Неистовые. Из огня да в полымя

Глава 55 Гена

Май (две недели спустя)

Щуря глаза от яркого солнца, я наблюдаю, как самолёт, уносящий от меня маму, разрезает небесную синеву, и настроение такое непонятное — вроде бы грустно, и в то же время чувствуется облегчение, за которое мне стыдно. Но последние две недели меня совершенно вымотали.

Сперва выбесили съёмки. Я ж теперь телезвездун! Знал бы заранее, что мне станут гримировать физиономию, ни за что не согласился бы. Как бабу разрисовывали, задрать их теми же кистями! Сам ролик отсняли всего за пару дней — в павильоне и на природе. Из актёров только мы с мелким котом, зато рабочего персонала на съёмочной площадке человек сто. Это ж сколько бездельников получают за это зарплату! А теперь у них постпродакшн затянулся — монтируют, раскрашивают, озвучивают. Да я бы сам за час снял не хуже.

Но ролик — это ещё не самое стрёмное…

СМИ к моей персоне не только не остыли, а набросились пуще прежнего. Отстреливал бы этих стервятников, ведь совести ни на грош. Нет, я, конечно, и раньше понимал, что такое жёлтая пресса, но разве мог подумать, что она затронет меня лично? Жека ржёт, мама в культурном шоке, мне же каждый день убивать хочется.

«Новая игрушка Эсмеральды!» — вот как я должен на это реагировать?! Это даже не «новое увлечение», как вещали раньше, и не «русский медведь». Игрушка! Это типа хер плюшевый. Упал, сука, ниже плинтуса, я ж до самой пенсии не отмоюсь. Теперь можно и свечи от геморроя рекламировать, позорнее, чем есть, уже не будет.

Зато Драконихе до звезды. Она меня, как кость, швырнула этой дикой своре и не парится. А что ей переживать, о ней даже пишут с восторгом: «хулиганка Ди по-прежнему цветёт и мужиками жонглирует». Чем не повод для гордости? Шалит, короче по-взрослому, и народу всё нравится. У этих французов вообще сдвинуты нормы морали — как трусы под коленками.

Лишь бы эта херня не коснулось Стефании. Да и как Филу в глаза смотреть? К слову, сам Феликс смотрит на меня со смесью веселья и сочувствия, для него все эти «жёлтые» сплетни — вообще не проблема. И он же первый посоветовал мне забить на них, пояснив, что такова обратная сторона популярности. Даже намекнул, что народное мнение скоро изменится.

Поговорили по душам, а после своей днюхи Фил забрал дочь и свалил в родную Барселону, где у публики и без него кумиров хватает. Он-то свалил, а мы с моей популярностью остались. И ведь меня с котом ещё в прокат не запустили. Глаза б мои не видели.

Ух, чую, добьёт меня эта слава.

И, главное, надо же было маме прилететь в самый пик моей популярности. По-французски она, конечно, не шарит, но не узнать фото родной кровиночки она не могла. Надо признаться, внешняя невозмутимость далась мне очень непросто. Особенно, когда меня узнавать стали. Спасибо ещё, автограф не спрашивали, а то бы я им хером расписался, заодно укрепил бы репутацию идиота. А что, здесь мне терять уже нечего.

Но Дианка упрямо продолжает видеть во мне нераскрытый потенциал и приучает к дисциплине. И даже по случаю маминого прилёта она не предоставила мне полноценного отпуска. Потому как, говорит, отгулял я свой отпуск в Барселоне.

От ежедневных уроков экономики и французского отбиться не удалось, а ещё и английский по чуть добавился. Это ж куда мне потом умище девать?! Но поскольку моя леди босс оказалась не совсем конченой стервой, последнюю неделю загружала она меня только до обеда, а потом до самого отбоя я был маминым личным гидом и щедрым спонсором. Короче, хорошим сыном.

Впечатлений мамуля получила по максимуму — я показал ей всё, что мог, даже в Диснейленд свозил. И к Жеке в гости сгоняли, и, что особенно ценно — в Ла-Шер. Драконий замок даже Жека с Эллочкой до сих пор не видели, зато в честь моей мамы Дианка целый ужин организовала. Это было настолько неожиданно и приятно, что я ей даже свою скандальную известность простил.

Да я, собственно, вообще парень отходчивый и добрый… Но не сегодня!

