Когда туда вышла Татьяна, я уже полностью пришел в себя.
В смысле, в опытного профессионала и мастера своего дела, подходящего к нему со всей ответственностью и не подверженного непродуктивным эмоциональным вспышкам.
В самом деле, с тем количеством народа, которое расплодилось на земле, одного меня на все мастер-классы может не хватить.
Значит, возвращаемся к исходной мысли — не случайно она первой в строгой логике моих суждений возникла.
Сначала мне нужно провести мастер-классы у целителей, чтобы подготовить из них специалистов для широкой сети психологической помощи, которой мы потом охватим всю землю.
Они с такой работой, в целом, знакомы, так что процесс повышения их квалификации много времени, я думаю, не займет.
Кроме того, над их отделом висит угроза расформирования, так что предложение переобучения и дальнейшего трудоустройства они должны встретить с энтузиазмом.
Я бы и своих бывших коллег-хранителей куда-нибудь в свою будущую сеть пристроил, но нечего было встречать меня, как блохастого бродячего пса, каким-то образом на кухню пробравшегося.
Одним словом, когда Татьяна объявила, что мы возвращаемся, я только кивнул — мне уже не терпелось вплотную приступить к созданию своей сети.
Перед уходом моя вежливая Татьяна отошла попрощаться с моим подмастерьем — и тот истово закивал ей в ответ.
Рано радуется — я скоро возвращаюсь, и тогда мы с ним обсудим причины его несогласованного увольнения по собственному желанию.
В рамках психологической помощи.
А вот наше временное возвращение в небесные пенаты прошло во вполне ожидаемой обстановке.
Стас вышел из себя еще тогда, когда узнал о присутствии на встрече Марины — как будто это мы пригласили ее и не сообщили об этом ему.
Сам, между прочим, не раз с ней втайне от всех встречался — я хоть единожды голос на него поднял?
Но выйдя из себя, он все время только удалялся от того относительного подобия нормальности, в котором обычно пребывал — и лишь только мы очутились в рабочем зале, я сразу увидел, что он уже за пределами действия любого огнетушителя.
Бросился он сразу на Татьяну — сразу дав мне понять, что считает ее в очередном сговоре с Мариной.
Пришлось снова грудью вставать на ее защиту.
Его запала в равной степени и на меня, и на пришедшего чуть позже бледную немочь хватило.
Последнего я — по инерции — тоже чуть не бросился защищать — едва в самый последний момент остановился. Меня, конечно, все уже в идиоты записали — но не в мазохисты, чтобы в третий раз в день огонь на себя вызывать.
А потом пришел темный гений.
И опять в новой ипостаси.
Объединив в ней свои обычные дурацкие расшаркивания — которыми он меня еще во время наших первых встреч у ручья до белого каления доводил — с благоговением моего подмастерья перед компьютерами.
В результате, он словно патокой перетекал от одного стола к другому, издавая при этом трепетное — до издевки — воркование.
Что он делал возле Макса и бледной немочи, я из своего угла не рассмотрел.
С Татьяной он тоже всего парой слов перекинулся.
А со мной и вовсе без них обошелся.
— Какая-то нервная у вас обстановка, — прозвучал у меня в сознании его обычный насмешливый голос. — Я бы даже сказал — нездоровая.
Да ну?
Так он этих нервных еще не растаскивал.
Ежедневно.
— Надо бы поправить, — задумчиво покивал он, водя руками над моим сканером. — Слушай, задержись, пожалуйста, после работы — у меня к тебе разговор есть.
Вот только не надо мне здесь намекать, что слаживание не в полном объеме проведено …
— Нет-нет, — чуть мотнул он головой, — это, скорее, просьба. Небольшая и личного характера.
Я пристально глянул на него: небольшая просьба от такого интригана — это звучит почти угрожающе.
— Ага, — прищурился он, выпрямляясь — и к нашим дорогим Стасу и Максу поручения будут.
Я отметил про себя это «просьба» и «поручения» — он уже тоже понял, как с этими нервными обращаться?
Но он уже отошел к столу Стаса.
И показал мне настоящий мастер-класс такого обращения.
