— Подведем итог, — задрожал воздух в кабинете от его звона. — В моей башне появляется два перебежчика из другой. Один из которых внедряется в группу, направляемую в мой мир. После чего эта группа там бесследно исчезает. — Он набрал воздух и закончил оглушительным аккордом: — И все это происходит у меня за спиной?!
— А Вы разве не из-за этого пришли? — озадаченно нахмурился его помощник.
— Нет, я пришел по другому поводу, — снизил Первый голос до простого рокота басов. — Не менее важному. Даже на фоне всех этих откровений.
— Что-то еще случилось? — подобрался его помощник. — И опять в Вашем мире?
— Именно, — охотно подтвердил его опасения левый. — В моем мире. Еще одна пара наблюдателей изъявила желание влиять на моих первородных. Напрямую. Воздействуя на их сознание. Вторгаясь в него.
— И что? — недоуменно вскинул брови его помощник.
Вот как-то у меня в мире все разумнее устроено, подумал Первый, оглянувшись по сторонам — там средство для встряски мозгов в любом месте прямо под рукой всегда найдется.
— Похоже, здесь со всеми инструктаж уже давно не проводился, — вооружился он — за неимением более материальных аргументов — терпением. — Прямое воздействие на сознание — любое сознание! — категорически запрещено. Самим Творцом. С первой минуты создания …
— Да бросьте Вы! — фыркнул его помощник, небрежно отбросив рукой азы мироздания, установленные — по совместной договоренности — Творцом и Первым на самой заре появления их первого проекта. — Вам не хуже, чем мне, известно, что в той башне эти устои уже давно не являются столь незыблемыми. Перебежчики, как Вы их назвали, нам это только подтвердили. Там давно уже практикуют внушение не только вознесенным из миров, но даже и своим — для пресечения любого инакомыслия.
— И вам здесь такого же единства захотелось? — прищурился Первый. — В нашей башне?!
— Нет, что Вы! — вздрогнул его помощник, бросив на него испуганный взгляд. — Но нам продолжает поступать информация о сбоях в мирах — они множатся, и истоки их всегда кроются в сознании отдельных обитателей. Неужели не проще устранить их в зародыше, чем весь проект потом перерабатывать?
— Владельцы уже получили разрешение на вхождение в свои миры? — против воли заинтересовался Первый.
— Рассматривают, — отвел глаза в сторону его помощник.
— Вот когда рассмотрят, — припечатал его Первый, — тогда и обсудим, что проще. И что достойнее. Правильная мысль только что прозвучала: все сбои начинаются с крохотного нарушения законов, а заканчиваются с большим трудом поправимыми последствиями. Поэтому, если кто-то позволяет себе нарушать слово Творца, то я им уподобляться не желаю. И вам не позволю. — Он еще несколько мгновений смотрел на своего замкнувшегося в молчании помощника и добавил для закрепления эффекта: — Пропавшую группу найти. Меня держать в курсе.
Однако, вернувшись в свой мир, он тоже включился в поиски — в первую очередь, представителя башни Второго.
Слишком много причин могло быть у его исчезновения.
Одна другой хуже.
Потери среди посланцев его башни однозвучно указывали на то, что мир воспринял слежку за собой отнюдь не благосклонно. Причем, судя по отсутствию каких-либо повреждений у тех синюшных головастиков возле имитации макета, договоренности с Первым он придерживался строго — из чего следовало, что пропавшая группа по каким-то неизвестным причинам приняла иной вид.
Полностью избавиться от них мир, конечно, не мог — двое являлись обитателями башен, а значит, были бессмертны. Но он вполне мог заманить их в ловушку и держать там в заложниках. То ли в наказание за чрезмерную инициативу, то ли в назидание другим, то ли из своей обычной взбалмошности.
Но это могло дать Второму повод заявить о приступах ничем не спровоцированной агрессии мира Первого.
Или они могли принять облик слишком мелких существ, чтобы не привлекать к себе внимание мира — и так и застрять в них. А то Первый не помнит, с каким трудом выпрямлялись те двое, которые втиснулись в покровы лисы и пернатого.
В этом случае Второй не упустит шанс объявить, что формы жизни в мире Первого непригодны для обитания высшего разума.
Кроме того, пропавшая группа могла банально заблудиться — Первому ли было не знать, какие дебри лежали между его пристанищем и, к примеру, коварным водоемом, и как трудно было в них ориентироваться, не имея возможности подняться в воздух. А в его договоренность с миром входил лишь нейтралитет последнего в отношении наблюдателей, а вовсе не помощь им.