А дело в том…

Ла-Шер снова почтил своим визитом мелкий Демон. Ещё вчера нагрянул. Кстати, Одиссей тоже прилетел. Но этот четырёхглазый педигном меня, скорее, развлекает, чем злит, зато даже мимолётная мысль о Реми вызывает во мне лютое раздражение. А поскольку все остальные в мальчишке души не чают, выходит — дело во мне.

Я прекрасно осознаю, что этот пацан значит для Дианы, поэтому изо всех сил торможу свои эмоции и искренне стараюсь разглядеть в нём подростка. Но каждая встреча с этим поганцем неизменно заканчивается нашим противостоянием и напоминает о том, что передо мной умный, циничный и сильный противник.

Да — именно противник! Ни о какой дружбе между мной и этим дерзким щенком и речи быть не может, не прибить бы его сгоряча. Благо, Диана больше не напоминает о первоначальных условиях. Хотя… учитывая неожиданно свалившуюся на меня славу, какое уж тут благо? Из двух зол оба весомые.

Откровенно говоря, Париж осточертел, и с каждым днём мне всё больше хочется вернуться домой. Теперь я уже точно знаю, как вырваться из колеи. Благодаря Дианке это знаю. Иногда я ненавижу эту стерву, но даже тогда не перестаю восхищаться ею. А ещё я помню, что очень нужен ей. Поэтому я до сих пор здесь. Да что там кривить душой — я люблю эту чертовку, очень дорожу её дружбой и знаю, что она нужна мне куда больше, чем я ей.

Ловлю себя на том, что продолжаю тупо пялиться в небо, хотя мамин самолёт давно исчез.

«В добрый путь», — шепчу ввысь и, развернувшись, топаю к парковке.

Из приоткрытого окна авто Винс громким лаем интересуется, где меня так долго носило, и я покаянно развожу руками.

— Прости, дружище, на самолётики засмотрелся.

Я треплю его за уши, а мой антидепрессант лижет меня в нос — как всегда, прощает.

Обычно садясь в Париже за руль, следует быть готовым к любым поворотам. Но сегодня воскресенье, трасса почти свободна, и я в кои-то веки наслаждаюсь процессом вождения. К счастью, до нашей деревни ещё далеко, майское солнышко радует, уши Винса развеваются на ветру — красота! И о работе думать совсем не хочется. Как по мне — в лозунге «Мир! Труд! Май!» слово «труд» вообще лишнее.

По местному радио задорный женский голосок выносит приговор астролога на ближайшую неделю. Мне советуют не спорить с начальством и не расплёскивать эмоции, и вот тогда… у меня всё получится! Я ухмыляюсь — да, очень ценное наставление. У меня и так получается. Правда, в последнее время через жопу.

А Стефании обещают сплошные ништяки — и безоблачное здоровье, и новые открытия, и друзья.

Затыкаю предсказательницу и звоню Стефании.

— Привет, мой Ангел!

— Генка! Как х-хорошо, что ты п-позвонил! А я сама только х-хотела тебе набрать, — щебечет она в трубку, заставляя меня улыбаться. — Ты маму уже п-проводил?

— Да, только что улетела. Признавайся, а что за новые друзья у тебя там намечаются? И почему я не в курсе?

— К-какие друзья? У меня здесь только Касси и Васко… — она на миг теряется, но тут же радостно добавляет: — И Феликс, конечно!

Ну, конечно!

А Стефания, забыв о моём вопросе, уже рассказывает, куда возил её Феликс, как они вместе фотографировали, рисовали, и так увлеклись, что забыли об ужине.

Охренеть! Увлеклись они!

Изнутри покусывает что-то очень похожее на ревность, и всё же я держу комментарии при себе. Мне кажется, что я успел неплохо узнать Фила, поэтому мне сложно представить его своим соперником. Примеряю ситуацию на себя и понимаю, что у него самого куда больше поводов для ревности.

На самом деле я даже рад, что Фил вернулся в Барселону. И моя ревность — это херня в сравнении с тем, что я себе накрутил. Вернее, накрутила меня Диана. Об инциденте с водителем Залупиты ей стало известно в тот же день (сто пудов — это дворецкий шпионит), и в Париже меня ждала хорошая головомойка. По мнению Дианы, этот пёс Алехандро без команды своей хозяйки не посмел бы нам дерзить, а я, по всему выходит, повёлся на провокацию.

