меня почему-то такое чувство, что я здесь один не в теме. Как-то это даже обидно.

— Малыш, а давай я завтра тебе исповедуюсь, — я подбираюсь ближе и обнимаю друга за шею. — А сейчас лучше возьми в свои золотые руки инструмент и забацай что-нибудь жизнеутверждающее.

— Ну ладно, — покладисто соглашается Макс, подтягивая к себе гитару. — Но даже не надейся, что я завтра обо всём забуду.

Его длинные пальцы уверенно ударили по струнам, выдирая из гитары надрывные громкие стоны, а из меня — душу:

— Город расколется на мириады зеркал,

Рвутся в любовных пожарах петарды сердец,

Стенка за стенкой, душа, за душою тоска,

Тянет в болотную топь заколдованных мест… (От автора: песня группы «Порнофильмы».)

На самом деле ничего оптимистичного в этой песне нет, но когда поёт наш талантливый Малыш, я готов простить ему всё, только бы его сильный баритон не смолкал.

Дайте мне белые крылья, — я утопаю в омуте,

Через тернии, провода, — в небо, только б не мучиться.

Тучкой маленькой обернусь и над твоим крохотным домиком

Разрыдаюсь косым дождём… Знаешь, я так соскучился!

Знаешь, я так соскучился,

Знаешь, я так соскучился,

Знаешь, я так соскучился,

Знаешь...

Глядя на прикрывшего глаза Кирюху, я почти уверен, что он не останется у меня — сорвётся к своим девочкам. И в эту минуту я очень его понимаю, потому что у меня тоже есть девочка, так похожая на прекрасного нежного ангела… пахнущая, как дьявольский соблазн, и вызывающая во мне такую мучительную и свирепую жажду, что ожидание кажется невозможным.

Я покидаю гостиную, извлекаю из заднего кармана мобильник и жму на номер Стефании. Длинные гудки звучат в унисон с песней Макса, и, когда я уже не надеюсь, что мне ответят, из динамика раздаётся едва слышное:

— Гена?..

— Это я, мой Ангел… знаешь, я так соскучился.