У Стаса еще не весь запас вышел, но всякая вспышка его раздражения заливалась той самой патокой — залепливающей ему рот, обволакивающей все его резкие жесты и даже ноздри ему, по-моему, склеившей.
Чтобы он их не раздувал для выпуска свистящего пара.
А когда темный гений заявил, что тонкая техника требует деликатного обхождения … и остался, чтобы удостовериться, что все на такое обхождение способны … и Стас начал выглаживать свой сканер нервно дергающимися пальцами, привыкшими только к заламыванию рук … моих, в особенности …
Я чуть не прослезился.
За такое я ему любую просьбу выполню!
А он мне еще и на перерыве добавил.
Возбуждение от посещения земли у всех, видно, еще не прошло — и стоило мне упомянуть … иносказательно … что в основе каждого сомнительного мероприятия … особенно, среди людей … обязательно где-то темные уши замаячат, как сорвался Макс.
А бледную немочь никогда не нужно было дважды просить, чтобы ему десяток-другой слов поперек сказать.
Стас тоже не упустил шанс отстрелять остаток своего боевого запала.
И понеслось.
Темный гений сначала только слушал, а потом и сам начал свои пять копеек вставлять.
В смысле, по пятаку каждые пять минут.
Обращался он, вроде, ко всем, но крайне внимательно выслушивал именно бледную немочь.
Причем, взгляд у него делался сосредоточенно цепким, словно он каждое его слово запоминал.
Короче, пристыдил он меня.
Я вот Игорю пенял за отсутствие подготовки проекта, а сам?
Мог же каждое выступление бледной немочи на диктофон записать!
А отчеты?
Каждый ведь читал, анализировал, самое важное выбирал — а сопоставить, сравнительную оценку провести?
Да хоть скопировать для дальнейшей обработки!
Одним словом, все последующие дни в свободное от внесения в сканер данных время я проводил, аккуратно копируя отчеты свои бывших коллег-хранителей.
А нельзя сюда хоть один нормальный, человеческий сканер поставить?
Я бы и Стасовские переснял, когда он к своим уходит.
Но в ближайшие два дня мне пришлось заниматься не только этим.
В конце того рабочего дня темный гений увязался за нами с Татьяной, лучезарно бросив всем на выходе: «До очень скорой встречи!».
У двери в наш отдельный кабинет он — не менее лучезарно — повел рукой Татьяне, предлагая ей не откладывать начало заслуженного отдыха.
Его лучезарность вместе с Татьяной, однако, не исчезла — что меня и насторожило.
С таким видом он однажды предлагал нам с Татьяной сбежать с ним на какой-нибудь дальний уровень — чтобы вместе творить там на свободе.
Насмотрелся я потом и на один из них — и на свободу в нем.
— Так что за просьба-то? — приступил я прямо к делу.
Мне, пожалуйста, без патоки — мне, если что, свобода рук нужна.
— Ты же через два дня в ту, другую башню идешь? — не обошелся он без вступления.
— Ну да, — осторожно согласился я, и быстро уточнил: — Только в свой бывший отдел.
— А сможешь меня в ваш архив провести? — расцвел он еще более жизнерадостной улыбкой.
Я икнул.
Вот же, гад высочайшего уровня — без всякой патоки обездвижил.
Небольшая просьба?!
Провести в административное здание темного?!
Да еще и не просто темного, а одного из самых важных?!
— Да нас же сразу … — задохнулся я. — Что ты там говорил хуже распылителя?
— Ты меня просто удивляешь! — разочарованно развел он руками. — Разумеется, я буду в инвертации.
Ну, это же другое дело!
Провести в административное здание темного — и скрытно.
То есть полностью осознавая преступность деяния.
Отцы-архангелы, я уже осознал!
— А давай, ты сам? — решил я ограничиться словесным соучастием. — В инвертации. Дорогу я тебе покажу.
— Да дорогу-то я знаю, — неловко поморщился он. — Но меня самого в архив не пустят. Меня от той башни отлучили … я уже и не помню, сколько тысячелетий назад.
Ситуация продолжает улучшаться.
Скрытно провести в административное здание темного — который находится там в черных списках пару-тройку тысяч лет.
Я не хочу в них же на столько же!