Тут же Второй точно не преминет предъявить тезис о полной дезорганизации в устройстве мира Первого.
И это еще при условии, что объект его поисков был честным перебежчиком из башни Второго, а не его шпионом.
Первого то в жар, то в холод бросало, когда он вспоминал бесчисленные примеры непредсказуемости своего мира — а потом способности Второго выставить любую шутку, любую шалость в таком свете, что они начинали казаться самыми отвратительными преступлениями.
Одним словом, нужно было отыскать пропавшую группу и выставить ее из его мира как можно скорее — пока не случилось катастрофы.
Катастрофа пришла с другой стороны.
Обыскивая — в низком полете и, разумеется, в невидимом состоянии — участок за участком все более густых по мне удаления от теплого водоема зарослей, Первый обнаружил, что упрямец прекрасно ужился с конструкцией Крепыша.
Он бодро трусил по лесу, волоча ее за собой — то ли за оранжевым монстром у себя перед носом, то ли за Лилитой, которая держала этого монстра в руке. Крепыш обычно шел рядом со своим творением, придерживая его, если один из дисков на камень накатывался, и подталкивая, если камень оказывался слишком большим.
Возвращались они, когда конструкция наполнялась до самого верха дарами мира. На которые тот все также не скупился — но до определенных пределов. То ли он предпочитал одной Лилите их преподносить, то ли решил, что регулярно ожидаемые дары становятся оброком.
Одним словом, довольно скоро в компании Крепыша и упрямца Лилита выходила в мир лишь изредка.
Сама же она вновь исчезала в нем ежедневно.
И начиная с какого-то момента, возвращалась каждый вечер все более сияющей.
Первого, разумеется, ни в коем случае не огорчало ее приподнятое настроение.
Но причину его выяснить все же стоило.
Поскольку эта причина лежала явно за пределами их пристанища.
В которых ничто — и никто — еще ни разу не заставлял ее светиться таким восторгом.
— Что это ты такая довольная? — со всей возможной небрежностью обратился он к ней как-то вечером, когда все они собрались, как всегда, вокруг огня, наслаждаясь недолгими моментами полного покоя.
Лицо Лилиты озарилось — то ли вспышкой огня, то ли улыбкой.
— А вы знаете, что мы здесь не одни? — медленно проговорила она заговорщическим тоном, обводя их всех по очереди горящими глазами.
Лилит бросила на Первого резкий взгляд, Малыш с Крепышом — на Лилиту недоверчивый.
— Что значит — не одни? — выдохнул Первый с замиранием сердца.
— Есть еще и другие! — рассыпалась Лилита серебристым смехом.
— Такие же, как мы? — впилась в нее Лилит настороженным взглядом.
— Да нет же — другие! — замотала головой Лилита, сморщив нос от ее непонимания. — Совсем другие! Но просто удивительные!
У Первого сердце вниз упало — от облегчения.
Значит, пропавшая группа все же приняла предписанный им облик.
И, похоже, действительно заблудилась.
И мир все же вывел их на Лилиту.
Возможно, в виде очередного дара.
Чтобы она не забывала, что все самое лучшее он только ей лично вручает.
Не важно — главное, нашлись.
На следующий день он полетел прямо за Лилитой — проникновенно благодаря мир за содействие, прозрачно намекая ему, что хорошо бы сегодня спровадить ее домой пораньше, и составляя в уме длинные список вопросов, которые он задаст перебежчику после ее ухода и перед тем, как отправить его назад в свою башню.
Возможно, под конвоем остальных.
Наконец, Лилита остановилась и вскинула голову, глянув вверх с жарким нетерпением.
Первый споткнулся в воздухе и резко опустил глаза, чтобы убедиться, что он не перешел случайно в видимое состояние.
И поэтому только краем глаза увидел, как что-то скатилось мимо него по дереву — прямо под ноги Лилите.
Не что-то, поправили его сфокусировавшие на объекте глаза — Мой.
Он приземлился возле Лилиты легко и пружинисто, вскинул в шутливом торжестве руки и протянул ей пучок ярких перьев, зажатый в одной из них.
Она рассмеялась, поблагодарила его преувеличенно важным кивком и, перебрав перья в ладонях, воткнула одно в его золотистые кудри, а другое — в свои, темные, как смоль.
Затем они взялись за руки и пошли дальше, весело болтая и не сводя друг с друга восторженных глаз.
Первый опустился на землю.
Вовсе не так изящно.
И уж точно не на ноги.
Даже с глухим стуком.
И, конечно, на пару-тройку шишек.