Сперва я не поверил — к чему такой спектакль? Если у Лупиты на меня зуб, то пострадал-то всё равно не я. Но Диана ответила, что на то и был расчёт — так Лупита наказала своего пса. Бред какой-то… она же не настолько отбитая баба. Или настолько? Уж Диана наверняка её лучше знает. Не скажу, что она меня убедила, да и Стефании я ничего говорить не стал, но звонил ей раз по пять за день и расспрашивал обо всём.

И всё вроде было нормально — Стефания на больничном, как и было обещано, чёрт Алехандро по-прежнему в строю, но это и не удивительно. Подозрительным показалось только то, что после моего отъезда Лупита напрочь потеряла интерес к Стефании, даже замечать её перестала. Вот сука! Хотя, может, это и к лучшему. Я даже представить себе не могу, чтобы эта зажравшаяся шмара отдавала команды моей девочке.

Однако моя неугомонная малышка даже на костылях нашла себе занятие — подружилась с поваром и пристроилась помогать ему на кухне. А теперь и Фил подтянулся со своими уроками. И в разговорах со Стефанией его стало слишком много.

— Знаешь, Феликс г-говорит, что я очень талантливая, но п-приукрашиваю действительность.

— Много он понимает, твой Филимон.

— Очень много! Х-хотела бы я столько п-понимать, — защищает его Стефания. — Гена, это н-не критика, он и сам не считает себя очень х-хорошим художником. И даже г-говорит, что его карьера началась именно в тот момент, когда он научился п-приукрашивать.

— А я что говорю! Так может, ты сама ему дашь несколько уроков?

— Не-эт, Феликс всё равно рисует круче, а в ф-фотографии он настоящий гений.

— Тебе виднее, мой Ангел, — говорю совсем не то, что вертится на языке, но принижать этого гения в глазах восторженной ученицы как-то не по-пацански.

И всё же грустно признавать, что с ним Стефании интереснее, чем со мной. Что ни говори, а эти двое из одного теста. Спасибо, хоть танец их не связывает, потому что это куда опаснее — по себе знаю.

А Стефания, будто почувствовав моё настроение, нежно мурлычет в трубку:

— Я так скучаю, Генка! Даже сильнее, чем раньше.

— Это потому что совместные оргазмы очень сближают.

Стефания смеётся, шутит, провоцирует, и я понемногу расслабляюсь. И очень хочу туда, где без меня волнуется море… к ней, моей нежной, пылкой и отзывчивой девчонке с хмельным экстазом в глазах. Мы говорим тихо и откровенно, и между нами больше нет Феликса. Да пребудет с ним вечная любовь к жене и фотографии.

Уже не в первый раз кто-то пытается пробиться на второй линии, но я ещё долго игнорирую сигналы, не позволяя прервать мою идиллию.

И лишь на подъезде к деревне неохотно принимаю вызов Жака. Вряд ли он обрадует меня новостью, что Шапокляк срочно рванула в тёплые края, прихватив с собой Демонёнка.

— Джин, ты охренел? Я тебе уже целый час звоню!

— Даже не думай испортить мне настроение! — рычу в ответ, и Жак начинает ржать.

Это явно не к добру.

— Вообще-то, я добрый вестник. Как насчёт того, чтобы на пару деньков прошвырнуться в Бремен?

— Бремен? — удивлённо переспрашиваю. — Это к немцам, что ли?

— И к немкам! — довольно уточняет Жак.

— А-а, ну это совсем меняет дело. И когда мчим?

— Увы — без меня. Будешь сопровождать Реми и Одиссея. Вылет сегодня вечером, так что не задерживайся.

— И на хрен я им нужен?

— А ты разве не хочешь? — удивляется Жак, и тут же со значением поясняет: — Между прочим, это Реми настоял на твоей кандидатуре.

— Даже так?

Похоже, Демонёнок что-то задумал. Я прислушиваюсь к себе, и в борьбе между «хочу» и «надо» побеждает мой добрый «похер».

Но когда на горизонте показались шпили башен Ла-Шер, перед мысленным взором нарисовалась рожа осла из «Бременских музыкантов», а меня охватил азарт.

Ну что ж, бременские фрицы, встречайте трио бандуристов!