Неистовые. Из огня да в полымя

Глава 36 Гена

Париж

«Привет, мой вкусный Персик!» — я приближаю к себе камеру (Ух, ну и рожа!).

Уже третий раз пытаюсь записать видеосообщение, но каждый раз возникает какой-то отвлекающий фактор. Самым приятным был обед от Лурдес. Чудесная женщина обрадовалась мне, как родному. Правда, лишь после того, как обласкала своих любимчиков. А уж как она соскучилась по Реми!

Популярность Шеро-младшего здесь просто зашкаливает. Обитатели замка носятся с ним, как хрустальным яйцом. А старушенция Шапокляк прямо дрожит от обожания и умиления. Не понимаю, чем этот щенок заслужил такую любовь? Хотя справедливости ради стоит отметить, что со своими подданными он не ведёт себя, как последний засранец.

Вот и сейчас я наблюдаю картину маслом — пацан бережно поддерживает под локоток мадам Шапокляк, пока та преодолевает несколько ступенек террасы, и оба отправляются по кипарисовой аллее выгуливать малютку Эйлен. Скатертью дорога!

Надо сказать, что Шапокляк мне совсем не рада, а то небольшое потепление, что я заслужил ранее собственным трудом, улетучилось мгновенно, лишь стоило мне произнести приветственную речь на французском. Похоже, плохи мои дела, и путь к сердцу этой чопорной грымзы придётся прокладывать заново. Однако пенять мне не на кого — сам виноват, каюсь — на домашнее задание я попросту забил. Спасибо, хоть сегодня мне не грозит урок французского.

Но зато старина Жак приятно удивил, когда присовокупил к своему приветствию парочку русских забористых словечек. Вот же талантливый мужик!

Осмотревшись по сторонам и не обнаружив посторонних слушателей, нажимаю видеосвязь.

— Гена, п-привет! — Стефания, немного взъерошенная и невозможно красивая, приглаживает взлохмаченные волосы и улыбается мне так радостно, что в груди разливается тепло. А ещё тоска из-за невозможности вдохнуть её запах, прикоснуться к золотым шелковистым прядям, к её нежной коже.

Во мне мгновенно отзывается всё. Но... увы — не дотягивается.

— Привет, мой Ангел! — я жадно вглядываюсь в малахитовые смеющиеся глаза, в мягкие сочные губы, наводящие меня на грешные мысли, поэтому не сразу замечаю окружающую её обстановку. — Стефания, а ты почему в постели? Ты как себя чувствуешь, температура есть?

— Не-эт, — она машет головой и поясняет игриво: — Это, наверное, у меня от тебя п-поднялась температура, но она ещё ночью п-прошла. Просто я не выспалась, и решила сегодня п-прогулять. Зато сейчас я в состоянии блаженного умиротворения.

— Не понял… кто там умер от варенья?

Стефания заливисто хохочет, а во мне всё скулит от несправедливости и собственной дурости. Твою мать! Быть рядом с ней и потерять две недели — это просто пик кретинизма. А теперь, когда между нами три тысячи вёрст, что я могу? Видит око, да член короток. И всё же слава прогрессу за возможность всё это видеть.

— Ген, ну рассказывай, ты уже на месте? Как Винсент п-перенёс полёт?

— Шок уже прошёл, вон он, резвится, — я беру в фокус своего питомца и с удовольствием слушаю сюси-пуси. Не в мой адрес, но тоже приятно.

— Ген, а п-покажешь, как там у вас? — просит Стефания.

— А то! Запасайся попкорном, мой Ангел. Ну-у… с чего начать?.. — я переключаю камеру и начинаю свой обзор с серой унылой равнины, на которой чётко просматривается извилистая дорога к замку. — Париж, моя девочка, — это, конечно, не Воронцовск, здесь всё грустно и промозгло. На улице плюс три, а холодрыга такая, хоть с печи не слазь. А в нашей деревне, как видишь, ни домов, ни машин, ни людей.

— Не обманывай, ты же не в чистом п-поле ночуешь.

— Так до своей ночлежки я ещё не добрался, но вот эта тропинка как раз ведёт к ней.

Медленно разворачиваясь, я ловлю камерой стройные кипарисы, вечнозелёные лужайки-островки и, наконец, мрачный и величественный замок.

— Боже мой! Генка, это... это п-потрясающе! Невероятно! — широко распахнутые глаза Стефании темнеют. — Ты сейчас не шутишь? Ты п-правда живёшь в этом замке?

Чтобы понять её восторг, мне вовсе не нужно смотреть её глазами, потому что и сам до сих пор нахожусь под впечатлением.

— Представь себе, малышка, я действительно здесь… э-э… ну, не то чтобы живу, но временно обитаю. И, к счастью, пока не встретил ни одного привидения.

— А я даже п-поверю, если встретишь. Ну, Гена, это же архитектурный шедевр! Готический экстаз! Ничего п-подобного я в жизни не видела. Только не п-пойму, сколько здесь уровней — четыре?

— Если ориентироваться на самую высокую башню, то пять.

— С ума сойти! И это что, собственность Дианы? Серьёзно?

Понимаю её недоверие, но должен признать очевидное.

— Откровенно говоря, этот теремок — наследство Реми. Причём, малая долька большого пирога. Так что я сейчас, если быть точным, в гостях у юного буржуя. Но, к моей удаче, здесь рулит Диана, а иначе ночевать бы мне на вокзале.

Глаза Стефании не могли быть ещё больше, но стали. Хотел бы я знать, какие мысли бродят в этой хорошенькой головке.

— А-а... ну, он же, наверное, не единственный наследник… да?

— Нет. К сожалению — единственный. Зато владения в Барселоне, с которыми ты вскоре познакомишься, — это наследие самой младшей принцессы драконов. Но с этой малявкой мы отлично дружим, поэтому она будет не против, если я приеду в гости.

— А я уже тебя жду, — тихо и смущённо признаётся Стефания. — Х-хотя до Барселоны ещё далеко. Но, знаешь, Ген, я так боюсь загадывать, вдруг что-нибудь п-пойдёт не так, и моя поездка сорвётся. И всё равно не могу не думать. Мне даже сон сегодня п-приснился… дурацкий, правда. А ещё… Гена, этот замок, конечно, п-потрясающий, но твой дом намного лучше.

— Ты ему льстишь, мой Ангел.

— Ни капельки! К-когда в нём ты, это самый лучший в мире дом.

Мне хочется отшутиться в ответ, но от волнения слова застревают в горле. Моя ароматная девочка даже не представляет, что значат для меня её слова. Чувств так много — бурлящих, тесных, невысказанных. Мне очень сложно выразить их словами, поэтому я молча таращусь на Стефанию и наверняка выгляжу, как полный придурок, который выиграл джекпот, но ещё не осознал всей полноты свалившегося на него счастья. Потому что, пока не спрятал приз, ты продолжаешь пребывать в зоне риска.

К счастью, Стефания не потеряла дар речи.

— Гена, но раз так вышло, что твой дом далеко, а замок близко, то, п-пожалуйста, дай мне его рассмотреть, как следует.

— Легко, мой Ангел! — двигаясь к замку, я приближаю камеру.

— О, боже, как же я х-хочу быть рядом с тобой! Гена, мне очень надо п-побывать в этой вашей деревне. Это будут самые невероятные снимки! Я обязательно п-прилечу при первой возможности.

— Ну, я же обещал показать тебе Париж.

— Обещал мне? — она хитро улыбается.

— Прежде всего, я себе обещал. И, очень надеюсь, что летом у нас всё получится.

— Представляю, как там красиво летом. Ну п-показывай, Гена, показывай ещё!

Ух, я бы с радостью показал!.. Но сейчас мою девочку больше всего влечёт чёртов замок. Что ж, я не смею отказать. Правда, я не уверен, что своим обзором не нарушаю законы гостеприимства, но послушно следую указаниям Стефании — и приближаю, где нужно, и застываю, где велено, и продолжаю рассказывать об этом удивительном месте и его обитателях. Особенно щедро нахваливаю повариху.

— Она молоденькая к-красотка? — нарочито грозно спрашивает Стефания, а я задумываюсь, потирая челюсть.

— Пожалуй, «молоденькая» — это не самое меткое определение, но в целом — да — Лурдес очень хороша. И она ещё в самом соку — всего лет на десять старше моей мамы.

Стефания смеётся, откинувшись на подушку, и тут, как назло, на террасе появляется шоколадка Клара. Я, конечно, отвожу камеру в сторону, но поздно — у моей фото-охотницы глаз-алмаз.

— Ку-уда? Гена, верни фасад.

— Как скажешь, мой Персик.

— А это ещё что за спелый фрукт? — интересуется Стефания, разглядывая Клару.

А эта зараза, задрать её пылесосом, хоть бы оделась по погоде. Уж не знаю, за каким хером она вывалилась на улицу, но за подобную униформу следует наказывать плетью у позорного столба — у неё ж все спелые места наружу. Однако мой столб надёжно спрятан и реагирует только на голос Стефании.

— Это же не повариха? — продолжает повелительница моего столба.

— Да куда ей! Это всего лишь горничная, — выдаю с несвойственным мне пренебрежением, а Стефания хмурится.

— А как её зовут?

— Понятия не имею, — зачем-то вру я.

— Не знаешь, п-потому что она всего лишь г-горничная? — с непонятной обидой спрашивает Стефания.

— М-м-нет, а при чём тут это?.. Просто у меня плохая память на имена. Особенно на французские. И особенно на женские.

А Клара — вот же сучка! — поднимает руку, отчего её платье задирается совсем уж неприлично, и, радостно салютуя мне, горланит:

— Genea, nous t'avons perdu. (перевод: Гена, а мы тебя потеряли!)

Чего-о?

«Пердю» в мой адрес звучит как-то говённо, а Стефания ехидненьким голоском замечает:

— Зато она х-хорошо запомнила твоё имя, Хэна!

— А чего она сказала-то? Я, если честно, ничего не понял.

— Г-говорит, что с ног сбилась в поисках тебя и требует п-продолжения.

— Продолжения чего? — я недоверчиво смотрю на Стефанию, но она пожимает плечами и кривит губки. — Тебе, наверное, виднее, да, Хэна?

Мне не очень понятен её тон. Что это — ревность? Но тогда логичнее было предъявить мне за Сонечку. Однако, в аэропорту Стефания повела себя идеально. А сейчас-то что? Я с раздражением отмахиваюсь от подпрыгивающей в нетерпении Клары и рычу ей:

— Занят я!

А ещё даю себе мысленную зуботычину и очередное обещание стать самым прилежным учеником Шапокляк. А вот, кстати и она — легка на помине. И я спешу переключить внимание Стефании на нового персонажа:

— А вон Шапокляк, то есть мадам Жаме. Это моя мучительница французского.

— Ну надо же, ты п-помнишь её имя!

— Ещё бы мне не помнить — она меня насилует по четыре часа в день!

— Тогда она явно х-халтурит. Ты же не знаешь французского.

Почему-то мне становится обидно за Шапокляк, и я спешу внести ясность:

— Это не она халтурит, а я. Но я уже встал на путь исправления. Кстати, ещё три недели назад я неплохо их понимал, но… уже подзабыл. Зато я помню алфавит!

— А-а, ну это уже успех! Ген, с-скажи, а если бы я была г-горничной, ты забыл бы и моё имя?

— Стефания, я не понял, тебя твоя рыжая сеструха, что ли, укусила?

— Прости, п-пожалуйста, — ядовитая улыбка исчезает с губ моей девочки, а на щёчках появляется румянец.

— У тебя, мой Ангел, самое прекрасное имя, которое невозможно забыть.

— А мне сложно забыть, как ты назвал меня СтеПанией.

— Я не мог! — возмущаюсь я, хотя отлично помню этот момент. Как и любой другой, связанный с моей нежной и дерзкой девчонкой.

Вот же я олень!

А Клара (да чтоб её!), похоже, примёрзла к террасе. Отвернувшись от неё, я теряюсь за кипарисами, желая показать Стефании замок со всех сторон, и слышу неожиданное:

— Гена, ты ведь н-не станешь мне изменять?

— С кем? — вырывается у меня.

Во, дебил, — не в бровь, а в глаз!

— Вообще ни с кем, — Стефания смущённо улыбается, потирая пальчиками висок.

— Да я… — хочу сказать, что мир ещё не видел более честного пацана, но Стефания меня перебивает:

— Ген, я п-понимаю, что мужчинам очень сложно б-без секса, а я для тебя совсем неопытная… но я всему научусь!

— Где научишься? — рычу я, а моё нутро скукоживается и покрывается инеем.

— С-с-с тобой, к-конечно, — тихо и испуганно лепечет мой нежный Персик. Фу-ух — Ген, только, п-пожалуйста, потерпи немного. Обещаю, я буду с-самой лучшей и старательной ученицей!

От таких перспектив у меня даже уши твердеют, а между ними сияет счастливая улыбка, но мне снова не дают высказаться. Стефания прижимает пальчик к губам и отводит взгляд в сторону. И спустя несколько секунд с той стороны выплывает Рыжая с подносом.

— А что я принесла моей малышке!.. — воркует она, пристраивая поднос на колени Стефании.

— Александрия, день добрый! — громко приветствую я, а Рыжая с диким ором подпрыгивает, едва не опрокинув поднос. А найдя глазами источник звука, шипит, как дикая кошка: — Геныч, ты придурок! У меня же чуть инфаркт не случился! — и переключается на хохочущую Стефанию: — Стеш, а ты какого хрена не сказала, что не одна? А если бы я голая вошла?

Ух, я бы на это посмотрел! Но вслух я скромно озвучиваю:

— Я бы тогда сразу отвернулся.

— Да хрен бы ты смог! — справедливо заметила Рыжая, наведя на меня острый коготь.

— Тогда, пожалуй, на этой позитивной ноте мы временно прервём трансляцию. Стефания, хоть нам с тобой и помешали, но мы ещё продолжим эту животрепещущую тему. И, заметь, я услышал каждое слово и очень крепко вдохновился. Всё только для тебя, мой сладкий Персик! — и пока глаза у Рыжей бестии не выползли из орбит, я поспешил отключиться.

Ну вот как-то так. Теперь бы ещё сбросить распирающее меня вдохновение.

Улыбаясь, как идиот, бреду куда глаза глядят. А внезапный рёв малышки Эйлен заставляет меня ускориться. Я вдруг вспоминаю прошмыгнувшую в дом Шапокляк и понимаю, что мелкая осталась с братом. И что там с ней делает этот мудак?

К моему облегчению, большой беды не случилось — Эйлен шлёпнулась на пузико и расстроилась. А к моему разочарованию, Реми здесь ни при чём — он уже скачет на помощь к малышке, а подняв её, что-то весело говорит на хрен пойми каком языке, игриво бодает мелкую, дует на чумазые ладошки и целует. Эйлен уже смеётся, а я снова улыбаюсь — такая умильная сцена.

Но Реми вдруг замечает меня, и выражение его лица меняется мгновенно. Даже Винс чувствует настроение и настораживает ушки. Да что за хрень творится с этим парнем — я ему на хер перца, что ль, насыпал?!

Реми подхватывает Эйлен на руки и прёт мне навстречу.

— Ищешь партнёра для спарринга, Гена? — цедит сквозь зубы, продолжая лыбиться, чтобы не напугать малявку.

И как он догадался?

— Так я уже нашёл. Ребёнка только в дом отнеси, — я тоже весь на позитиве и подмигиваю Эйлен.

— До первой крови? — выдаёт он весело.

— До первой звезды, боец, — бросаю ему, а мальчишка едва не подпрыгивает от азарта.

— Если продержишься, — он окидывает меня оценивающим взглядом, — подгоню тебе свою бейсболку.

— Желаешь, чтобы я оставил на ней свой автограф, пацан?